Андрей Буровский - Медвежий ключ
Сергей Данилов мучил Маралова, потом потащился к Товстолесу. Маралов обнаружил вдруг, что стайка ребятишек все сидит, слушает Владимира Дмитриевича, раскрыв рты.
— Сашка! Дарья! А ну спать!
— Сейчас…
Скрипнула калитка, мимо зарослей крапивы пронеслась стайка ребятишек от восьми до двенадцати лет. С шумом лезли на мостки, мыли руки, ноги и уши, визжали от холода и сырости, чистили зубы, сталкивали друг друга в воду.
— Куда толкаешься!
— Сам толкаешься!
— Где мое мыло?!
— Нечестно!
Толстолапый морщился от крика; нарастало желание выскочить из крапивы, рявкнуть, чтоб ветром сдуло этих орущих с мостков. Но нельзя: и пригодится еще не раз место, и очень уж важные вещи говорил как раз Данилов Товстолесу: мол, Данилов искал человека, о котором говорит Товстолес. Но нашел он мало следов преступления: что не унесла река, съели другие медведи, замыл сильный дождь. Ливень лупил почти что сутки, и после него искать следы даже тяжело нагруженного человека не имело никакого смысла. Если и были следы…
— Ну, какое у него оружие, и про внешность я вам рассказывал…
— Рассказывали, профессор. Если я кого-то поймаю в лесу, буду знать…
— В лесу поймать можно только тех, кто не умеет прятаться. Как бы вас самого не поймали, Сережа, так что ходите осторожнее. Кто-то в лесу есть, и очень, очень нехороший. Видели бы вы его рожу…
— А видели бы вы, Владимир Дмитриевич, что он с людьми делает! Ну так и что? Мы здесь, чтобы его и обезвредить. А что он опасный, мы знаем.
— А насколько опасный — не знаете! — вмешался тут Дмитрий Маралов. — В лесу попадается такая сволочь, что только диву даешься!
— Это который за пачку «примы» убивал? — усмехнулся Андрюша Маралов, припоминая старую историю.
— Был и такой…
— Странно… Это когда случай был? — заинтересовался Данилов.
— Лет двадцать назад, в Кузнецком Алатау. Одичал мужик, просидел зиму в избушке. Под самую весну зашли к нему двое, угостили сигаретами. Он попросил еще, ему не дали. Ну, и… В общем, они не ожидали, а он их обоих топором. И ведь если бы успел трупы унести подальше, кровь замыть, мог бы вывернуться… Мало ли, куда ушли люди, где пропали. А он, видимо, еще и лентяй был, трупы волоком тащил, и спрятал в двух шагах от избы. Когда взяли парня в работу, сознался — убил-де, чтобы еще покурить.
— Ничего не понимаю! Случай — ярчайший, а нам про него — ничего! Сашка вон истории из детективов вспоминает, а тут такой перл!
Маралов лежал, посмеивался.
— Может, вам и знать не полагается?
Данилов все еще не включился, когда Вася спросил деловито:
— Там же его и прикопали?
Маралов рассмеялся, не ответил, а Данилов как-то очень остро вспомнил, что у Васи и отец, и дядька — охотники где-то на севере.
Возвращалась детвора, прошла в двух метрах от головы Толстолапого, шумела, толкалась уже в ограде. Толстолапый каменно молчал: его очень интересовал разговор про этого, с порога. Разница между ним и людьми состояла вот в чем: Данилов и Маралов понятия не имел, кто это, и где его надо искать, а Толстолапый это знал. Но Данилов и Маралов, стоило им это узнать, могли обезвредить убийцу, а вот у Толстолапого на это вполне могло бы и не хватить сил.
— Гм… Дмитрий Сергеевич! Вы ставите меня в не очень простое положение. Я все-таки майор милиции…
— А я вам ничего не говорил! Докажите что-нибудь сначала. Я вам только объяснил, какое это опасное дело, искать кого-то в тайге. Там, в зарослях, могут засесть жутчайшие типы! Тот, в моей практике, хоть был полнейший неумеха и балбес — уже хорошо. А представьте, негодяй — и приспособленный да сильный, вроде этого с порога? Ну то-то…
Помолчали. Тлели сигареты у Данилова, Васи и Саши.
— Ну, и как его ловить, по-вашему?
— Кого? Который с порога, или вашего убийцу?
— Да скорей всего, это одно и то же существо. Знаете, у меня это первое дело, когда преступник засел в тайге, и я не очень знаю, как его брать. В городе все-таки проще.
— Всегда кто-то что-то слышал, кто-то что-то видел, — пробурчал Саня.
А Данилов кивнул и добавил:
— Если оставлены улики, то понятно, где они оставлены, и всегда можно найти. А вот в лесу… Может, на пороге они и были… до дождя.
Опять помолчали, и Маралов не без ехидства спросил:
— Так получается, сыскарям моя помощь нужна?
— А что же в этом странного? — неожиданно помог Товстолес. — Работа сыскаря чем-то напоминает научную работу. Вам бросили вызов, юноша, и вы не успокоитесь, пока не раскроете загадку… В загадке-то и состоит вызов для вас…
Толстолапый слушал и это, и, волей-неволей, возню ребятишек на втором этаже бани: торопливый шепот, писк, приглушенный смех, возню: там рассказывали страшные истории.
— Так, и не так, — внушительно не соглашался Данилов, — потому что от научной работы не зависят судьбы людей…
— Бывает, и зависят; жаль, что вы не знаете таких случаев!
— Ладно, пусть я не прав, но вы же видите сами — тут людей убивают. И вы правы — я не знаю, как искать убийцу.
— Тут можно сделать двумя способами, простейший вариант: нужна подсадная утка. Кто-то же «клюет» на то, что охотник остается один? Клюет. Вот и оставить этого охотника одного, пусть неведомый некто захочет к нему придти… А с первой темнотой, понятное дело, «подсадная утка» пусть уходит в другое место, а на его место садитесь вы трое. Только смолить не надо все время, посидите уж тихо и без курева, с оружием.
— Та-ак… Это, значит, простейший способ? Есть и более сложный?
— Есть. Надо понять, кто из окружения охотников может получить выгоду от этого. Помните принцип древних римлян? Преступление совершили «те, кому выгодно»!
— Мы пытались… Не находятся «те, кому выгодно»!
Разговор сам собой притихал. Михалыч откровенно сопел, прикорнув у Лены на коленях. Товстолес сказал: «пойду посплю».
Андрей Маралов пел под звон гитары:
У ведьмы были синие глаза
И тело белое, как рисовая каша.
И главный инквизитор приказал
Сжечь девушку во имя веры нашей.
Но перед тем, как ей гореть в огне
И искупить грехи своею кровью
Суровый старец удалился с ней
В молитвенную старую часовню.
И девушку взяв за руку, монах,
Сказал нам перед тем, как удалиться:
«Ее я исповедую в грехах,
А вы всю эту ночь должны молиться».
Он из часовни вышел через час,
Шатаясь, чуть дошел до аналоя,
И прошептал устало: «Кто из вас
Продолжит дело, начатое мною?
А впрочем, это дело не спасет,
В борьбе со злом бессильны полумеры.
Пусть каждый до конца свой крест несет.
Идите все, во имя нашей веры!».
Лена стала смеяться, разбудила Михалыча, он одобрительно хрюкнул. Скромно потупясь, смеялась Надежда Григорьевна. Так подчеркнуто скромно, что Дмитрий Сергеевич, разулыбавшись, поглядел на нее несколько плотоядно. На втором этаже дачи ликовало среднее поколение детей Мараловых.
И мы пошли, и ходим до сих пор,
По очереди ходим, славя Бога.
И ведьму не волнует приговор,
Поскольку нас еще довольно много, —
допел Андрей, повторил последние две строчки, красиво ударил по струнам, завершив песню.
Товстолес очень к месту рассказал, как на Львовщине стали чистить старые пруды в одном женском монастыре, нашли двести детских скелетиков. Надежду Григорьевну передернуло, они с Леной дружно пошли спать.
Сменился ветер, дул теперь вдоль Малой Речки, вниз по руслу, и лайки в вольере начали волноваться. Из клеток пошел шорох, скуление. Кто-то особо неспокойный пытался даже проскрести когтями деревянное дно.
Толстолапый решил все-таки уйти, тем паче — голову ломило от новых сведений. Толстолапый знал не все слова русского языка, а те, которые знал, понимал совершенно буквально, думать ему было очень даже не просто. Мягко ступая, Толстолапый перешел Малую Речку, очень тихо. Только в одном месте под ним стукнул камень, но камни все время несло по руслу, колотило друг о друга. Одним стуком больше или меньше, вряд ли имело значение.
Заскрипела калитка, запели немазаные петли, и Толстолапый решил не спешить, встал недалеко от берега, в густой тени сросшихся вместе черемух. Так и стоял на левой стороне Малой Речки, под горами, а трое сыскарей курили возле реки, метрах в двадцати от него.
— Шеф, а вы знаете, Катю завтра увозят, психиатру показывать будут.
— Слыхал… Очень уж она пыталась заступиться за медведя… Все верно?
— Верно… Отправляют ее в Красноярск, на обследование у психиатра, мол, навязчивые идеи.
— У меня тоже навязчивая идея — поймать гада, который все это учиняет.
— Думаете, он и за Катей гонялся?
