Станислас-Андре Стееман - Приговорённый умирает в пять
— Но вы не сможете доказать, что не прикончили ее в течение этих двадцати минут!
— Убийство совершено не только что, а час или два тому назад, если не все три.
— Да что вы говорите!
— Будет произведено вскрытие, и судебный медик…
— …целомудренно воздержится от категорического утверждения, учитывая, что точность должна будет измеряться минутами! Да вы дотроньтесь, труп еще не остыл…
Лежанвье казалось, что он наяву переживает кошмарный сон.
— Говорю же вам: я только что приехал, и вот — нашел ее здесь…
Лазарь задумчиво наблюдал за ним.
— Заметьте, есть и другое решение… проще… чище…
— Какое?
— Выстрел сделан в упор — достаточно нагнуться, чтобы подобрать оружие. Это могло бы сойти за самоубийство, при условии…
— При каком условии?
— При условии, что оружие будет у госпожи Лежанвье в руке, направленное ей в грудь. При условии, что мы запоем в один голос, что я буду гарантом вашей невиновности, а вы — моей.
Лежанвье никак не мог поймать разбегавшиеся мысли.
— А вам-то какой интерес?..
Лазарь отшвырнул сигарету, помолчал.
— Я мог бы ответить вам: «Интерес самый простой, папаша, — желание выручить вас в порядке дружеской взаимности», но я сильно сомневаюсь, что вы мне поверите… Проследите за моим рассуждением… Если вы, как обманутый и обозленный муж, естественным образом становитесь подозреваемым номер один, то не менее естественным образом я, как погнавшийся сразу за двумя зайчихами, воплощаю собой подозреваемого номер два… Подошвы с гвоздями, лампы с рефлектором, допрос третьей степени… Если вы всего этого еще не пробовали, то уж я досыта нахлебался… И вместо этого… Предположим, что мы обопремся друг о друга, как пресловутые слепой и паралитик… Предположим, что…
— Минуточку! — перебил его Лежанвье.
Он наконец набрался мужества склониться над Дианой, коснуться ее обнаженной руки, удостоверился, что револьвер лежит меньше чем в метре от нее. Изящный мелкокалиберный револьвер с ручкой из слоновой кости, «Лилипут—4,25», который он подарил ей во время чудесной поездки по бернским Альпам. Увидел он и другое: корсаж на Диане разорван и тыльную сторону ее правой ладони пересекает свежая царапина.
— Минуточку! — повторил он, тщательно подбирая слова. — В Париже мне совершенно нечего было делать, и я поехал туда, прихватив с собой Жоэллу, лишь под сильным нажимом Дианы. Она пожелала остаться с вами наедине. Из ее намеков можно было понять, что она знала вас лучше, чем я, и сумела проникнуть в какой-то тщательно оберегаемый вами секрет, способный вас обезоружить… Будете отрицать, что встречались с ней сегодня во второй половине дня?
Лазарь прикрыл правый глаз, вздернул, изогнув, левую бровь и склонил голову набок. Порывшись в карманах, он извлек оттуда мятый клочок голубой бумаги.
— Прочтите, папаша.
«4 ч. В известном тебе месте, дорогой. Д.», — удалось разобрать адвокату.
— Известное мне место — это «Ивняк», средневековая таверна на левом берегу Иветты, где нам случалось провести часок наедине в комнатушке на втором этаже, — объяснил Лазарь. — Там я напрасно прождал Диа… госпожу Лежанвье до пяти часов. В четверть шестого, когда мне надоело торчать там без толку, я поехал обратно. Пустая трата энергии. «Вязы» походили на замок Спящей красавицы. «Ивняк» — тоже, когда я в четверть седьмого прикатил туда бросить взгляд напоследок… Вот почему я сказал вам, что, как и вы, нуждаюсь в железном алиби…
Теперь Лежанвье дышал ровно. Почему он не понял раньше? Осененный внезапно пришедшей уверенностью, он заявил:
— Вы дожидались моего возвращения, чтобы использовать ситуацию к своей выгоде, застигнуть меня «на месте преступления»… Вы нуждаетесь в алиби, потому что вы и есть убийца!
Смертельно побледнев, Лазарь оторопело воззрился на адвоката.
— Momento, мэтр! Что за чушь вы городите?
Пауза.
— Может быть, вы не верите, что я спал с госпожой Лежанвье?
Адвокат овладел собой.
— Почему же, возможно, такое и случалось раз-другой.
— Три раза, — уточнил Лазарь.
— Ну, допустим, три… Но вы метили выше: жениться на моей дочери. Если поразмыслить, Диана, удалив меня отсюда, отнюдь не намеревалась отвадить вас от нашего дома, но лишь заставить вас отказаться от матримониальных планов. Вот почему она пожелала остаться с вами наедине. Вот почему она вооружилась револьвером. Она рассчитывала либо вырвать у вас обещание отказаться от Жоэллы, либо застрелить вас… Даже и в этом случае она не особенно рисковала, линия защиты была бы совершенно очевидна: вы посягнули на нее, она защищала свою честь… Я делаю вывод: это вы повернули оружие в ее сторону, рассчитывая, что в первую очередь подозрение падет на меня…
От ударов Лазарь оправлялся быстро — это он доказал еще на процессе. С улыбкой на губах, но с холодным взглядом он не спеша закурил новую сигарету.
— Не мелите чепухи, папаня! Госпожа Лежанвье давала мне на карманные расходы столько, сколько у вас мне никогда не удавалось вытрясти. Кто будет убивать курицу, которая несет золотые яйца?.. К тому же она лучше чем кто-либо знала, что я никогда не смог бы жениться на Жоэлле. Я женат.
— Что?
— Скажем так: женат вторично. Вы мне не верите? Напрягите память, дорогой мэтр! Вспомните наш первый разговор в вашем кабинете, сразу после моего блестящего оправдания! Я говорил вам об алиментах, которые должен выплачивать первой госпоже Лазарь. Нынешняя же, чахоточная, сейчас дышит горным воздухом в Давосе.
— Но в таком случае…
— В таком случае у госпожи Лежанвье не было никаких оснований опасаться, что я ее оставлю, дорогой мэтр! Чтобы уж вам все стало ясно, это я по ее наущению начал открыто проявлять интерес к вашей дочери. Чтобы сбить вас с толку, чтобы вы не строили предположений относительно нас с Дианой… — Лазарь вынул сигарету изо рта, сдул пепел. — Однако время идет: уже, наверно, половина восьмого… Итак, я провел почти всю вторую половину дня в «Ивняке», вы — в своем кабинете на авеню Оша. Физически каждый из нас имел возможность наведаться сюда и укокошить госпожу Лежанвье, если не будет доказано, что она была убита под вечер… Так что предлагаю вам gentlemen’s agreement[10]: я заявляю, что звонил вам около пяти часов в Париж, а вы — что звонили мне в «Ивняк» минут двадцать спустя. Но это еще не все. Сюда мы вернулись вместе, оба услышали выстрел, когда находились в вашем кабинете, вместе обнаружили тело. За малышку Дото не беспокойтесь. Она подтвердит.
— Почему?
— Я знаю, как надо ее просить.
Лежанвье не мог отвести глаз от Дианы. Лежащая вот так, в юбке, задравшейся до подвязок, отныне и навек не способная произнести: «Мой дорогой мэтр», она казалась ему чужой. В нем зародилось и постепенно полностью им овладело не желание и не любовь, а совсем иное чувство.
Между тем Лазарь нагнулся и подобрал небольшой предмет: мелкокалиберную пулю, выплюнутую «Лилипутом—4,25».
— Ну так что? Сойдемся на самоубийстве, папаша? — нервно бросил он. — Гребем в одной лодке или как?
— Или как, — отозвался Лежанвье. И немного погодя глухо добавил: — Каждый за себя.
Глаза у Лазаря сузились. Потом он усмехнулся и полез в карман.
— Жаль, папуля! Вас жаль!.. Узнаете это?
Лежанвье удивился:
— Мой револьвер, который лежал в запертом ящике моего стола! Когда вы его у меня стянули?
— Во время визита вежливости, на следующий день после процесса, когда вы пошли открывать дверь госпоже Лежанвье… С вашим вспыльчивым характером вы запросто могли схватиться за него и продырявить мне башку, что было бы весьма нежелательно… Ну-ка, отступите чуток… Знаете, что я сейчас сделаю?
— Нет, — прохрипел адвокат, вдруг покрывшийся ледяным потом.
— Поверьте, я очень сожалею, папуля, но вы сами меня вынуждаете… Убийственная пулька, по счастью выскочившая наружу, — у меня в кармане… Все будет тип-топ. Я повторно убью госпожу Лежанвье, но уже из вашей пушки, постараюсь, чтобы пуля прошла тот же путь, что и первая: левая грудь, правое легкое, правая лопатка, но она проделает дырку пошире… Дырку, подписанную Лежанвье… После этого вы можете сколько угодно бить себя в грудь и клясться в своей невиновности…
Лежанвье так никогда и не понял, как именно он ударил: то ли кулаком в подбородок, то ли ребром ладони по горлу, но Лазарь, растянувшийся во весь рост рядом с Дианой, не шевелился…
Адвокат забрал свой револьвер и сунул его в карман, откуда ему при первой возможности предстоит перекочевать на свое привычное место — в ящик его письменного стола. Даже если предположить, что его обыщут и найдут при нем оружие, это не будет уликой. Этот револьвер не был пущен в ход.
