Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Что до меня – я сразу понял, куда клонит Маи.

Шум, который подняли Ядзаки, пытаясь уронить камень, разносился по всему бункеру. Можно было заподозрить, что происходит нечто опасное. Рюхэй притворился, что не слышит. Почему? Если бы кто-то из Ядзаки остался заперт внизу, у нас появился бы шанс выбраться. Неужели Рюхэю не пришла в голову эта мысль?

– Что за претензии? В чем ты меня обвиняешь? Остальные ведь тоже не пошли смотреть, что там творится, только вы вдвоем.

– Претензии ты первый начал предъявлять. И я тебя ни в чем не обвиняла. Я сказала: мы с Сюити-куном столкнулись случайно, потому что оба забеспокоились, что там делают Ядзаки. Больше говорить тут не о чем. – С этими словами Маи отвернулась и принялась зашнуровывать ботинки.

Рюхэй фыркнул и уже направился было прочь, но все-таки не смог удержаться от еще одного вопроса:

– А с камнем что?

– Ничего. Чуть-чуть только сдвинулся, – сухо ответила Маи, и Рюхэй ушел.

И я, и Маи надели ботинки, но подниматься на минус первый этаж не хотелось, и мы уселись рядом на ступеньках узкой лестницы. Сидеть было холодно: на ступеньках скапливался конденсат, и ледяная вода проникала сквозь штаны. Мы оба, словно зачарованные, глядели на темный затопленный коридор внизу.

– Сюити, можно я кое-что спрошу? – шепнула Маи.

– О чем?

– Что с нами будет, если мы отсюда выберемся? Получится у нас жить, как раньше? На работу ходить, как всегда?

До этого момента я таким вопросом не задавался. То есть, может, и задумывался об этом, но только совсем вскользь, мимоходом, не всерьез – мне было не до того.

– Для начала главное – выбраться. А там все как-нибудь устроится. Бывает же, что люди теряются в лесу или в море, терпят кораблекрушение. У кого-то остается травма, но в основном же все как-то возвращаются к обычной жизни. Наверное.

Говоря это, я понимал: та переделка, в которую попали мы, – это не просто «потерялись в лесу». В нашем случае к этому добавлялись еще и убийства.

Маи грустно опустила голову.

– Я тут подумала: когда Ядзаки-сан начал крутить ручку лебедки – допустим, камень бы упал и он остался запертым? Мне кажется, если бы мы благодаря этому спаслись, нам бы потом никто ничего дурного не сказал. Никто не стал бы нас обвинять в том, что мы позволили ему умереть. А если мы вычислим убийцу и оставим его под землей – нам ведь это так просто с рук не сойдет. Разве нет?

– Думаешь? Даже не знаю… – Я задумался над ее словами.

Если мы выйдем отсюда живыми, наша история наверняка станет сенсацией. И, когда все узнают про убийцу, начнутся домыслы. Согласился ли он пожертвовать собой добровольно? Или его принудили? Разве это не самосуд? А что, если он и не преступник вовсе? Вдруг приговорили невиновного?

И эти домыслы, возможно, будут не такими уж беспочвенными. Могу ли я быть уверен, что мы не совершим ошибки?

– Значит, если бы мы позволили Ядзаки уронить камень – в этом не было бы ничего такого? – продолжала она. – Это не то, чего следует стыдиться?.. И потом, если бы камень действительно упал, мы все равно ничего не смогли бы сделать. Так ведь?

– Да… пожалуй.

Я тоже втайне надеялся, что Ядзаки завалит камнем, а мне удастся освободиться. Но, когда он начал крутить лебедку, все равно не смог не пожелать, чтобы он остался цел и невредим. Это была правда.

– Ядзаки, наверное, не будут больше ничего пробовать? – вновь спросила Маи. – Значит, остался только один способ – найти убийцу.

– Это точно. Что бы о нас потом ни подумали.

Выход оставался только один. Впрочем, Маи все еще не могла с этим смириться:

– Получается, мы ожидаем, что самый плохой человек среди нас пожертвует собой. Но если мы и правда найдем убийцу – и он сам скажет, что готов это сделать ради остальных… Будет ли он тогда самым плохим?

– Не знаю…

И выйдет ведь, что он спас жизни семи человек – в то время как мы сами не спасли никого…

– Или наоборот: если убийца заявит, что умирать не хочет, а мы все равно заставим его вертеть лебедку, разве это не будет равносильно убийству? Разве мы сами не станем тогда такими же, как он? Не станем убийцами?

– Да, верно…

Если мы всемером убьем одного – будет ли это меньшее зло? Даже если это необходимо, чтобы выжить, – убийство все равно останется убийством.

Но в таком случае – мы лишим жизни одного, а преступник уже разделался с двоими. Разве не справедливо, что он умрет?.. В этой логике, однако, было что-то сомнительное. Правильно ли применять тут арифметику?

– Я понимаю, что это все звучит как софистика, – беспомощно рассмеялась Маи. – Но ведь если убийцу найдут, его, наверное, приговорят к смертной казни? И если он не спасет остальных, то, получится, что умер зря, – значит, на одну жертву станет больше. Как ни крути, а выходит: если не хочешь стать соучастником убийства, надо добровольно остаться здесь самому?

Никогда прежде Маи не говорила так много – даже когда советовалась со мной о своих проблемах с мужем. Видимо, здесь, в бункере, ей стало совсем невмоготу из-за недостатка общения.

– Эй, ты ведь не собираешься пожертвовать собой? – спросил я.

– Конечно, нет. Умирать, когда неизвестно, кто убийца… В этом нет никакого смысла. Очевидно же: не существует идеального способа выбрать, кто здесь останется. Сюити-кун, а ты не думал, что делают, когда такое случается в нормальных обстоятельствах?

– Что значит «в нормальных»?

Я не мог представить, что тут может быть нормального.

– Я хочу сказать – если бы все происходило не в закрытом бункере. Мне говорили, что в полиции на опасные задания отправляют тех, кто не женат. Знаешь о таком?

Я кивнул. Я действительно слышал подобное – больше того, и сам думал о чем-то таком, вспоминая истории, где одиночки жертвуют собой ради тех, у кого есть семья. Именно это вертелось у меня в голове, когда я слушал Маи.

– Лучше, чтобы поменьше людей горевало, так ведь? Но мне кажется, в результате выходит, будто те, кого никто не любит, меньше достойны права на жизнь, – печально сказала Маи. – В фильмах тоже такое бывает. Героя вот-вот убьют, а он начинает умолять: «У меня есть любимый человек, у меня есть семья!» А если нет ни родственников, ни партнера – тогда можно убить, что ли? Говорят, у всех равные права. Но получается, если кем-то надо пожертвовать, то мы выбираем никем не любимых? Прямо как в игре на выживание. Знаешь, есть такие, где постоянно выбывают самые слабые или самые глупые? Мне кажется, очень жестоко отбраковывать тех, кому не посчастливилось найти любовь. Или вот еще: когда учат, что делать при всяких стихийных бедствиях, всегда говорят: «Позаботьтесь о близких». Все время это повторяют. Как будто у каждого в этом мире есть кто-то близкий.

Ее слова пронзили мое сердце.

Если я умру в этом «Ковчеге», что ощутит моя семья? Наверное, они очень удивятся, как я здесь очутился. Ну, может, почувствуют себя слегка виноватыми. А потом – потом постепенно забудут, да и все.

А случись так, если бы в бункере оказались только семьи и пары, а я был бы среди них единственным одиночкой? Началась бы та самая «игра на выживание» – на выживание самых любимых – о которой говорила Маи? Умереть должен тот, о ком никто не будет горевать – вот как все бы решили. Может, я бы и сам с этим смирился и не стал спорить.

– Не должны посторонние решать, что хуже: умереть и оставить любимых или умереть, когда тебя никто не любит, – сказала Маи, накрыв левой рукой мою правую ладонь.

– И кого, по-твоему, никто не любит? Тебя? Или меня? – Мой голос дрогнул.

– Не знаю…

– Но ты ведь замужем. Не то что я.

– А толку? Да я тебе уже все рассказывала… – Она прижалась ко мне ближе. – Сюити-кун, ты тоже не смог пожелать, чтобы Ядзаки умер?

– Не смог. И ты не смогла.

Она тихонько засмеялась.

Я видел ее совсем близко. Лицо без косметики, слегка обветренная кожа. Но она была красива – словно каменная статуя, противостоящая ветру и снегу.