Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович

— Ну как! — Картузов не согласился. — А конверт с деньгами? «Взятка» на конвертах!

— Конверт ему в руки не дали. Сунули в халат.

— У любовницы на даче тоже нашли меченые деньги.

— «Подсунули!» — Авгуров судил свободно и широко. С пониманием тайных рифов в делах такого рода. — Он ничего не знал… «Золото и драгоценности?» — «Жены и ее родителей. Все подтверждено справками». «Злоупотребления по службе…» — «У кого их нет? А вот медали, дипломы, кубки — это не у всякого. Первенства дружественных армий, полицейских, динамовцев. Честь национального флага страны…» — Он помолчал, продолжил уже заинтересованно: — В деле наверняка есть несколько свидетелей, настроенных наиболее агрессивно. Это наверняка женщины… Так?

— Да.

— Защита докажет, что, по меньшей мере, одна была его любовницей либо хотела затащить к себе в постель, а он отказывался.

Картузов кивнул.

— Такая есть. Мэтр ресторана Шишкинская. Второй свидетель — официантка, ее подруга.

— Хорошо бы на время их куда–нибудь сплавить. — Авгуров рассуждал, как о давно решённом. — Ну, это я возьму на себя. Позвонит мой опер Слава, дай их адреса.

Картузов пожал плечами. Его волновало другое:

— Скубилин надолго останется?

— Вопрос двух–трех дней.

— За это время не наломает дров?

— Достать тебя он может только через укрытые заявления… — Картузов и сам это знал. — Через начальника розыска. Как он?

— Игумнов? Парень вроде надежный.

— С КГБ хорошо живешь?

— А их разве узнаешь?!

— Сейчас от них переводят большую группу в наши подразделения. На пять лет. Будут порядок у нас наводить.

— На транспорте?

— И в городе.

— Лучших–то не отдадут…

— Вот именно. — Авгуров взглянул на часы. Разговор был закончен.

— Я тут собираю нескольких близких друзей. — Они двинулись назад к дежурке. — Ильин будет. Еще человек пять–шесть. Тебя приглашаю… Я позвоню, как только определюсь.

— Буду рад.

Они уже пришли.

— Надеюсь, будет вкусный стол и мы сможем обо всем поговорить…

Авгуров простился. Картузов не спеша пошел к себе.

«Если Жернакова попрут, Скубилину не выстоять. А на Жернакова давно зубы точат — с утра он, как приедет, на службе поправляет голову, а после обеда идти к нему снова бесполезно…»

— Товарищ подполковник! — Егерь, дежурный, догнал его. — Пока вы с начальником ОБХСС разговаривали, его опер там вам ящик оставил в дежурке. Я сказал младшему, чтобы отнес в канцелярию.

— Что в нем?

— Сказал «сюрприз».

Егерь отстал.

В канцелярии уже стоял ящик, завернутый в газету. Начканцелярии поймала его взгляд, улыбнулась:

— Кофе гранулированный… Фабричная упаковка. Пятьдесят банок…

— Деньги отдали?

— Отдала. Взяла из кассы… — По совместительству она вела кассу взаимопомощи. — А он вернул. Может, переслать с нарочным?

— Подумаем. Звонил кто–нибудь?

— Генерал. Я сказала, что вы вышли. С кем, не сказала:..

Трудность заключалась в том, что Игумнов не мог сказать катале о том, что именно он хочет от него услышать.

Катала мог рассказать о гаишнике, о «Белом аисте» и кольце, отобранном в милиции всего один раз — в камере, и тогда Игумнов допустил бы прокол. Обо всем картежник должен был начать разговор сам — по собственной инициативе.

— Где мы раньше с тобой встречались? — разыгрывал Игумнов. — Ну, скажи! И по–хорошему разойдемся.

— Отпустишь, начальник?

— Отпущу. Только заедем в пятьдесят третье, я договорюсь, и все. Итак!

— В «Арагви»! — Картежник включился со всем азартом игрока.

— Нет.

— «Баку»? «Арарат»?

— Нет.

— Я знаю: в «Иверии»!

— Не был.

— «Баку»!

— Ты говорил! А не в магазине? — ввернул Игумнов. — Конечно! Неделю назад. Ты коньяк покупал? — Он не упомянул «Белый аист».

— Нет, — задержанный покачал головой.

— Коньяк не пьешь?

— Пью. Но в магазине не помню, когда был!

— Домой приносят? — Цуканов колыхнул продолговатым животом–гробиком.

— Почему домой? — Катала засмеялся. — В ресторане.

— «Армянский»? — Сантиметр за сантиметром подвигали они его в нужном направлении.

— Почему «Армянский»? — Для него это была неопасная забавная игра, в которой он не замечал смысла.

— А какой?

Где–то десятым по счету назвал он «Белый аист».

— Хороший коньяк… — заметил Цуканов. — Только нигде не достать!

— Я тебе достану. — Катала вывернул не в ту сторону — с большим трудом его снова удалось направить в нужном направлении.

Еще через несколько минут он сказал, смеясь:

— Одну бутылку мы даже гаишнику подарили…

— Да ну! Где?

— В Домодедове. У поста.

Цуканов, будто бы знал всех гаишников, обрадовался:

— Черный, среднего роста. Витька!..

— Здоровый, килограмм на сто двадцать… Хотел еще записать фамилию водителя.

— Записал?

— Нет, кажется. С нами еще старик был, земляк… Мы его подвозили.

Игумнов прояснил для себя ситуацию. Картежники ехали на двух машинах со случайными таксистами, занаряженными на один–единственный раз.

— Водителя помнишь?

— Я сзади сидел. Со мной один друг был — он сейчас уехал. И старик.

— А с шофером кто сидел?

— Его друг.

— Какой он из себя? — пристал Цуканов. — Моложе тебя?

— Не знаю. Лет двадцать шесть. Тридцать.

— А одет?

— Не помню…

— Да, ладно. «Не помню»… — Оперуполномоченный гостиницы круто подключился к разговору.

— Вроде в серой куртке. И брюки, по–моему, тоже серые. В полоску. Нет, в клетку.

— Почему он оказался в такси?

— Вроде тоже таксист. Кого–то встречал…

— Говорил что–нибудь?

Эдик вспомнил:

— В милицию он попал! Неделю назад, там у него золотое кольцо уплыло…

Они тянули в правом ряду. Их то и дело обгоняли. Игумнов, оставаясь в душе гонщиком, переживал плачевное состояние милицейского транспорта.

«На всё деньги находят! На всё есть — только не на нас, ментов!»

Сзади, между Качаном и Цукановым, качался Эдик. Цуканов шуршал газетой.

«Если мы изымем кольцо, придется предъявлять его отцу Мылиной. Бедный старик!»

Игумнов взглянул на часы.

В школе уже готовились к традиционному сбору выпускников.

«Даже если все пойдет быстро, я все равно опоздаю. Даже если впереди нас не ждет еще один пистолет–пулемет…»

«Будь осторожен, начальник! — писала жена, не видя его по нескольку дней и оставляя на видном месте свои записки. — Береги себя!»

Простые эти фразы заставляли терять чувство осторожности и страха.

Их опыт и прошлая жизнь были совсем разными. «Гонщик», «мент» — он казался ей вначале экзотической фигурой.

— Как скажешь, начальник… — сияя, заканчивала она тогда каждый их разговор. — Как прикажешь!

«Так и берут нашего брата мента!»

Игумнов внес разор в ее мир. Особенно, когда перешел в розыск. Они почти перестали бывать вместе. Встречаясь, не могли преодолеть отчуждение, ходили, как заколоденные.

«Я слишком много думаю о ней, если не люблю…» — Мысль эта не оставляла его.

— Вон он, — показал катала.

Рыжий старший лейтенант аршинными шагами мерял осевую. Он равнодушно глянул на остановившуюся машину, прошел мимо. Игумнов догнал его.

— На минуту…

Старшой поднял яростные, холодные глаза, но тут же до него дошло, что его беспокоят такие же милицейские.

— МО–14562… — Игумнов прочитал на нагрудном знаке. — Начальник розыска с вокзала… — Он назвался.

— Бакланов. Седьмой дивизион ГАИ.

— Ты записал тут одного таксиста…

МО–14562 хмуро взглянул на него.

— Давно?

— Неделю назад. С ним в это время находился картежник, он сейчас со мной в машине.

Они подошли ближе, Бакланов посмотрел на каталу, покачал головой.

— Не помню, — они разговаривали поодаль, в машине их не могли слышать.

— Ты «Белый аист» уважаешь? — поинтересовался Игумнов.

— Уважаю, — он взглянул внимательно.

— Заедь, мне надо с тобой срочно поговорить.