Аркадий Адамов - Личный досмотр
Андрей забеспокоился. Он живо представил себе, как Засохо, запершись в туалете, поспешно укладывает на руке кредитки, а потом, придерживая зубами конец бинта, начинает осторожно обматывать им руку. Нет, нет, надо как-то проверить этого типа, особенно его повязку на руке.
В коридоре совсем близко раздались шаги и знакомый голос произнес:
— Предъявите ваши «декларации». По законам Советского Союза запрещен ввоз в страну…
Андрей поднял голову и увидел Вальку. Он подошел к нему сзади и тихо сказал в самое ухо:
— Валька, этот Засохо, что в соседнем купе, везет контрабанду. Ручаюсь. Давай проверим.
Валька обернулся и поднял глаза на Андрея. По толстым губам его скользнула улыбка.
— Скажи, пожалуйста, — иронически произнес он. — У тебя что же, прорезалась оперативная смекалка?
— Смешно, да?
— Есть немного.
Тем не менее Валька вернулся в коридор и прикрыл за собой дверь купе.
— Надо посмотреть его повязку, — сухо, с обидой произнес Андрей. — Он ее сделал перед самой границей и очень спешил при этом.
Валька насторожился и, не скрывая своей заинтересованности, спросил:
— Откуда это тебе известно?
— Проводник сказал.
— Молодец!
— Кто молодец?
— Он. Ну и ты тоже, не плачь.
Валька решительно открыл дверь купе, где сидел Засохо. Тот что-то писал, придерживая левой, забинтованной рукой листок бумаги. Подняв голову и увидев таможенников, он спокойно сложил записку и спрятал ее в карман. Кроме него, в купе никого не было.
— Гражданин, — обратился к нему Валька. — Попрошу зайти сейчас к дежурному по таможне, надо побеседовать.
При этом он даже не взглянул на забинтованную руку Засохо. Но Андрей, стоя позади Вальки, буквально впился в нее глазами. Да, забинтована она небрежно, торопливо. Еще бы! Ведь бинтовал он ее сам, одной рукой. Около локтя слои бинта даже чуть сползли.
Засохо невозмутимо пожал плечами: пожалуйста, если надо, он зайдет к дежурному.
Пока Засохо не появился в тесной, перегороженной барьером комнате дежурного, Андрей переволновался так, как ни перед одним экзаменом в институте.
Но вот, наконец, Засохо важно опустился на стул и устроил на коленях больную руку. Здоровой рукой он провел по седому ежику волос на голове и поправил очки.
— Слушаю вас. В чем дело?
Кроме самого дежурного, в комнате находились Андрей, Валька Дубинин и начальник смены, худой и нервный Шалымов, очень осторожный и вечно чем-нибудь недовольный.
Сейчас Шалымов был недоволен тем, что Дубинин и Шмелев задержали такого солидного человека. Правда, чутье опытного таможенника подсказывало ему, что поговорить с этим человеком, пожалуй, стоит: история с повязкой действительно несколько подозрительна. Но, с другой стороны, прямого повода для такой беседы не было, тем более для специального приглашения его из вагона в дежурку. Тут, в случае ошибки, не оберешься неприятностей, особенно если он какой-нибудь ответственный товарищ. Молодежь этого не понимает.
Шалымов с кислым видом посмотрел на Засохо, задержал взгляд на его перевязанной руке, и она ему еще больше не понравилась, чем в первый момент. Он подвинул стул поближе к Засохо и, усевшись, неожиданно добродушно сказал:
— Прошу прощения за задержку. Служба, знаете ли…
Валька, чуть усмехнувшись, скосил глаза на Андрея. Тот поймал его взгляд, но, не поняв его значения, нагнулся и подставил приятелю ухо. Валька шепнул:
— Подобрел. Значит, чего-то учуял. Андрей почувствовал, как холодок прошел по спине: что-то будет.
— Переться к вам — радости мало, — буркнул Засохо. — Так что не тяните волынку.
Шалымов невольно отметил про себя, что не очень-то вяжется профессорская внешность этого человека с такой грубоватой речью. И он спросил тоном, еще более добродушным, чем раньше:. — Как съездили, если не секрет?
— Спасибо, очень хорошо.
Неожиданно Шалымов нагнулся к Засохо и, схватив его за больную руку, воскликнул:
— Смотрите, какая штука у вас здесь появилась!
— Что еще такое? — встревоженно спросил Засохо, даже не поморщившись от грубого прикосновения, и поднял руку на уровень глаз, потом, усмехнувшись, с облегчением пояснил: — Это родинки такие, черт бы их побрал.
Но Шалымову уже все было ясно. Он очень вежливо и совсем уже добродушно, почти ласково попросил:
— Будьте так добры, снимите повязку.
— Что?!
— Я прошу снять повязку. Она вам уже не нужна.
— Вы что порете? У меня…
— Хотите это сделать при враче? — в голосе Шалымова прозвучала ирония. Но на вытянутом лице его с глубокими складками на щеках оставалось прежнее выражение недовольства.
— Нужен мне ваш врач, как…
И Засохо неожиданно грубо выругался. Побагровев, он начал со злостью срывать бинт. Рука оказалась обложенной зелеными долларовыми бумажками.
Андрей не верил своим глазам. Неужели это он, он сам нашел контрабанду? И, как бы отвечая на его вопрос, Шалымов, указав, на Андрея и Дубинина, заметил:
— Скажите спасибо молодым людям. Они избавили вас от дальнейших хлопот с этими неприятными бумажками.
— Плевал я на ваших молодых людей!
Но тем не менее Засохо бросил на Дубинина недобрый взгляд. На Андрея он даже не посмотрел.
С конфискованными долларами Шалымов отправился на второй этаж, к Жгутину. Вернулся он быстро.
Засохо с оскорбленным видом курил, поблескивая стеклами своих очков, то и дело поправляя их или проводя чуть дрожащей рукой по седому бобрику волос. Андрей и Валька тихо о чем-то переговаривались.
— Получено указание на личный досмотр, — сварливым тоном объявил Шалымов и добавил, обращаясь к Андрею: — Заприте дверь.
Ругаясь последними словами, Засохо начал раздеваться. И чем больше вещей он с себя снимал, тем, казалось, больше сходил с него внешний покров цивилизации, тем исступленней и грязней становилась его ругань.
Таможенники прощупывали каждую вещь, каждый шов, просматривали содержимое карманов.
Андрей работал вместе со всеми. Внутри у него все пело от гордости: первая задержанная им контрабанда, первый схваченный им подлец. Тут было отчего гордиться.
И, глядя на его радостное лицо, Валька Дубинин строго сказал:
— Вот они какие бывают, у тещи пироги!
Андрей ничего не понял, но весело кивнул головой.
…Шалымов был очень недоволен, что в его смену назначили жену Шмелева, эту самую Люсю. С ней хлопот было через край, и подвести она могла в любую минуту. Поэтому Шалымов, горько вздохнув и помянув про себя недобрым словом всех женщин вообще и эту в частности, решил не отпускать ее от себя ни на шаг. От молодой женщины с такой внешностью всего можно было ожидать.
Люся действительно была хороша собой и прекрасно знала это. Лицо ее, словно написанное нежнейшей акварелью, лишь чуть портили резкий разлет бровей и излишне самоуверенные зеленоватые глаза. Тоненькая девичья фигурка, трогательная и беззащитная, не очень сочеталась с резкими и широкими движениями.
Тем не менее первое впечатление было такое, что Андрей привез робкое и хрупкое существо, может быть, чуть капризное, но тем не менее обаятельное. Люсю встретили тепло, по-дружески и чуть покровительственно. Каждый стремился ей что-то объяснить, показать, чем-то помочь. Каждый, только не Шалымов.
Хоть и казался Шалымов человеком вечно чем-то недовольным и обиженным, хоть и часто донимал он своих подчиненных, тем не менее человек он был не злой и по-своему справедливый.
Но женщин Шалымов не любил и избегал их. Вероятно, это была как бы защитная реакция на их невнимание к нему. Рассказывали даже, что от него ушла жена, которую он очень любил, ушла нехорошо, оскорбив его, и вот с тех пор… Впрочем, никто об этом ничего достоверного не знал.
Когда Шалымов впервые увидел Люсю в своей смене, его охватили опасения. Каким-то чутьем он понял, что добра от нее, как таможенника, ждать не приходится.
Между тем Люся, ничего не подозревая, улыбалась, весело отвечала на шутки окруживших ее плотным кольцом таможенников и казалась бесконечно счастливой своим приездом в Брест, встречей с Андреем, всеобщим восхищенным вниманием.
Спустя несколько дней она вышла на работу. Шалымов с удивлением отметил про себя, что это была уже не та Люся. Эта не улыбалась, не щебетала, не задавала наивных вопросов, удивленно округлив красивые подведенные глаза. На этот раз сдержанная, чуть бледная, шла она по вагону вслед за Шалымовым, с неприязнью посматривая, как он подписывает «декларации», беседует с пассажирами или просматривает их багаж. «Ну вот, — раздраженно подумал Шалымов. — Теперь будет на работе свои настроения срывать. Мальчишка чихнет, суп пригорит или с мужем поссорится, а ты тут терпи ее фанаберии». Он решил ни о чем ее не спрашивать, а то еще пустится в объяснения, потребует сочувствия или пойдут слезы.
