Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Ребенком я находила умиротворение, сидя на этом месте и размышляя о том, что мир находится в постоянном движении. Шелест листьев на ветру, взрыв и рябь в луже, куда я бросила камень, ерзанье моей задницы на горячем склоне, хаос пузырьков в стакане кока-колы.

Сегодня ночью кружение и качание ветвей не успокаивают. Не важно, что внутри палатки нет живых, что я это проверила, как и замок на калитке, прежде чем расстелить одеяло на кочках.

Меня тревожит лассо в пикапе Шарпа. Новая мысль не дает покоя. Что, если Шарп сам расквитался за Лиззи Соломон? Последовал за Челноком к озеру, украл лассо из его пикапа, огненным кольцом затянул у него на шее и затащил в техасскую глиняную бездну размером в две тысячи акров, где никто его не найдет? Или то был яростный танец воды и мускулов, интимный и близкий, пока голова Челнока не ушла под воду?

Неужели я наблюдаю гибель Челнока в водяных брызгах, которые вижу? И это немой фильм, который крутят в глазах Шарпа?

Я сжимаю рукоятку маминого пистолета, который лежит на простыне в розовый горошек. Я не выпускаю его из рук с тех пор, как легла. Больше всего меня успокаивает, что я понимаю простую физику этого оружия – максимальная разрушительная энергия при минимуме отдачи.

Впрочем, это мне не поможет, если последователи Буббы Ганза разобьют вооруженный лагерь у меня на пороге. Для большинства из них носить с собой пистолет – все равно что носить кошелек. Техасская культура ношения оружия связана с историей, борьбой за выживание, техасским мифом. С тех времен, когда апачи, исполняя свой завораживающий танец в прериях, выпускали в захватчиков не менее двадцати стрел, прежде чем те успевали перезарядить свой однозарядный револьвер. С тех самых пор, когда выживание зависело от того, насколько хорошо ты владеешь лассо, вроде того, что в пикапе Шарпа.

Мне хочется верить, что лассо принадлежит ему, а не Челноку, что он использует веревку, чтобы тащить норовистого теленка или методично обматывать столбики забора на закате, в своего рода ковбойской медитации. Хочется верить, что люди развиваются в правильном направлении и количество насилия в нашей ДНК медленно уменьшается. Что теперь мы больше похожи на лассо – не такое кровавое и более гуманное приспособление, чем его предшественник, нож для поджилок, – лезвие в форме полумесяца на конце шеста, которым перерезали связки на задних ногах коровы, чтобы ее обездвижить.

Но я знаю, что мы спустились со звезд, которые не смеются в вышине, как в «Маленьком принце». И не мерцают – это иллюзия, созданная земной атмосферой. Сегодня, как и каждую ночь, я смотрю на звезды, которые либо уже мертвы, либо пытаются выжить в своем водовороте насилия: бури извергают железный дождь, галактики пожирают друг друга, черные дыры разрывают на части все, что к ним приблизится.

Я слишком приблизилась к Шарпу. Я это понимаю.

И все внезапно стало очень сложным.

Теперь я не знаю, то ли у меня разыгралось воображение, то ли причина в другом.

Около четырех утра я подскакиваю на диване в гостиной, не понимая, где нахожусь. Сердце бешено колотится. По телевизору говорят о странных погодных явлениях в Мексиканском заливе.

В десяти футах от меня, за входной дверью, раздается шорох. Еще темно, до восхода часа два.

Кто-то из последователей Буббы с баллончиком краски?

Или вернулся Шарп?

Или кошка Эмм?

Я проскальзываю к определенному месту под окном, откуда с десяти лет наблюдаю за ночными посетителями.

Снаружи никого нет.

Щелкаю выключателем в прихожей и приоткрываю дверь. Свет выхватывает из тьмы потрескавшиеся деревянные рейки крыльца, но дальше сплошная чернота.

Двигатель набирает обороты в нескольких дворах от моего дома, проворачиваясь у меня в животе, как лопата с гравием. Закутавшись в материнский халат, я выхожу на крыльцо, поглядывая на окна и двери и одновременно во двор, где кончается свет и сгущается тьма, словно толпа за невидимой веревкой.

Оранжевая краска не пятнает дом моей матери. Никаких бранных слов.

Я смотрю себе под ноги, и меня охватывает облегчение.

Это была мисс Джорджия, кошка Эмм. Тут, прямо на коврике, кошка потеряла свой жетон.

Я наклоняюсь.

Переворачиваю.

Это не жетон.

Подвеска-шарм.

С гравировкой.

Вивиан.

Глава 20

Подвеска лежит на кухонном столе, рядом с моей третьей чашкой кофе. Я вижу один из пяти ее лучей, похожий на кончик ножа. Она из чистого серебра, ни царапинки, ни отпечатка пальца. Сияющая. Новехонькая. Изготовленная специально для меня.

Я пытаюсь подавить тошноту и сосредоточиться на мягком голосе моей начальницы, доктора Кэтрин Эстреллы, не дождавшейся обещанного звонка в 7:00 и позвонившей мне в 7:02.

Доктор Эстрелла метит в звезды – помимо того, что ее фамилия означает «звезда», – как автор бестселлера «Я так же реален, как и ты», который ставит вопрос ребром: является ли наша Вселенная компьютерной симуляцией?

Книга существенно затронула теории заговора, поэтому неудивительно, что доктор Эстрелла для начала разговора возмущается наглостью Буббы Ганза. Целых три недели она и ее негромкий голос вызывали бурные обсуждения на бесконечных ток-шоу и в «Твиттере».

Впрочем, и я, и она знаем, что тут есть тонкость: она добивалась внимания публики при полной поддержке руководства и по уши сидя в математике.

Ее ответом на вопрос, заданный в книге, было категорическое «нет» – мы не цифровой дождик, стекающий зеленым кодом, как в «Матрице».

И не важно, что в это верит Илон Маск, а Нил Деграсс Тайсон [560] оценивает вероятность этого как пятьдесят на пятьдесят.

Я отхлебываю холодного горького кофе. Между тем слово берет доктор Эстрелла. Она уверяет меня, что Бубба Ганз – необразованный мерзавец, торговец, нарцисс, позор для сторонников теорий заговора, в то время как я – блестящий исследователь и будущее астрофизики.

Что же до моих экстрасенсорных способностей, то она никогда не сомневалась в существовании «иных» отраслей науки – ее чокнутая тетка, задолго до ультразвукового исследования, предсказала, что ее третий ребенок, Руне, прячется за близнецами. Тем не менее мне следует вести себя осторожно, чтобы не втянуть обсерваторию во что-нибудь слишком потустороннее, если я понимаю, о чем речь.

– Мы не сомневаемся, что вы превосходный исследователь, преданный науке, – заверяет она меня. – Если сумеете, не привлекая особого внимания, помочь в поисках тела несчастной девочки, – кажется, Либби? – используя нетрадиционные… научные подходы, считайте, что мы вас благословили. Пусть упокоится с миром. Просто постарайтесь обойтись без призраков и инопланетян.

Тревожные вещи, которые она обо мне узнала, проявляются в новом басовом ключе ее голоса. В моем девственном, безупречном резюме не было ничего даже отдаленно приближающегося к Голубому хребту.

Сейчас доктор Эстрелла ходит со мной по грани – она злится, что я не поставила ее в известность о том, что помогаю копам в качестве экстрасенса, и в то же время не хочет окончательно разозлить меня. Пока не хочет. В конце концов, она уже прицепила свой фургон к моей звезде.

Да и не впервой ей нянчиться с чокнутыми учеными.

Она прочищает горло, как всегда, когда собирается приступить к сути вопроса.

– Наш проект, – произносит она. – В каком он состоянии? Я в курсе, что вы возвращались к телескопу из Форт-Уэрта, когда планета приходила в идеальное положение перед звездой. Дало ли это результаты, которыми я могу поделиться с фондом?

– Ничего достойного со времени нашей последней беседы, – выдыхаю я. – Ничего, что тянет на публикацию. Я ищу проблеск иглы в хаотичном, мятущемся море. И вам это известно.

– Из-за этой… огласки… есть опасения, что вам сейчас… трудно сосредоточиться. До окончания гранта осталось не так уж много времени. Университет обеспокоен, что наши шансы стать первыми снижаются с запуском телескопа Джеймса Уэбба и исследованиями других ученых. Обнаружение искусственного света будет очень конкурентной сферой исследований, еще одним большим шагом в поисках разумной жизни. Как вам известно, это может стать новым прослушиванием радиоволн.