Рик Рид - Епитимья
Он в упор посмотрел на мать, и она отвернулась.
— Что мне сделать для тебя? — спросила она.
— Ничего, Карла, ничего. Это тебе удается лучше всего.
Джимми пошел к двери, услышав ее рыдания. Он подождал секунду и услышал знакомые звуки: водка вынимается из укромного места, отвинчивается крышка, плеск, когда она льется в стакан.
Он обернулся и увидел, как его мать подносит ко рту прозрачную жидкость. Ее рука так тряслась, что расплескала ее на розовый халат. Он покачал головой:
— Боже милостивый! Есть только одна вещь, в которой на тебя можно положиться. Пьянство.
Карла сделала один долгий глоток, осушив стакан, поставила его на стол.
— Сейчас я хочу пойти в спальню и одеться.
— Большое дело.
— Когда я выйду, мы с тобой пойдем к этому твоему другу-священнику, о котором ты говорил. И расскажем ему обо всем...
— Он мне не друг. Я сказал уже тебе. Он ублюдок...
— Заткнись, Джимми. — Карла туго стянула халат у горла, будто озябла. — Мы пойдем к нему, а потом все вместе в полицию.
Казалось, она боится сына — так странно поглядывала на него.
— А теперь посиди на диване. Я сейчас.
Джимми смотрел, как мать выходит из комнаты, — вот скрипнули дверцы платяного шкафа, зашлепали по полу домашние туфли, когда она направилась из спальни в ванную.
Интересно, верит ли она, что застанет его здесь, когда вернется.
Джимми мягко прикрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, с наружной стороны, и зажмурил глаза — столь велико было напряжение. Сердце его бешено колотилось, а на лбу выступили бисеринки пота.
Ну как оставить ее в квартире, где ее может схватить этот сумасшедший? Он ведь уже знает ее адрес. Это все равно что подписать смертный приговор своей матери.
Оттолкнувшись от двери, он вернулся в квартиру. Мать стояла в спальне, поднося ко рту стакан с водкой.
Джимми трясущимися пальцами вытащил сигарету.
— Ты не сделаешь этого. Без тебя я не уйду. А если останемся здесь вдвоем — погибнем оба. Все очень просто.
Ее глаза остекленели: зеленую радужную оболочку покрывала красная сеть лопнувших сосудов.
— Никто не собирается умирать, — прошептала она.
— Звучит не очень убедительно.
На ее глаза навернулись слезы, и она вытерла их тыльной стороной руки.
— Копы нам помогут, Джимми. Помогут...
— Нет!
— Но ты должен мне верить.
— Пойдем со мной, Карла. Разве ты не говорила, что у тебя есть родственники в Индиане? В Форт-Уэйне? Туда можно добраться на автобусе.
Карла фыркнула.
— Да они будут просто в восторге, если мы туда заявимся.
Одним махом Карла проглотила то, что еще оставалось в стакане, и уперлась взглядом в пол. Джимми попятился к двери.
— Хорошо, пошли, что-нибудь придумаем.
Карла молчала. Она уселась на край кровати и изучала свои ногти. Наконец, не глядя на него, сказала:
— Здесь я старшая, и я решила, что мы идем в полицию. Ты понял?
Но, несмотря на решительность тона, голос ее дрогнул, и Джимми окончательно понял, что мать его побаивается.
— Так ты идешь со мной или нет? — спросил Джимми.
— Я иду в полицию, — пробормотала она.
Что оставалось делать? Тащить ее за собой насильно?
Желая показать, что подчиняется воле матери и снимает с себя всякую ответственность за происходящее, Джимми воздел руки кверху..
— Будь по-твоему. Но выметайся отсюда поскорее. Здесь небезопасно, ма.
Он молча наблюдал, как она одевается.
Вдруг она остановилась и поглядела на него.
— А как насчет возможности уединиться ненадолго?
— Ты собираешься отвалить, в конце концов? Я имею в виду — сразу!
— Как только надену платье.
— Ладно.
Джимми вышел в гостиную. Затушив свой окурок, он начал грызть ногти.
Через несколько минут появилась Карла. Ярко-синее платье, в которое она облачилась, ее явно старило, делало еще более жалкой и потрепанной. Синий цвет подчеркивал нездоровую бледность ее кожи, неухоженность давно немытых волос. В руках она комкала синюю лакированную сумочку, которую наконец выставила перед собой как щит.
Вид у нее был явно испуганный.
— Идешь? — спросил он.
— Да, Джимми, уверяю тебя, это нужно сделать.
— Нет, ма, говорю тебе, это ничего не даст. Но, по крайней мере, ты хоть уберешься отсюда.
Он подошел к ней и поцеловал ее в щеку.
— И какое-то время не возвращайся сюда. Ладно?
Она покачала головой.
— Со мной все будет в порядке. Мы скажем копам, и они докопаются до сути.
Она произносила слова без всяких эмоций, как диктор по радио.
— Говори, говори, ма, если тебе так легче.
— Почему ты такое ехидное маленькое дерьмецо?..
Джимми пожал плечами.
— Так ты идешь наконец?
Карла выглянула в окно.
— Следом за тобой. Секунду, я найду туфли.
Джимми слышал, как закрылась дверь ее спальни, и вышел в парадное.
Если я буду ее ждать, она снова начнет препираться, требовать, чтобы я шел с ней, а я этого не сделаю. Только с ней все должно быть в порядке, повторял он снова и снова. Но по-настоящему он не был убежден в этом, и чувство вины уже мучило его, когда он спускался в покрытый красно-черным ковром холл.
Глава 28
Карла проскользнула в спальню и погляделась в зеркало. Неужто в сентябре ей исполнилось всего тридцать? Ярко-синее платье висело на ней, подчеркивая худобу, это не выглядело ни соблазнительно, ни модно — она казалась просто нездоровой. О ногах и говорить не приходится: петли на чулках были спущены, и по ним побежали дорожки.
Несмотря на то, что она использовала кучу косметики — тушь для ресниц, румяна и губную помаду, — желтоватая бледность кожи явно проступала сквозь макияж. Она подумала, что, если стянуть волосы в тугой пучок сзади, не так будет бросаться в глаза их неухоженность, но поглядев на себя пристальнее, убедилась, что и это не поможет.
Карла зажгла еще одну сигарету «Вирджиния Слим» и выдохнула дым на свое отражение — вот тебе. Черт побери, я ведь, в конце концов, не на свидание иду... Просто визит к защитникам порядка.
От этой мысли ее пробрала дрожь: неужели все, что наболтал ее сын, правда? Впрочем, она почти не сомневалась в этом. Джимми всегда говорил ей правду, не скрывал даже и того, чем зарабатывал себе на жизнь.
Она села на кровать, чтобы надеть легкие ярко-синие туфли. У нее было плоскостопие, и поэтому туфли на каблуках она не надевала с тех пор, как работала секретаршей Лео Бернетта в центре города. Сколько лет тому назад? Джимми был тогда совсем крошкой.
Да он и теперь, в сущности, ребенок. Но сейчас не до воспоминаний. На них нет времени. Она встала и втиснула свои распухшие ноги в туфли. Открыла дверь в гостиную.
— О'кей, Джимми, пошли. Ни о чем не беспокойся, говорить буду я.
Она почти уже была у двери, когда увидала — комната пуста.
— Джимми? — Она вбежала в кухню: конечно, его и здесь нет. Карла подошла к мойке и крепко вцепилась в ее фаянсовые края, так, что костяшки пальцев побелели. Ощущение страха и беды накатило на нее волной. Схватив тарелку из сушки, она с силой запустила ею в стену. Тарелка разлетелась на мелкие осколки, следом за ней полетела следующая.
— Черт бы тебя побрал, щенок! — орала она в пустоту, бессильно опускаясь на пол. — Почему ты не позволяешь мне быть твоей матерью, Джимми? Хоть раз в жизни! Джимми, только раз!
Она разрыдалась. Ей ужасно хотелось выпить, но она думала, что если поторопится, то сможет еще догнать его. Она представляла себе, как он идет в направлении северной части города по Кенмор. Ей рисовалась жуткая сцена: какой-то громила выскакивает из темной подворотни, хватает орущего Джимми и уволакивает куда-то. Ведь это может, может случиться, и виновата в этом буду я, потому что я не смогла его сберечь. И это началось не сегодня, а с того самого дня, когда родился мой бедный малыш.
Она с трудом поднялась с пола и поплелась в гостиную: там на подоконнике еще оставалась бутылка «Вольфшмидта». Ты разве забыла, что тебе нужно идти в полицию?
Карла помнила это и убеждала себя, что непременно пойдет, вот только выпьет одну капельку... чтобы подкрепиться.
Она плеснула жидкость в стакан, из которого пила последние три дня. Стакан стал мутным, подернулся тусклой пленкой, но Карла этого не замечала. Она подняла стакан и посмотрела сквозь стекло на свет угасающего дня. Прозрачная, как вода, жидкость исчезла у нее в горле моментально. Карла плеснула в стакан еще чуток.
— Вот теперь в самый раз, — сказала она себе, сбросила туфли и села на кушетку, грея стакан в ладони.
Сейчас она успокоится, придет в себя и молодцом явится в полицейский участок. Ведь она должна вразумительно и толково рассказать историю своего сына, а для этого надо привести в порядок нервы, прежде чем выходить из дома, она сделает это.
