Фридрих Незнанский - Никто не хотел убивать
– Думаешь, это что-нибудь даст? – спросил Турецкий, выслушав сомнения Плетнева относительно вице-президента компании.
– Точно, конечно, не могу сказать, но, если мне не изменяет интуиция, в деле с кражей «Клюквы» не обошлось без нашего вице-президента. Который, кстати, на ту пору был начальником службы собственной безопасности компании, и именно он обязан был позаботиться о сохранности иммуностимулятора.
– Но ведь, сам понимаешь, – попытался было оппонировать Плетневу Турецкий, – Глеб такой же начальник службы безопасности, как я раввин в синагоге.
– А кто его толкал на эту должность?
– Ну-у, думаю, что это все-таки решение самого Шумилова, Дмитрия.
– Я тоже так поначалу думал, – хмыкнул Плетнев. – До тех пор, пока не поговорил с Модестом, охранником. И оказалось, что его бывший начальник сам выпросил у братца эту должность, чего он, кстати говоря, никогда не скрывал. Говорил, что всегда мечтал обеспечивать безопасность какой-нибудь крупной коммерческой фирмы, потому что именно в этом видит надежность и действенность всей работы.
– И обеспечил... – угрюмо произнес Турецкий, заведенный рассказом Плетнева. – Так от меня-то ты чего хочешь?
– Содействия!
– Не понял!
– Саша! Александр Борисович... – не выдержал Плетнев. – Вы же все прекрасно понимаете! И думаю, догадываетесь о той реакции Шумилова, когда я заикнусь о том, что хотел бы поковыряться в берлоге его братца. Честь фамилии и прочее. Он же до сих пор не верит, что исчезновение Глеба и убийство Савина как-то связаны между собой.
– И ты предлагаешь мне взять этот удар на себя?
– Ну-у, я не думаю, что Шумилов будет слишком возникать, если об этом скажете вы. Все-таки близкий друг семьи, крестный отец Игната и... Короче, несмотря на все его интеллигентское чистоплюйство, он послушается вас и пойдет навстречу.
– Ну что ж, – после непродолжительного молчания пробурчал Турецкий, – возможно, ты и прав. Жди звонка.
Позвонил он минут через десять.
– Иди! Он ждет тебя.
Плетнев уж было хотел поблагодарить Турецкого за оказанную помощь, но вместо этого спросил:
– Не возникал, надеюсь?
– Спросил, зачем это тебе надо.
– И что?
– Сказал, что сам ему все объяснишь.
«И на том спасибо», – пробурчал Плетнев.
Шумилов ждал Плетнева, и едва он вошел в кабинет, произнес, не скрывая своего раздражения:
– Мне только что звонил Александр Борисович, но я... я не понимаю, зачем вам это нужно. И что, собственно говоря, может дать осмотр квартиры?
Плетнев хотел уж было сказать, что не ему это нужно, а нужно это в первую очередь хозяину этого кабинета, однако заставил себя сдержаться и как можно спокойнее пояснил:
– Все-таки пропал человек, ваш брат и далеко не последнее лицо на фирме. Возможно, что его даже похитили, чтобы уже через него надавить на вас. И в этом случае...
– Вы имеете в виду иммуностимулятор? – перебил Плетнева Шумилов.
– Да.
– Но ведь его же украли!
– А если с кражей что-то не склеилось?
– Я не понимаю вас.
– Все очень просто. В силу каких-то обстоятельств вашу «Клюкву» не смогли вынести из лабораторного корпуса и она дожидается своего часа в потаенном местечке.
По той скептической мине, которая застыла на лице Шумилова, было видно, что он не очень-то поверил в сказанное Плетневым, однако не удержался, спросил:
– Но причем здесь квартира Глеба?
– О-о! Она многое что может рассказать. По крайней мере, мы уже точно определимся относительно вашего брата. Сам уехал из города или его все-таки увезли силком.
– Хорошо, – после короткого раздумья согласился с Плетневым Шумилов, нажимая кнопку вызова секретарши. – Сейчас подойдет Оксана, уборщица из лабораторного корпуса, она и покажет вам квартиру Глеба.
– А она что?..
– Нет, не любовница, – хмыкнул Шумилов. – Просто весьма ответственная девица, и Глеб попросил ее убирать в его квартире. У нее же и ключ от квартиры Глеба.
«Вот те, Манька, и Дунькин день», – предавался логическим выкладкам Плетнев, поджидая Оксану в приемной Шумилова. Эта полногрудая, довольно смазливая на личико девица южнорусских кровей, о которых еще Сергей Есенин говаривал когда-то: мне, мол, вон ту сисястую, она глупей, – убирала в лабораторном корпусе в ту ночь, когда из спецхранилища был украден иммуностимулятор, она же первой обнаружила и распростертого на полу Савина. Она же, «чтобы было почище в их лаборатории», стерла мокрой тряпкой все отпечатки пальцев, которые мог оставить на той же коньячной бутылке, что стояла на рабочем столе Савина, убийца.
И она же, оказывается, убирала и в квартире вице-президента компании Глеба Шумилова.
Кстати говоря, вспомнил Плетнев, она еще так и не была по-настоящему допрошена по убийству Савина. Так, легкая, как шлепок по заднице, беседа под протокол.
Дом, в котором год назад Глеб Шумилов купил квартиру, находился в десяти минутах езды от бывшего научно-исследовательского института, площади которого теперь арендовала фармацевтическая компания Шумилова, так что много времени на «душевные разговоры» не оставалось, и единственное, о чем не мог не спросить Плетнев, убирала ли Оксана в квартире Шумилова после того, как он «уехал в командировку». Для всех непосвященных сотрудников компании, чтобы не было лишних разговоров, Глеб Вячеславович находился в зарубежной командировке, и Оксана, если, конечно, в эти дни она не встречалась с исчезнувшим Шумиловым, должна была знать об этом.
– Зачем же я буду убираться, если их нету дома? – как о чем-то само собой разумеющимся, с напевной ленцой в голосе ответила Оксана. И тут же пояснила: – Я всегда им по телефону звоню, когда еду убираться.
«По телефону звоню... им... их нету дома...» – насторожился Плетнев, покосившись на сидевшую справа от него тридцатилетнюю аппетитную девицу, которая своими формами могла бы украсить самые известные полотна того же Рембрандта.
– А он что, я имею в виду Глеба Вячеславовича, не один живет? – спросил Плетнев.
– Зачем же, не один? Один.
«А чего ж ты тогда величаешь его, как величали когда-то царя-батюшку нашего Николая Второго?» – хотел было возмутиться Плетнев, однако промолчал и уже до самого дома не проронил ни слова. А когда парковался на свободном пятачке перед подъездом, подумал невольно: «Вот бы жену такую иметь! Пришел домой пьяным, а она тебе башмаки стаскивает, да еще приговаривает ласково: “Не изволите ли, супруг наш милостивый, чайку с медком откушать, перед тем как ко сну отойти?” А утром, когда человеку даже жить не охота, граненый стакан на подносе несет. И опять-таки приговаривает ласково: “Опохмелитесь, родимый мой. Вам еще на работку идти”».
М-да, подобное не могло присниться даже в самом сладком сне, и вдовец Плетнев уже совершенно другими глазами посмотрел на Оксану.
Квартира Глеба Шумилова представляла собой классический образец вполне обеспеченного, но давным-давно разведенного мужика, которого, видимо, настолько напугал первый опыт супружеской жизни, что он сам для себя решил никогда более не приводить в свое холостяцкое лежбище постоянную хозяйку. Так, побаловались малость вместе и разбежались, как в море корабли. Супружеская жизнь требовала каких-то определенных обязательств с обеих сторон, а именно этому и противилась вся его натура. Его вполне устраивала приходяще-уходящая уборщица, которая пару раз в неделю, по утрам, прибирала в его квартире, а иной раз готовила ему и хавчик, не требуя за это дополнительного вознаграждения.
Поставив хозяйственную сумку на журнальный столик в прихожей, Оксана, словно именно она была хозяйкой этой квартиры, подала Плетневу какие-то засаленные тапочки, возможно даже хозяйские, и, когда он заглянул сначала в спальню, большую половину которой занимал низкопоставленный аэродром для секса, а затем прошел в большую комнату, которая, судя по обстановке, являлась рабочим кабинетом Шумилова, спросила ненавязчиво:
– Может, помочь чем? Если, конечно, ищите чего. Я знаю, что где лежит.
– Да нет уж, я сам как-нибудь, – отозвался Плетнев, перебирая и мельком просматривая лежавшие на столе бумаги.
– А чего ищите-то? – не отставала Оксана.
– Документ один, по охранной системе службы безопасности. Шеф затребовал, причем в срочном порядке.
– Тогда, конечно, – согласилась Оксана. – Документ, он внимания требует. А то если чего, я помогу.
Она обращала на себя внимание необыкновенной, какой-то очень уж человеческой доброжелательностью, действительным желанием помочь, и это заставляло обращать на нее внимание.
Плетнев вдруг подумал, что именно таким вот, доброжелательно настроенным, непритязательным и, видимо, очень добрым по жизни бабам в этой самой жизни и не везет более всего. То ли их душевная самоотдача вконец портит их мужей, то ли они изначально притягивают к себе таких моральных уродов, каким еще при получении паспорта надо ставить на первой же страничке особую отметку о запрете на женитьбу.
