Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Я неосознанно затаила дыхание при мысли, что все это время Лиззи пряталась здесь, поливая герани.

Вторая мысль – что она очень хорошенькая, даже когда, как сейчас, ее кожа блестит от пота.

Несмотря на кривоватый нос и пробор, в котором уже проглядывает розовая кожица – признак того, что она начала обесцвечивать волосы с двенадцати лет, для Техаса важная точка отсчета.

Ей было велено меня не впускать, но она не из тех, кто поступает так по природе, хотя она такая тоненькая, что тараканы под кухонной стойкой, должно быть, задаются вопросом, смогут ли утащить ее, пока она спит.

Она из тех, кто разрешает заезжим работникам пользоваться туалетом, впускает свидетелей Иеговы в надежде, что сумеет спасти их, а в школе позволяла старшеклассникам просунуть руку спереди под ремень ее узких джинсов, потому что хотела нравиться.

Она из тех женщин, что готовы жить во грехе с мужчиной средних лет, которого обвиняли в том, что он убил свою дочь и досками заколотил в стене ее косточки. Который еженедельно навещает в тюрьме жену, осужденную за убийство, как будто ходит в церковь, и до сих пор не решается продать гигантский ветшающий викторианский особняк и купить дом, где она наслаждалась бы постоянной прохладой.

Она излучает вечную надежду, хотя жизнь не раз ее обманывала.

Она сразу мне нравится.

И я хочу, чтобы она жила, любила и смеялась.

Но этого не случится, если я не переступлю порог ее дома.

Я чувствую это. Я это знаю.

– Маркус дома? – спрашиваю я.

– Нет. – В конце фразы вполне можно поставить вопросительный знак.

– Я экстрасенс, работаю вместе с полицией, – заявляю я с порога. – И я думаю, что Лиззи Соломон жива.

Меньше чем через минуту я сижу на ее коричневом бархатном диване.

Девушка Маркуса представляется Бет и сразу начинает извиняться за сломанный кондиционер и свой полуголый вид – на ней топ на узких бретельках без лифчика и тонкие белые пижамные шорты. Пот блестит на ее загорелых руках, словно свежий слой лака.

Уроженка техасской Одессы, говорит, что бежала, как заяц, из местности, где вместо деревьев нефтяные скважины. Живет с Маркусом Соломоном шестнадцать месяцев, перебралась к нему через семь месяцев после знакомства на магазинной парковке, когда он задом въехал в ее «фольксваген», после чего угостил ее «Тито» с лаймом. Я не вполне понимаю, что привлекло ее в Маркусе Соломоне, но некоторые женщины рождены, чтобы спасать.

Не считая потертого дивана, гостиная заставлена мебелью из антикварной коллекции Никки Соломон. Внушительный застекленный буфет упирается в потолок, от двери к нему тянется цепочка царапин.

Воздуху просто некуда протиснуться.

Горит только одна лампа.

В крохотной кухоньке, до которой я могу дотянуться рукой с дивана, мерцает красный огонек часов на микроволновке. У меня тоже ломался кондиционер, и я знаю, что Бет не хочет поднимать температуру еще выше.

Я и сама уже готова раздеться до лифчика.

Бет, примостившись на краешке викторианского стула с высокой спинкой, не зовет Маркуса из глубин трейлера, и он не выходит из одной из трех дверей в узком коридорчике. Я полагаю, площадь здесь не более девятисот квадратных футов, это вам не особняк в три этажа.

– Я хочу наладить нашу жизнь, понимаете? – задумчиво произносит Бет. – Моя мама со мной не согласна, но я знаю, что Марк разведется и бросит пить, если его жена выйдет из тюрьмы. Думаете, вам удастся убедить полицию, что Лиззи жива?

– Я хочу внести ясность: у меня нет физических доказательств. Пока нет. И я хотела бы задать Маркусу несколько вопросов.

– Его нет дома, – отвечает она, снова начиная нервничать. – Вы же знаете, что он не имеет к этому никакого отношения? Вы же это чувствуете?

– Чувствую. – Ничего я не чувствую. – Вы не возражаете, если я здесь осмотрюсь? Поймаю вайб? Потрогаю мебель? Она из особняка?

Жаль, что здесь нет Шарпа, посмотрел бы, как я отыгрываю его стереотип.

– Она ужасная, правда? Мне кажется, эта мебель меня ненавидит. Я все время врезаюсь в нее по ночам. Марк наконец-то разрешил мне ее оценить, чтобы продать в интернете. А большая часть моей мебели хранится на складе. – Она замолкает. – Пришлось пригрозить ему, что я уйду. Но я бы так не сделала. Не ушла бы от него.

Я выталкиваю себя из диванной ямы, как будто Бет уже согласилась. Я ничем не лучше тех, кто всю жизнь пользовался ее милой нерешительностью. Ощущаю себя виноватой, но не настолько, чтобы прекратить.

– Могу я начать с задней части трейлера?

– Лучше бы вы спросили разрешения у Марка.

– Мы только что виделись в тюрьме. Мне показалось, он признал меня законным… признал, что моя главная цель – найти Лиззи.

– Он ничего мне об этом не говорил. – В ее голосе больше обиды, чем подозрительности.

– Можете ему написать. – Я иду на риск.

– Не очень хорошая идея, – неохотно отвечает она. – Он не любитель переписываться, особенно по вечерам.

Значит, он пьян. Или в комнате Лиззи, и за ним можно наблюдать через большое окно в телескоп с высоким разрешением. Возможно, и то и другое.

Не знаю, зачем я давлю на эту бедную женщину. Что хочу найти. Может быть, виновата жара в этой железной коробке, может, настойчивость Лиззи проникла мне под кожу.

– Хотите, пойдем вместе? – предлагаю я. – Не хотите, чтобы я к чему-нибудь прикасалась, – я не буду. – Я уже шагаю в коридор, словно меня тянет невидимый магнит.

– Только быстро. – Бет оглядывается на входную дверь. – Минут пять или даже меньше.

Она уже рядом. В воздухе висит ее сладость, естественный неосязаемый мускус.

– Давайте начнем отсюда. Я что-то чувствую. – Моя ладонь лежит на дверной ручке справа.

– Это домашний кабинет Марка. Он ведет дела по семейному праву. Только ничего не трогайте. Он поймет. Однажды я подвинула письма всего на дюйм. Вы же знаете, он до сих пор их получает. Родители, проигравшие в суде и потерявшие право опеки, пишут, что он заслужил то, что с ним случилось, когда он лишился Лиззи. Они обвиняют Марка вместо того, чтобы винить себя за то, что были никудышными родителями.

– Полиция знает? Об угрозах?

– Он переправляет все бумажные и электронные письма, как только их получает. Ну, на случай, если кто-то похитил Лиззи из мести. У нас есть своя система доставки. Перчатки и гермопакет – в ящике письменного стола.

Я нажимаю на ручку, но дверь не открывается. Заперто.

– Подвиньтесь, – говорит Бет, втискиваясь между мной и дверью. – От жары дверь разбухает.

Толкает дверь бедром, распахивая ее и включая яркий люминесцентный свет. Это как открыть духовку, разогретую до пятисот градусов. Запертый горячий воздух заставляет нас отпрянуть. Наши губы почти соприкасаются, когда она протискивается назад. Я понимаю, почему она не вошла в кабинет. Свободного пространства здесь фута три.

Письменный стол, гладкий, современный, солидный, загромождает почти весь кабинет. За ним едва хватает места для массивного кожаного кресла в дюйме от задней стены. Картотечный шкаф задвинут в угол, занимая все оставшееся пространство. Остается загадкой, как все это сюда втащили.

Это кабинет, где всего по одному. Одна фотография стоит в центре стола. Одна ручка «Бик» торчит из хрустальной подставки. Один документ лежит в деревянном лотке. Один диплом в рамке висит посередине стены.

Диплом притягивает меня. И тут воздушные шарики, которые я рисовала на кухонном столе, начинают лопаться и сдуваться. Я вижу связь, которой не видела раньше, но я не уверена, что именно она означает. Бет уже тянет меня за руку – она крепче, чем может показаться.

– Я передумала. Марк убьет меня, если узнает, что я вас впустила. Он может появиться в любую секунду. Он говорит, что я должна перестать доверять людям. Господи, ты даже не назвала своего имени.

– Жуа. – Я вру, сама не зная почему. – Жуа Джонс.