Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

– Меня просили спросить, чего ты больше всего боишься. – Она плюхается в кресло врача и впервые заглядывает мне в глаза. – Велели сесть в это кресло. И сказать, что ты никогда не пожалеешь о своем решении дать показания, как бы трудно тебе ни пришлось на суде. В общем, если ты мне скажешь, почему боишься суда, я буду рада. Тогда они подумают, что я хотя бы попыталась тебя переубедить.

В ее нежных глазах стоят слезы. Наверное, уже не первый раз за утро. Мне хочется ее обнять, но это будет очередное нарушение профессиональной этики, а сегодня Бенита и так нарушила немало правил.

– Я слышала, что адвокат обвиняемого «рвет свидетелей в клочья», – медленно произношу я. – Лидия зачитывала мне статью в газете про Ричарда Линкольна. И еще она подслушала разговор своих родителей. Папа говорил маме, что за глаза его называют Отпетой Сволочью. Он убедит присяжных, что я это все заслужила. Или что я все сочиняю.

– Да, адвокат подсудимого – сволочь та еще, – кивает Бенита. Она прикладывает пальцы под глаза, чтобы удержать слезы.

Я не глядя достаю салфетку и протягиваю ей. Коробка «клинексов» привычно ждет меня на тумбочке у дивана, прямо под рукой. Всегда на одном и том же месте.

– И еще я не хочу сидеть в одной комнате с тем… кто это сделал, – продолжаю я. – Он будет всю дорогу на меня пялиться… Хуже не придумаешь. Не хочу, чтобы он снова почувствовал власть надо мной.

Бенита промакивает глаза салфеткой.

– Я бы тоже не хотела. Это ужасно.

– На суде будет мой папа. Я не хочу, чтобы он знал все эти жуткие подробности, понимаешь? От одних только мыслей и разговоров об этом меня тошнит. Так и вижу, как блюю со свидетельской трибуны.

Бенита делает глубокий вдох.

– В прошлом году, когда я проходила практику, мне досталось одно жуткое дело. Шестидесятипятилетняя тетушка, прикованная к инвалидному креслу, насиловала двенадцатилетнюю девочку. Ты бы это слышала. Даже семья разделилась: кто-то поверил девочке, а кто-то нет. – Она с трудом переводит взгляд на меня. – Вот, ты тоже в шоке. Мистер Вега был прокурором. Он суперумный, правда. Попросил девочку рассказать во всех подробностях, как она двигалась вокруг инвалидного кресла во время… актов. Когда она сошла с трибуны, никто не сомневался в ее словах.

– Присяжные вынесли обвинительный приговор?

– Да. Техас не прощает растления несовершеннолетних. Старуха умрет в тюрьме.

– Та девочка не пожалела, что дала показания?

– Не знаю. После суда она была не в себе. – Бенита слабо улыбается. – В общем, я подумала, что продавать шкафы куда проще, понимаешь? Они открываются. Закрываются. И все.

– Ага, – отвечаю я. – Но у тебя дар к тому, чем ты занимаешься сейчас. Серьезно.

– Зачем Обаме знать размер моей талии?!

Эффи в пижамных штанах «Техас рейнджерс» и бледно-розовой шелковой блузке с рюшами семенит по лужайке, крича и размахивая листком бумаги. Мы с Чарли вернулись домой пораньше – после раннего ужина в «Ол саут панкейк хаус». Иногда я гадаю, сколько времени Эффи проводит у окна, высматривая нашу машину на подъездной дорожке. Часы? Надеюсь, что нет.

Наверняка мы обе сегодня провели весь день в попытках встряхнуть память. Не уверена, что сейчас готова общаться с Эффи. Голова раскалывается, несмотря на сладкий пир. Соседка поджидает нас на крыльце, тяжело отдуваясь и тыча пальцем в напечатанное на пишущей машинке письмо.

– Здесь написано, ему надо знать мой вес, размер одежды, пью я и курю ли. С какой стати? Нам с ним детей не рожать!.. Впрочем, признаюсь: время от времени я позволяю себе пропустить стаканчик виски и покурить в компании красивых чернокожих мужчин.

Зеленые тени для век, щеки – два нарумяненных кругляша и большие клипсы «под жемчуг» – верный признак того, что сегодня Эффи выбиралась из дома. Клипсы эти мы видим каждое воскресенье, когда старушка идет в церковь, но зеленые мерцающие тени означают, что она встречалась со своими подругами из исторического общества. Эффи называет их «старыми перечницами».

Я придерживаю для нее дверь. Чарли проходит в дом, аккуратно неся перед собой прозрачный пластиковый контейнер с синим гелем для волос, в море которого плавают разнообразные продукты.

Эффи основательно принюхивается.

– Это моя трехмерная модель животной клетки, – поясняет Чарли. – Уже протухла.

– Тогда поставь ее на стойку – и давай посмотрим!

Слова «трехмерная» и «животная клетка» заставляют Эффи забыть о вони. Она с любопытством снимает крышку с контейнера, а Чарли тем временем выхватывает у нее из рук обидное письмо.

– Мисс Эффи, это письмо от вашей страховой компании, – говорит она, просматривая текст. – Они готовы сделать вам скидку в сто долларов и подарить сертификат на двадцать пять долларов для покупок на «Амазоне», если вы заполните эту форму. Еще они хотят знать, какой у вас холестерин.

– Чертовы шпионы! – Эффи засовывает палец в голубой отстойник. – Непременно прочитай книгу «1984», Чарли. Ее автор как в воду глядел. Талия у меня раньше была девятнадцать дюймов. Может, я напишу эту цифру в их табличке. И пусть только попробуют прислать ко мне человека с портновским метром – по судам затаскаю за сексуальные домогательства! – Она продолжает ковыряться пальцем в контейнере. – Укладочный гель – это цитоплазма, да? Умно! Что тебе поставили?

– Пять с минусом. И это очень круто, потому что учитель биологии обычно всем подряд лепит трояки.

– Должна сказать, что учитель у вас неважный. За что минус?

– За ядро. Я взяла прозрачную рождественскую игрушку из «Хобби лобби».

– А мембрана ядра – не твердая. Точно. Что ж, тут он прав.

– Мам, вытряхнуть это все в компост? На банке геля было написано, что он 100 % натуральный.

– Сейчас это больше похоже на биологическое оружие. Оставляю решение за тобой и нашей местной ученой, а сама пойду переоденусь. – И проглочу пару таблеток аспирина.

Я иду по темному коридору, захожу в спальню и включаю свет. В моей кровати спит мужчина, спиной ко мне и лицом к окну. Однако реакция у него лучше, чем у меня: я еще шарю рукой за поясом в поисках пистолета, а он уже одолел шестифутовую кровать и прикрывает мне рот ладонью, заглушая крик.

Я начинаю драться, но другой рукой он крепко припечатывает меня к каменной груди. Чарли дома!

– Тихо. Ладно?

Перестаю бороться. Киваю. Он разжимает руки, и я отскакиваю назад, в ужасе и ярости глядя на отца Чарли.

– Господи, Лукас! – шепчу я. – Да я же чуть не умерла от страха! Откуда ты взялся? Почему нельзя просто позвонить, как делают все нормальные люди?

Он закрывает дверь.

– Извини. Я хотел написать, как только приеду. Ну и полет, скажу я тебе… Двадцать девять часов турбулентности в компании военного летчика, которому это даже нравилось. Я приехал на такси пару часов назад. У тебя такая удобная кровать – я сразу отключился. Наверное, натащил песку в постель… – Его лицо оказывается чересчур близко к моему. – От тебя пахнет блинчиками с клубничным сиропом. – На секунду я вспоминаю, каково это: быть завернутой в буррито железных армейских мышц. И тут же вижу перед собой Билла. Он сегодня уже дважды мне писал: «Как дела?», а потом, два часа спустя: «Ну брось, леди с бабочкой, поговори со мной».

– Еще раз: что ты тут делаешь? – Не так-то просто заговорить мне зубы.

– Мне не понравился разговор с Чарли по скайпу. После вашей встречи с доморощенным террористом.

– Вот как. – Я сажусь на край кровати. Она не говорила, что рассказала все отцу. Почему, интересно?

Лукас плюхается рядом со мной и приобнимает меня за плечо.

– Я решил, что нужен вам, а ты просто не хочешь навязываться. Но я уважаю твои границы. Если мешаю – так и скажи, я уеду. Чарли можно и не говорить, я незаметно выйду – как вошел.

– Через парадную дверь, если не ошибаюсь?

– Ага. У тебя паранойя по малейшему поводу, но пароль от входной двери надо менять чаще, чем раз в пять лет.