Борис Старлинг - Шторм
В ее ушах звучит мерный, ритмичный, то вздымающийся, то опадающий шелест. Она слышит эту колышущуюся волну звуков и понимает, что они означают.
Синклер привез ее на берег моря. Синклер.
"Лео!"
Кейт рывком выпрямляется, о чем тут же жалеет. К горлу подступает тошнота (несомненная реакция на удар по голове), а в запястьях – руки инстинктивно дергаются, чтобы помочь ей подняться, – ощущается резкая боль. Он связал ей руки за спиной. Даже не глядя, она понимает, что и ноги тоже связаны.
Она перекатывается на спину, подтягивает, насколько возможно, ноги и, напрягая брюшные мышцы, поднимает корпус в сидячее положение.
Синклер наблюдает за ней, растянувшись на песке. Стоит ночь, и свет горящих над эспланадой фонарей на таком расстоянии очень слаб, однако его хватает, чтобы разглядеть в руке Синклера нож. Все прочее, необходимое для осуществления задуманного им действа, так сказать, постановочный инвентарь, разложено полукругом вокруг него.
Отрезок резинового шланга. Жестянка из-под печенья, длинный ремень. На крышке лежит зажигалка "Зип-по". Раздвоенная палка. Ведро. Что-то, похожее на ветку. Клетка, внутри которой по колесу бегают две мышки. Канистра. Контейнер для инструментов. И прозрачный стеклянный ящик, на дне которого свернулась в кольцо черная гадюка.
В нескольких ярдах за ее спиной издает тихое, грозное рычание море.
Перед мысленным взором Кейт показатели гистамина, следы ударов на ступнях, петехия.
– Где мой сын? Где Лео?
– С Лео все в порядке. Я уложил его спать.
– Где?
– У меня дома.
– Он не лег бы спать, не пожелав мне доброй ночи.
– Почему нет? Мне кажется, на этой неделе ему не часто доводилось поцеловать мамочку на ночь.
"О черт!"
– Твой дом не место для ребенка.
– Заладила: "Ребенок, ребенок". Мне кажется, в твоем положении уместнее задуматься о собственном благополучии.
"Я не стану упрашивать его. Не дождется! Он не сможет похваляться тем, что я умоляла сохранить мне жизнь!"
– Как? – спрашивает она.
– Что как?
– Как получается, что это ты, когда все указывало на Алекса? Ведь это по номеру его мобильного звонил Лавлок, и именно он играл Ореста. Это просто не мог быть ты.
– Ну, с мобильным все вышло совершенно случайно. Я пытался позвонить Лавлоку перед отплытием из Бергена, но у меня разрядилась батарея. Поэтому я воспользовался мобильным Алекса. Потом пришло время погрузки на борт, я засунул его телефон в карман и забыл. Алекс, должно быть, тоже: он так и не попросил меня вернуть телефон. А потом Лавлок позвонил и сказал, что, по сведениям, полученным от его "крота" на таможне, они получили наводку насчет белого фургона "транзит". Разумеется, сначала он позвонил по моему номеру, но мой телефон по-прежнему не отвечал. Лавлок просмотрел список входящих и вызвал тот номер, с которого я ему звонил. Вот и вся загадка. Думаю, Алекс до сих пор не вспомнил про свой телефон: все мы с того времени потеряли гораздо больше.
– Он играл Ореста, а Черный Аспид помешан на греческой мифологии.
– Подумаешь, играл! Вспомни, что говорил Хичкок. "Актеры – это скот". Неважно, кто играет, важно, кто ставит спектакль.
– Ты ставил "Орестею"?
– Эта была моя пьеса, моя постановка, от первого до последнего слова. Каждое движение, каждая интонация – все было подсказано Алексу мной. При таком руководстве сыграть Ореста могла бы и дрессированная обезьяна. Подлинным Орестом был не Алекс, а я.
"Театр кукол. Зрители видят кукольные лица и не видят рук, приводящих кукол в движение. И уж если мы не видели рук Черного Аспида, то тем более не могли разглядеть за ними его лицо".
Ветер усиливается. Его порывы доносят до слуха Кейт дразнящие звуки – по приморской дороге, ведущей на север, к мосту Дон, несутся машины. Дорога проходит всего в пятидесяти, максимум в семидесяти пяти ярдах от пляжа, но в темную ночь, при надвигающемся шторме, она с равным успехом могла находиться и на Луне.
Сам пляж безлюден. Двухмильная полоса песка, перемежаемая волнорезами, упирающаяся одним концом в парк аттракционов, а другим в площадки для гольфа. В солнечные дни тут яблоку некуда упасть, но сейчас нет ни души. Кричи не кричи, ветер и плеск моря поглотят любой шум.
Когда Синклер заговаривает, и ему, находящемуся рядом, чтобы его было слышно, приходится возвысить голос.
– Ох, Кейт, я так рад, что это ты. У меня ведь к тебе особое отношение. Во всяком случае, было особым, до этой недели. Но в последнее время мне довелось узнать о тебе кое-что новое.
– Например?
– Например, что ты неблагодарная сука.
– В каком смысле?
– Я всегда говорил, что ты для меня дочь, которой у меня никогда не было. И ты была ею. Всякий раз, когда тебе было нужно, я всегда оказывался рядом. Был внимателен, заботлив, делал все, чтобы заменить тебе отца. Поскольку от настоящего отца ты ни внимания, ни заботы не видела.
– Дело тут не в нем. Я сама выбросила его из своей жизни.
– А потом он вернулся. Снова вошел в твою жизнь, и что ты делаешь? Допускаешь его туда! Принимаешь его обратно! Раз – он щелкает пальцами – и готово! И это после всего того, что я для тебя сделал. Алекто, неутомимая во гневе. Кейт, которая не станет умолять.
– А почему он вернулся? – парирует она. – Потому что затонула "Амфитрита". А почему затонула "Амфитрита"? Потому что ты незаконно переправлял детей. Ты вернул его, Синклер. Это по твоей вине он вернулся. Ты сам определяешь собственную судьбу.
– Конечно. А ты свою. Ты поклялась преследовать Черного Аспида до края земли и добралась до него. Куда бы мы ни посмотрели, везде видим одно и то же: люди пожинают то, что они посеяли.
– Что еще?
– Что еще что?
– Ты сказал, что узнал обо мне кое-что новое. Неужели все твое знание сводится к тому, что я "неблагодарная сука". То есть к примитивной обиде?
– Нет, не сводится. Оказалось, что ты еще и плохая мать.
– Нет. Вот уж это не про меня.
– Так ли? Вспомни, Кейт, сколько раз на этой неделе ты сбагривала Лео на ночь своей тетушке? Сколько времени ты уделяла ему? Если у тебя есть ребенок, Кейт, он должен занимать в твоей жизни первое место. Раньше я...
– Не учи меня, как обращаться с моим сыном.
– ...думал, что ты замечательная мать, Кейт. Я смотрел на тебя и завидовал Лео. Мне хотелось быть им.
"Сначала он хотел быть моим отцом, потом моим сыном. А станет моим убийцей".
– Я мечтал о таком детстве, как у него, когда все тебя любят, а мать души в тебе не чает. Это не так, как у меня, когда твоя мать ненавидит тебя и загоняет в подвал. Как ты думаешь, зачем я взялся за перевозку этих детей, Кейт? Потому что видел в них себя. Никем не любимые, никому не нужные; всем плевать было, будут они жить или умрут. Они были на одном конце спектра, а Лео на другом. Но ты точно такая, какой была моя ма, Кейт. Все, что ты делаешь, ты делаешь только для себя.
– Заткнись.
– Загляни внутрь себя, Кейт. Загляни и увидишь, сколько скверных поступков ты совершила. Только тогда ты поймешь, что заслужила все страдания, которые выпадут на твою долю. И даже больше.
Синклер встает, берет ведро и направляется к ней. Усилием воли Кейт не позволяет себе вздрогнуть. Он хватает ее за волосы и тащит к морю. Боль ужасная, тем более что руки ее связаны и поднять их к голове невозможно. Кейт, насколько это возможно, пытается отталкиваться от земли ногами, но они тоже крепко связаны, так что ослабить боль не удается.
У самой воды, все еще крепко держа ее за волосы, Синклер опускается на колени рядом с ней. Морская волна набегает на ее лицо. Она пытается отвернуть голову, но хватка Синклера крепка. Соленая вода попадает ей в нос, рот.
"Представь себе, что это душ плещет тебе в лицо. Ты делала это".
Он зачерпывает ведерко морской воды, Кейт видит, как она переливается через край. Потом он резко окунает ее лицом в воду и одновременно выливает ведро ей на затылок. На душ это похоже мало: ощущение скорее такое, будто стоишь под водопадом.
Кейт лихорадочно дергается в его хватке и слишком поздно понимает, что единственное, чего она этим добивается, – истощает свой запас воздуха. Вырваться ей, разумеется, не удается, и она начинает задыхаться. Впечатление такое, будто ее сдавили гигантские тиски или она угодила между огромными жерновами. Вокруг нее смыкается тьма.
"Чертовски глупо, – думает она, – так отчаянно бороться за жизнь на "Амфитрите" и утонуть неделей позже".
Наконец, не в силах больше терпеть, Кейт открывает рот. Инстинктивный вздох – и в ее горло, в желудок и в легкие устремляется морская вода, вливающаяся туда, даже когда она заходится в кашле.
В следующий миг Кейт ощущает резкую боль между лопатками и видит ночное небо.
Синклер рывком вскидывает ее голову, чтобы не дать ей задохнуться, и она чуть ли не готова благодарить его за это. Грудь ее прерывисто вздымается, вода льется по подбородку.
Как только Кейт восстанавливает дыхание, он проделывает с ней все заново.
