Нина Дитинич - Тайна великого живописца
Нина Дитинич - Тайна великого живописца краткое содержание
Нина Дитинич
Тайна великого живописца
© Дитинич Н., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Пролог
Плакали, плавясь от яркого, трепетного пламени, белые свечи в бронзовых массивных подсвечниках. Загадочные тени танцевали на потолке и стенах просторного зала, заставленного картинами в подрамниках. Едва различимые в полумраке, тихо разговаривали мужчина и женщина. Молодая женщина, в строгом черном платье, сидела в кресле, а перед ней склонился на колени худощавый скуластый мужчина.
Матрена Саввишна Бестужева с печальной нежностью смотрела на художника Ивана Крамского. Лик ее казался неземным, прекрасным, словно ангельский. Легкая смуглость придавала нежному овалу лица какое-то особенное изящество. Темные, словно ночь, глаза под бархатными густыми ресницами были полны удивительного блеска и огня. Одновременно во взоре сквозила ледяная неприступность, некоторая отстраненность и… острая, беспощадная боль. Бестужева только что получила развод от мужа и, собираясь навсегда покинуть Петербург, в последний раз приехала в мастерскую к своему другу, прославленному художнику Ивану Крамскому.
– Ангел мой, – страстно и одновременно грустно говорил Крамской, сжимая ее нежные пальцы. – Вы не поверите, но, увидев в первый раз, я сразу полюбил вас безоглядно и… навсегда! Я никогда никого не любил так прежде, вы моя жизнь!..
– Милый Иван Николаевич, – печально вздохнула Матрена Саввишна. – Но ведь у вас жена, детки, я не хочу отнимать у них счастье любить вас. Наша любовь невозможна, я не могу строить свое счастье на несчастье других…
На лице Крамского отобразилось отчаяние.
– Матрена Саввишна, душа моя, только сейчас я понял, что такое любовь… Моя жена чудесный человек, я уважаю ее и буду помогать ей и детям, я заработаю много денег, очень много… И вы, и они ни в чем не будете нуждаться…
Графиня запротестовала:
– Вы не можете так говорить – она жена ваша перед богом…
– Да, она мне жена, но вы же расторгли свой брак с графом…
Пунцовые губы женщины растянулись в печальной улыбке, обнажив прекрасные, сравнимые разве только с жемчугом зубы.
– В этом я не образец для вас.
От ее дивной красоты, ее чудесного голоса у Крамского закружилась голова.
– Я не смогу жить без вас, – едва не плача произнес он.
– В свое время вы любили жену и так же признавались в любви ей, а сейчас вы к ней остыли, я не хочу думать о вас дурно.
– Погодите, не судите меня так строго, – взмолился Крамской. – Я не хотел этого говорить, но теперь уж все равно придется, я встретил свою будущую супругу в тот момент, когда счел, что пришла пора обзавестись семьей, теперь я понимаю – между нами не было истинной любви…
– Как ужасно то, что вы говорите! А ведь ваша супруга верит, что вы любите ее!..
– Позвольте, я все расскажу супруге! Признаюсь, что впервые так сильно полюбил, так, что не смогу жить без вас, она отпустит меня… Неужели вы ко мне совсем безразличны? – упавшим голосом произнес художник. – Неужели мне суждена жизнь несчастная, безрадостная, без вас, без любви?!
Матрена Саввишна взволнованно протянула ему руку:
– Спасибо за любовь, Иван Николаевич, но сейчас я все равно не готова вам дать ответ. Может быть, со временем что-то изменится в моей душе, но сейчас я словно каменная, неживая, во мне, кроме беспросветной, нестерпимой боли, ничего нет! Вы знаете, насколько я несчастна, я потеряла своего единственного дорогого сыночка, меня возненавидел муж… Нет, все решено, на днях я уезжаю к сестре, а дальше, как господь распорядится…
– Вы напишете мне? У меня есть надежда увидеть вас вновь? – встрепенулся Крамской.
– Ваше общество приятно мне, вы знаете об этом, я очень уважаю вас, – со слабой улыбкой ответила Бестужева. – Я вам обязательно напишу…
– Я буду очень ждать и сходить с ума в ожидании весточки от вас, – страстно прошептал художник.
Глава 1
Дебют черной розы
Художник Арсений Чарущев задумчиво рассматривал фотопортрет молодой женщины в бледно-зеленом платье с глубоким декольте.
Белый парик времен императрицы Екатерины Второй, черная мушка на щеке, на точеной шее черная бархотка с камеей. Полуопущенный, презрительный, холодный взгляд и в то же время поразительное очарование темных бархатных глаз. Изумительный в своей свежести, многообещающий изгиб нежных губ. Женщина, несомненно, была не просто привлекательна, она была прекрасна, словно рожденная из пены Афродита. Но Чарущеву показалось, что ее своеобразная красота отмечена какой-то роковой печатью.
– Такие женщины рождаются редко, – с сожалением вздохнул он.
Плотный, невысокого роста, жизнерадостный сангвиник, Чарущев Арсений Борисович имел счастье родиться в Москве в семье научного работника. Его мама была врачом-терапевтом и страстно желала, чтобы сынок стал художником. С детства водила его по всевозможным кружкам и конкурсам и все сделала, чтобы мальчик получил полноценное художественное образование. Сам же Арсений был человеком практичным и хватким, его тянуло скорее к бизнесу, чем к высокому искусству.
До последнего курса Художественной академии Чарущев кое-как дотянул, но в последний год обучения вылетел. Тем не менее он вполне освоил профессию живописца и получил необходимые знания. Научился неплохо рисовать, отлично разбираться в живописи, предметах античного искусства и в красоте… женщин. Вуз ему помешали окончить бесконечные романы и торговля антиквариатом. Но ловкий, предприимчивый парень не растерялся, открыл элитную художественную фотостудию и неплохо зарабатывал на авторских портретах.
Приемщица студии хорошенькая, хрупкая Верочка со слезами на глазах стояла перед ним, отчаянно накручивая золотистый локон на пальчик.
– Я буквально на минутку отлучилась в мастерскую, Дмитрий забыл мне вчера фотографии отдать, вернулась, а клиентка лежит на полу мертвая, в луже крови, рядом с ней черная роза…
– Странно, при чем здесь черная роза? Черных роз не бывает, – мрачно пробурчал Чарущев, его длинные рыжеватые волосы, стянутые на затылке черной резинкой, даже, кажется, взмокли от ужаса. – Значит, не на минутку ты вышла, а копалась час…
– Честное слово, я недолго отсутствовала, ну минут пять, от силы десять…
– Неужели никого не видела? – недоверчиво уставился он на девушку.
– Я же говорю, никого! Мы только что открылись.
– Беги на место, а я вызову полицию, – приказал Чарущев приемщице.
Пока он вызывал полицию, в вестибюль набились сотрудники фотостудии и клиенты.
Чарущев вышел из своего кабинета и оттеснил народ от тела убитой молодой женщины.
Вскоре под звук сирены примчалась полиция, а вслед за ней «Скорая».
Из полицейской машины выскочил старший следователь – сорокалетний Суржиков Егор Иванович, въедливый, юркий, за ним помощник – Алексей Бричкин, молодой светловолосый парень.
В вестибюле они сразу увидели тело погибшей. Молодая девушка лежала ничком, рядом с ней валялась черная роза.
Оставив убитую экспертам, машина с которыми тоже подъехала, Суржиков с Бричкиным, устроившись в кабинете Чарущева, стали опрашивать сотрудников и клиентов фотостудии.
Вскоре выяснилось, что свидетелей убийства как таковых не оказалось, так как, когда убили пришедшую за фотографиями девушку, в помещении, кроме хозяина студии и приемщицы, никого не было, все остальные набежали уже позже.
Хозяин студии, Арсений Борисович Чарущев, во время убийства разговаривал по телефону с директором элитного детского сада на предмет заказа портретов, и разговор не прерывался, что проверкой подтвердилось, а приемщица была в мастерской фотографа, разыскивала фотографии клиентки. В этот момент кто-то проник в вестибюль, заколол девушку, бросил рядом с ее телом черную розу и бесследно исчез. Все произошло мгновенно.
Хозяин студии имел алиби, а его помощница, слабая физически, не могла нанести смертельного удара жертве, к тому же она оказалась левшой, а удар был нанесен правой рукой.
Дом, в котором размещалась фотостудия, располагается на одной из центральных улиц. Само помещение находится в цокольном этаже фасада с парадным входом. Перед домом раскинулся небольшой парк. С торца дома пристроилось небольшое уютное кафе, в котором вкусно готовили, и сотрудники фотостудии частенько посещали его, а некоторые там регулярно обедали.
Суржиков с Бричкиным обошли весь дом, пообщались с сотрудниками кафе и с жильцами дома, но никто ничего подозрительного не заметил и посторонних людей в то время не видел.
– Какое-то идеальное убийство, – бурчал себе под нос обескураженный Суржиков.
