Иван Лазутин - Сержант милиции
Мать понимала сына лучше других и не обижалась.
Наступала минута прощания. Наташа за короткое время успела раз семь покраснеть и столько же раз побледнеть.
Последние слова, которые Николай бросил с подножки набирающего скорость поезда, были обращены точно в пространство:
— Береги себя… Я буду писать…
Провожающие сочли, что сказано это было Наташе. Только мать думала по-другому.
— Береги себя… — глотая подступившие слезы, повторяла мать вслух и шла все быстрее и быстрее за поездом.
Что-то еще кричал Николай с подножки, но слова тонули в грохоте подошедшего слева воинского эшелона.
Спустя две недели Наташа получила первую весточку.
Пока Николай находился в запасном артиллерийском полку, письма от него приходили редко. Через три месяца, когда его направили на передовую в одну из дивизий Первого Белорусского фронта, он стал писать каждую неделю.
Его письма Наташа заучивала наизусть. Закрыв глаза, она ясно представляла себе даже отдельные слова, переносы, знаки препинания. А что бы она отдала за то, чтоб прочитать строчки, густо зачеркнутые чернилами!
О себе Николай почти ничего не сообщал. Наташа больше знала о его друзьях по взводу, чем о нем самом. Но и это не мешало ей строить в своем воображении картины таких сражений, где самая выдающаяся роль отводилась Николаю.
Наташа знала, что он смелый, отважный, и если еще не герой, то только потому, что ему не представилось подходящего случая.
…Так месяц за месяцем проходили годы.
Кончилась война, а Николай все еще оставался в армии. Наташа была уже на третьем курсе филологического факультета университета. Виктор Ленчик — тоже на третьем, но на юридическом. Все эти годы он ходил за ней по пятам, как ее тень. Первое время Наташа пыталась запретить ему ухаживать за собой, но убедившись в бесполезности этого, махнула рукой.
В 1947 году, отслужив пять лет, Николай вернулся домой. И в этот же день без всяких предварительных телефонных звонков явился к Луговым.
Наташа ахнула.
Засуетилась и Елена Прохоровна.
Широкоплечий, возмужавший, с двумя рядами орденских планок на военной гимнастерке, Николай стоял перед Наташей и растерянно молчал. Такой красивой он ее еще не видел.
Выручила мать.
— О! Да вы совсем стали мужчиной. Вас и не узнаешь! — невольно любовалась она Николаем и вела его за руку в комнату.
Обед был праздничный.
На деньги из своей пенсии Наташа купила бутылку кагора. После двух рюмок она так раскраснелась и стала так дурачиться, что матери приходилось ее сдерживать.
Много говорили, вспоминали общих друзей, танцевали, пели. Вечер прошел весело.
Но этим же вечером в самые светлые и чистые чувства и думы Наташи Елена Прохоровна вогнала большую занозу.
— Он тебе не пара! — закуривая папиросу, сказала она дочери, когда та вернулась, проводив Николая.
— Почему? — одновременно и испугалась и удивилась Наташа.
— По многим причинам. Думаю, что ты и сама скоро в этом разберешься. Пора уже быть взрослой.
Елена Прохоровна ушла в свою комнату, оставив Наташу в недоумении.
С этого времени между матерью и дочерью так и осталась недоговоренность по поводу дружбы Наташи с Николаем. Николай чувствовал холодок со стороны Елены Прохоровны, доходящий порой до неприязни. В декабре, когда райком партии предложил ему пойти работать в милицию — проводилось усиление милицейских органов за счет демобилизованных фронтовиков, — он зашел к Луговым посоветоваться. Елена Прохоровна сделала большие глаза.
— Как? В милицию?! И кем же?
— Простым милиционером.
— И что же вы думаете делать?
— Думаю дать согласие.
— Дать согласие? — лицо Елены Прохоровны стало таким кислым, словно она проглотила целый лимон. — Милиционер? Очень, очень оригинально.
Присутствовавшая при разговоре Наташа молчала, но вечером, когда они возвращались из кино, она спросила:
— Коля, ты в самом деле решил стать милиционером?
— А что, разве это позорно?
Наташа пожала плечами. От Николая она всегда ждала чего-то особенного, большого, такого, что не всякому по плечу. А тут вдруг — милиционер.
— А ты не думал над тем, что это может помешать… — Наташа замялась. Но Николай ее понял.
— Помешать? Нет, это не может помешать. Я дал согласие и не жалею об этом.
— Коля, может быть, удастся найти другую работу? А потом, почему ты не хочешь поступить в институт на очное отделение?
Николай промолчал. Как ей сказать, что у него на иждивении мать и что двое они не проживут на студенческую стипендию?
— Если хочешь, я поговорю с папиными друзьями, они помогут устроиться.
— Не нужно ни с кем говорить, — мягко ответил Николай. — И вообще не плачь надо мной, как над покойником. Я еще жив.
В этот вечер они расстались сухо и холодно. Наташа была недовольна тем, что Николай с ней не считается. Он же не мог примириться с отношением Наташи к его будущей профессии, с ее чувством жалости и стыда за него.
Проводив Наташу, по дороге домой Николай вдруг представил себя в милицейской форме, на посту. Мимо идет Елена Прохоровна. Она отвернулась, делая вид, что не замечает. Ей неудобно даже поздороваться. А Наташа? Подойдет или не подойдет? Может быть, и ей будет стыдно признать в милиционере старого друга?
Эта внезапно возникшая картина развеселила Николая.
«Пойду!»
Через неделю он оформился в милиции на одном из московских вокзалов. Вокзал этот был большой, шумный, как, впрочем, и все вокзалы столицы, с той лишь разницей, что правонарушений на нем статистикой было установлено больше, чем на других.
«Ну, что ж, — рассуждал Николай, — скучно не будет, Не на пенсию же иду». Ему присвоили сержантское звание.
Милицейская должность Николая окончательно испортила отношение к нему Елены Прохоровны. Она считала зазорным пригласить его к себе, когда у них были гости. Николай это понимал. При встречах Наташа стала грустней и задумчивей. Иногда, перебирая его пальцы в своих руках, она подолгу молчала. Молчал в такие минуты и Николай.
Больно было Наташе, что о ее любимом и Ленчик, и мать говорят так желчно и зло. Сказать об этом Николаю она не могла, так как знала, что этим она его только огорчит.
…Прошло два года работы Николая в милиции.
Наташа заканчивала университет.
Сегодня она только что пришла с государственного экзамена и чувствовала себя очень усталой. Утром она звонила Николаю и просила заехать к ней к двенадцати дня. Сейчас уже четверть первого, а его еще нет.
Свернувшись калачиком на тахте, Наташа старалась заснуть, но сон не приходил. Она была под впечатлением экзамена. В памяти назойливо возникали даты, имена литературных героев, мельчайшие детали из биографий писателей… Наташа пыталась освободиться от этого наплыва, но все ее усилия были тщетны. Так продолжалось до тех пор, пока длинный звонок в коридоре не разорвал эту цепь непрошеных впечатлений.
Наташа быстро встала и открыла дверь. На площадке стоял Ленчик. В руках у него был большой букет роз.
— Ну как? — прямо с порога спросил он.
— Пятерка.
— Поздравляю, Наташенька, поздравляю! — Ленчик изысканно поклонился и передал ей букет.
— Спасибо. А ты как?
— У меня недоразумение, — в голосе Ленчика звучала обида. — Четверка. А ты знаешь, кому я вчера сдавал? Киселеву. Ведь это — вот, — и Ленчик постучал пальцем вначале себя по лбу, а потом по столу, — сухарь и недалекий дядя. А впрочем, все это чепуха! Хочешь, я тебе расскажу презанятную историю? Так вот слушай. Шел я с девушками из университета. Ну, понятно, какой гвалт поднимает ваш брат, когда вас больше двух. Сплошная ярмарка. У входа в вокзал я имел неосторожность бросить окурок. И что же ты думаешь? Откуда ни возьмись милиционер. Привязался. «Поднимите!» Я вначале думал, что он шутит, ну и, понятно, не обращаю внимания. Он свистеть. Задержал. Меня это так возмутило. Я его так отчитал. Так отчитал, что самому даже стало жалко бедняжку.
— Не нахожу ничего забавного. И зачем ты все это рассказываешь? — возмутилась Наташа.
— Наташенька, ты не сердись. Может, я задел твои больные струны? Но от этого не уйдешь — смешное всегда останется смешным. И потом, разве это в какой-то степени относится к этому… как его?
— Не к этому, а к сержанту милиции. К простому милиционеру. И уж коль ты меня вынудил, то знай: я люблю его… Да, люблю! И он это знает. Знаешь об этом и ты. Знают об этом и другие, — как пощечины, посылала слова Наташа. — А вот тебя я никогда бы не полюбила. Не полюбила бы и в том случае, если б ты стал знаменитым, о чем, кстати, ты мечтаешь. Ты не сердись, Виктор, но тебя не за что любить.
Опустив глаза, Виктор молча сидел в кресле и растирал пальцами лепестки розы, которую он вытащил из петлицы пиджака. Много дерзостей слышал он от Наташи, но такой горькой отповеди не ожидал.
