Фридрих Незнанский - Воронежские страдания
Бык сидел спиной к той компании, а оборачиваться и привлекать к себе внимание Влад ему запретил. И тогда он сказал:
— Нос, поменяйся с Быком местами, — и когда парни пересели, показал Быку: — Видишь вон того, рослого?
— Ну… — почти промычал Бык.
— Гну, твою мать, — тихо выругался Влад. — Вот он и есть тот, кого мы должны были приделать. А Нос нам кого подсунул? Сам — козел, а шеф теперь с меня шкуру спускать собирается. Сидите тут и никуда не рыпайтесь! Сосите пиво и помалкивайте, ждите команды, а Колун придет, пусть тоже ждет…
Нос захотел возразить, но под жестким взглядом Влада как бы сдулся. И в этот момент Влад увидел, что ему кивнул бармен. Он тут же поднялся и ушел за стойку, внутрь помещения блока питания.
Его друзья продолжали с отвращением наблюдать, как наши русские телки внаглую лезли к тем чернокожим, которые на них и внимания-то не обращали, так, снисходительно посмеивались, похлопывали по плечам, что-то шептали на ушко, от чего телки вздрагивали и заливались хохотом, то есть вели себя в высшей степени неприлично. Вот бы самое время напомнить им про честь, блин, русского человека, об которого все эти, приезжие, вытирают свои грязные ноги… Противно!.. Но Влад не велел дергаться, а он — начальник.
А «начальник» между тем, держа в руке протянутый ему барменом Лехой мобильник, прошел через все подсобное помещение пивного кафе-бара и оказался в служебном дворе, заставленном пустыми контейнерами, ящиками, бочками и картонными коробками — в связанных пачках. Огляделся — никого, и тогда только поднес трубку к уху.
— Я слушаю, Василь Савельич… — обиженным, глухим голосом сказал он, хотя только что говорил с приятелями уверенно и раскованно.
— Плохо, вижу, ты слушаешь меня, парень. Так плохо, — резко и сердито перебил его собеседник, — что я начинаю в тебе сомневаться! А что, скажи честно, может, ты поступаешь так нарочно, чтобы вызвать однозначную негативную реакцию правоохранительных органов? Ты как та падла, специально вызываешь огонь на себя, чтобы загубить все наше дело? То, которому лучшие люди, настоящие борцы, не в пример некоторым, отдали свои молодые годы и силы? Я спрашиваю, кто тебе приказал мочить ту обезьяну?! Ты знаешь… что теперь будет? Ты соображал своей тупой башкой, что творил?! Ну, чего молчишь?!.. Ты хоть телевизор смотришь по утрам?!..
— Откуда? Когда мне?! А вы слова сказать не даете… — совсем уже охрип от волнения Влад. — Я и не собираюсь защищаться. Я объясню, — заторопился он, — у нас все было четко, а тут прибежал Нос…
— Заткнись! — заорал как сумасшедший Василий Савельевич. — Нет, ну надо ж?! Он мне еще и объяснять собирается! Тимуровец!.. Да мне к… все твои объяснения! Немедленно спрячь своих козлов, а сам — марш ко мне! И оденься… как нормальный мужик! Все!
«Разговор» закончился. Владислав Гундорин — непререкаемый авторитет среди своих пацанов, так он называл небольшую, но свою собственную команду скинов, или скинхедов, как они сами себя величали, — был несколько оглушен, чего скрывать, таким обвалом разнузданного и грубого мата, обрушившегося только что на его голову. А ведь ждал разговора, будучи абсолютно уверенным, что все им было сделано правильно и согласно общей линии организации «Освобождение России», членом которой он с гордостью себя именовал. И вдруг — такой неприятный прокол…
Да не своевольничал он, не лез на рожон, не подставлял зря пацанов, а четко выполнял — шаг за шагом — продуманный организаторами, в том числе и самим же Василием Денягиным, как-никак помощником депутата Воронежского законодательного собрания, план акции, которая должна была всем черным в очередной раз показать, кто в доме хозяин. А то вовсе уже озверели, русских эта иностранная шалупонь давно за людей не считает, ходят, понимаешь, по всему городу, по всей России, как господа какие, вставными зубами из блин… дамета посверкивают из всех телевизоров, насмехаясь над русскими. Вот и досмеялся один! Так оно и было запланировано… Нет, не мочить, а научить, чтоб запомнил, да кто ж угадал бы, что тот сам, первый, драться кинется? Охренел — против четверых! Ну и нарвался: Колун, то есть Пашка Колтунов, в таких случаях — не промах, чисто вставил перо. И ушли, следов не оставили. Так что, какие вопросы? И почему — подставили? И кого?! Нет, туфту лепит Василий Савельевич, никому ничего неизвестно, а этих черных все равно в городе не убавилось, одним больше, одним меньше… никакой разницы.
Но все-таки ощущение от крика Василия Савельевича было нехорошее. Это как валить с больной головы на здоровую. Всегда найдется крайний. Вот и тут…
Гундорин вернулся к столу и оглядел пацанов. Те сидели возбужденные, глядя на тех девчонок с парнями. Устраивать очередную заварушку в планы Влада не входило, да тут, рядом, и ментов полно, и начальник приказал недвусмысленно, чтобы он убрал временно ребят с глаз, и те не маячили тут своими «косухами». Ну что ж, тактически, наверное, это правильно.
А девки? Да ничего особенного, обычные телки, в другом месте и не глядел бы. Просто место тут такое, избранное, каждый новый сразу заметен… А черные парни эти, знал уже Влад, драться умеют, особенно когда их численное преимущество, случались прежде встречи, о победе и речь не шла, ноги уносил — и то ладно. Так что сейчас лучше не связываться, а то у пацанов уже глазки горят. Во-во, так уделают, что родную маму не узнаешь… Кончать надо этот базар…
И он сел, чтобы допить свое пиво и сделать распоряжение таким тоном, будто только что лично сам пришел к этому решению:
— Все, пацаны, на сегодня — баста, кончаем. Завтра — как обычно, ждать звонка. На точке. Колуна увидите, пусть не бултыхается. Проводит того косоглазого и уточнит, а руками не прикасаться, всем ясно? — строго спросил он. Речь шла об очередной акции: надо было еще с одним «чуркой» разобраться. Но это — уже завтра.
— Да понятно, Влад, — недовольным голосом ответил и за себя, и за приятеля Бык. — А с телками чего будем делать?
— Никаких телок! Понадобятся, найдем, я уже не первый раз вижу их. Разберемся. Придет и их очередь. А у тебя что, в ширинке засвербело? — ухмыльнулся Влад, глядя на неповоротливого, мрачного Быка. Так только казалось, что он медлительный, хотя, на самом деле, Бык первым лез в драку и последним выходил из нее.
— А чего? — ощерился Бык желтыми, кривыми зубами. — Я б вон той, которая Настя, запросто вдул бы…
Он оторвался от кружки, лениво посмотрел на девок и, скривившись, снова с ненавистью уставился в кружку, будто плюнуть в нее хотел. Видно, вчера успел крепко принять на грудь. Да оно и понятно, мертвяк-то и у него первый, — знал об этом Влад. Ничего, первый — не последний, растут пацаны, мужчинами становятся…
— Ладно, успеешь еще, вдуешь. Все, пацаны, давайте по домам!..
Приятели встали и молча ушли, не расплачиваясь. Это за них сегодня сделает Влад, такая договоренность. Но за себя он платить не будет, у него в этом баре открытый счет на все, кроме спиртного, таково было решение руководства, которое донес до него Василий Савельевич, создатель и непосредственный руководитель патриотического Фонда «Освобождение России». И такое решение — особая честь для скинов, вроде как медаль за отличие…
Кинув на стол деньги, Влад кивнул бармену, и тот слегка наклонил голову. Гундорин вышел на улицу. И заметил, не без гордости, конечно, что несколько прохожих, шедших ему навстречу, невольно расступились перед ним. Ну не конкретно перед Владом Гундориным, он-то был им, конечно, неизвестен еще, а перед его черной курткой, как бы перед особой формой, в которую он был облачен и которая вызывала если не почтение, то опасение — это уж точно. И правильно делали, что опасались, то ли еще будет!..
Интересно вот так идти и наблюдать, как перед тобой, словно перед стальным носом боевого корабля, раскатываются в стороны волны обыкновенных прохожих. И как пугливо жмется к сторонке вся эта понаехавшая в Россию чернозадая нечисть! Здорово возбуждает!..
С такими «возвышенными» чувствами Влад забежал к себе домой и сказал матери, что его вызывает начальство, поэтому надо переодеться. То есть надеть рубашку с воротником, пошлый и невыразительный, серый однобортный костюм и коричневые туфли.
Мать так и не знала, где работает сын, куда устроился после возвращения с армейской службы, говорил: в одной конторе. Но регулярно приносил деньги, отдавал «на жизнь». А, собственно, сама жизнь сына была полностью закрытой для матери. Она и не пыталась узнать правду у Владика, который прямо на глазах становился все более жестким и властным, даже прикрикивать мог.
«Тяжелая жизнь у молодых!» — вздыхала рано состарившаяся женщина.
Василий Савельевич категорически запретил Владу появляться не только в здании городского парламента, но даже в собственном офисе патриотического Фонда, в привычном и щекочущем самолюбие парня прикиде, требовал, чтобы Владислав обязательно выглядел как все. От галстука вот только удалось отбиться… А еще «тимуровцем», блин, называет, не то в насмешку, не то просто шутит так. Обижаться или нет? За ним ничего не поймешь. Суровый бывает дядька, привык командовать, да и то — две Чеченских войны прошел без единой царапины, вернулся подполковником, три ордена боевых. Везло, значит, поневоле почтение испытываешь. И бабы к нему липнут: видят же настоящего мужика…
