Алексей Макеев - Красная карточка
– И как законопослушные граждане вы спокойно используете в своих действиях подлог, похищение, насилие, – продолжил Гуров.
– Ну что вы такое говорите! – поморщился Ставский. – Подлог, насилие… Согласитесь, иногда приходится применять несколько необычные методы. Наверное, и в вашей работе такие ситуации не редкость. Взять, например, сегодняшний случай…
– Вы бы не туманили мне мозги, господин юрисконсульт! – сердито перебил его Гуров. – Вы сами напросились. А необычные методы, как правило, имеют свои определения в Уголовном кодексе. Как юрист вы об этом должны хотя бы догадываться.
– Уголовный кодекс требует доказательной базы, – спокойно ответил Ставский. – Вы уверены, что сумеете доказать свои обвинения? Звонка по телефону никто не слышал, факта нападения никто не видел, следов насилия на потерпевшем не имеется, свидетелей нет. Вряд ли суд сочтет возможным строить обвинение только на показаниях двух бравых оперативников. Как-никак вы – лица заинтересованные.
– Мы – лица, заинтересованные в торжестве закона, – отрезал Гуров. – О вашем существовании до сей минуты мы даже не подозревали. Не думаю, что суд будет так уж к вам лоялен…
– Возможно, но все-таки послушайте меня, – упрямо возразил Ставский. – Худой мир лучше доброй ссоры. А зачем вам с нами ссориться, если мы делаем, по сути, одно и то же дело. Мы заинтересованы выяснить, кто совершил покушение на футболиста Жмыхова, и вы тоже в этом заинтересованы, не так ли? Давайте работать параллельно! Объединив усилия, мы добьемся большего.
– Мы и без вас своего добьемся, – сказал Гуров. – А с вами мы продолжим разговор в другом месте. Позвольте-ка ваши документы!
Глаза Ставского зло сверкнули. Он хотел сказать какую-то грубость, но сдержался и полез в карман за документами. Гуров внимательно просмотрел их и преспокойно положил к себе в карман.
– Документы, похоже, подлинные, – сказал он. – Поэтому в настоящий момент я, пожалуй, сочту возможным вас не задерживать. Явитесь ко мне в кабинет для беседы сегодня после обеда. Вот моя визитная карточка. И не опаздывайте – я могу расценить это как игру в прятки.
– Позвольте! Вы не имеете права! – вскипел Ставский.
– Предпочитаете уехать отсюда в наручниках? – спросил Гуров.
Ставский проглотил это молча, круто развернулся и пошел к своим спутникам.
– Приходько, идемте! – позвал Гуров и снова окликнул Ставского. – Вы пока оставайтесь на месте. Выйдете из рощи не раньше чем через десять минут. И не считайте это шуткой.
Троица провожала их хмурыми взглядами, пока Гуров и Крячко не скрылись за деревьями.
– Почему вы их не арестовали? – с волнением спросил Приходько.
– Это длинный разговор, – ответил Гуров. – И не имеющий прямого отношения к делу. Лучше ответьте, почему вас заподозрили в покушении на Жмыхова. Вы были врагами?
– Еще чего! Да я знать этого ублюдка не хочу! Грешно так говорить, но в его несчастье есть свой плюс. Поменьше будет грязи на футбольных полях. Ведь это был первый костолом в высшей лиге! Все нападающие его ненавидели, потому что знали – если Жмыхов на поле, береги ноги. Я сам был свидетелем, как этот гад нанес тяжелые травмы двум молодым ребятам. Один так никогда больше и не вернулся на поле, а второй играет, но совсем не так, как раньше. Жмыхов – самый настоящий вредитель. Он ведь не только гробит своих товарищей, он еще и пример подает! Думаете, мало дураков, которые смотрят на него и думают – вот молодец!
– Ого! Из этих ваших слов я понял одно – врагов у Жмыхова было море, и любой из них мог захотеть наказать этого футбольного хулигана…
– Захотеть – да, а наказать – вряд ли, – решительно замотал головой Приходько. – Я понимаю, куда вы клоните, но так думать – большая ошибка. Столкновения происходят в каждой игре. Если бы они продолжались за пределами поля, у нас бы давно футболистов не осталось.
– Иногда мне кажется, что так оно и есть, – вставил полковник Крячко и добавил деликатно: – Я, конечно, не о присутствующих.
– А что касается лично вас, – сказал Гуров, – говорят, в последней игре вы здорово поцапались со Жмыховым? И вас из-за него удалили.
– И я пошел и взорвал его в собственной машине! – подхватил Приходько. – Все это дерьмо! В крайнем случае я мог набить ему морду, обложить матом… Но посылать ему красную карточку, записку понтовую – такой хренотой я не стал бы заниматься!
– Постой! Какую карточку? Откуда ты знаешь про записку? – спохватился Гуров.
Приходько мотнул головой.
– Да вот эти паскуды и сказали! Говорят, Жмыхову после матча принесли конверт, в котором была красная карточка и записка, что его удаляют с поля навсегда. А наутро его и взорвали. Зачем мне такие понты?
– Они так сказали?! – изумился Гуров. – А откуда об этом знают они?
– Откуда-откуда? От Жмыхова и знают. Они у него были.
– Вот так номер! – Гуров ошарашенно посмотрел на Крячко. – Тогда сейчас по-быстрому едем в больницу!
– Зачем ты отпустил этих? – поморщился Крячко. – Думаешь, тот, первый, много знает?
– Я и первого сейчас отпущу, – сказал Гуров и похлопал себя по карману. – А эти никуда от нас не денутся! Бумаги-то у них настоящие!
Глава 5
После матча разразился настоящий ливень. Это было целое светопреставление. Серая мутная стена дождя, потоки грязной воды вдоль тротуаров, бурые фонтаны из-под колес мчащихся как на пожар автомобилей, ветер, раскачивающий деревья и срывающий вывески с магазинов. Мало кому такая погода придется по вкусу, но футбольный арбитр Вьюшков был доволен. Не то чтобы он любил разгул стихии, просто сегодня выдалась такая ситуация, что ливень был ему на руку.
В такую погоду болельщики не станут околачиваться у стадиона и высматривать, как пробирается на автостоянку паршивец-судья. Конечно, существует милиция, и администрация стадиона несет ответственность, и судейский корпус, и все, что угодно, но по морде получить от разгоряченной публики все равно можно. И получить крепко. Болельщики проигравшей команды вообще отличаются необузданным нравом – кто-кто, а уж Вьюшков знал это отлично, шесть лет работал в большом футболе. А команда их проиграла сегодня не только из-за собственной бездарности. Вьюшков собственной рукой приблизил это поражение, сконструировал его, хотя, разумеется, признаваться в этом не собирался нигде и никому. Высосанный из пальца пенальти – такое же интимное дело, как чужая жена. Трепаться о нем на каждом углу некрасиво и неумно.
Угрызений совести Вьюшков не испытывал. Он слишком хорошо знал всю эту кухню, чтобы мучиться. Когда-то он тоже был молодой и пылкий, мечтал о честной игре и торжестве справедливости. Пусть победит сильнейший!
Действительность показала, что сильнейший – это не всегда тот, кто лучше гоняет мячик по зеленому полю. Да и глупо отделять футбол от прочей жизни в стране. Какая жизнь – такой и футбол. Вьюшков не любил плевать против ветра – неблагодарное занятие. К тому же век футбольного судьи короток, о своем будущем тоже нужно было думать. Готовь сани летом, как говорится…
Вьюшков гулкими бетонными коридорами шел к выходу и вспоминал свои первые шаги на судейском поприще. Сюда, в подсобные помещения стадиона, тоже доносился шум дождя – это было похоже на мчащийся по тоннелю экспресс. Жутковатое ощущение, но все лучше рева разгневанной толпы.
Иногда Вьюшков просто не понимал это орущее, охваченное страстями стадо. Футбол как игра переставал существовать, футболисты мельчали, чудес не показывал никто, команды были все как на подбор средние, если не сказать хуже. Кому нравилась такая игра, непонятно. Принимать все это всерьез Вьюшков решительно не хотел. Вот деньги, которые ему платили – официально и неофициально, – это действительно было серьезно. За такие деньги могли и убить. С ним был случай, когда на заре карьеры в одном южном городе перед началом матча «гостеприимные» хозяева свозили его на кладбище. Тогда ему впервые предложили сделать выбор – свежая могила или хрустящие новенькие купюры. Он не стал проверять, шутка ли это, и предпочел взять деньгами. С тех пор он ни разу не пожалел о сделанном выборе. Конечно, у него была своеобразная репутация, но имелись и сильные покровители. В общем, жизнь удалась.
Были в ней свои сложности, но при его опыте обходить острые углы не составляло особого труда. Иногда его отстраняли от судейства, иногда он становился объектом рукоприкладства, иногда им бывали недовольны функционеры из футбольного союза, но все это были дела житейские, ничего особенного в этом не было.
Удивительно, но больше всего нервировали Вьюшкова анонимные звонки по телефону. Было в этих низких угрожающих голосах что-то потустороннее, неприятное, будто звонили они прямо из пекла или с того самого кладбища, которое запомнилось Вьюшкову на всю жизнь.
Например, на прошлой неделе был такой звонок – среди ночи, в кромешной тьме и в похоронной тишине. Вьюшкову как раз снился какой-то скверный сон – должно быть, чересчур плотно поел за ужином. Очнулся мокрый как мышь, с горечью во рту, дрожащей рукой снял трубку. Голос был глухой и равномерный, как шум водопада.
