Кэтти Райх - Смертельно опасные решения
Вернувшись в кабинет, позвонила в отдел ДНК-исследований. Ответ мне был уже известен, но надо было чем-нибудь заняться, потому что еще один экскурс в счастливую эпопею байкерских похождений, навечно запечатленных фотокамерой, я бы просто не выдержала.
Я не ошиблась. Гане выразил сожаление, что запрошенные мной анализы пока не закончены. Я должна понимать, что дело, датирующееся 1984 годом, не столь уж срочное, но они возьмутся за него, как только смогут.
Что ж, достаточно справедливо. Я положила трубку и потянулась за лабораторным халатом. По крайней мере, препараты-то должны быть готовы.
Я нашла Дениса в гистологической лаборатории: он заносил информацию в компьютерную базу данных. Подождала, пока он прочитает ярлык на пластмассовом сосуде, в котором плавали в формальдегиде образцы сердца, почки, селезенки, легкого и других органов. Он набрал несколько слов на клавиатуре, затем вернул контейнер к остальным сосудам, выстроившимся на тележке.
После того как я сообщила цель моего прихода, он прошел к столу и принес мне белую пластиковую коробочку. Я поблагодарила Дениса и забрала коробку с собой, чтобы изучить ее содержимое под микроскопом в своей лаборатории.
Денис приготовил микроскопические препараты из образцов кости, привезенных мной из Роли. Я поместила срез с большой берцовой кости под линзу, отрегулировала освещение и наклонилась над окуляром. Через два часа я уже знала ответ.
Образцы, взятые мной из большеберцовой и малоберцовой костей хранившегося у Кейт неустановленного скелета, с точки зрения гистологии ничем не отличались от тех, которые я изъяла из бедра Саванны. Каждый микроскопический срез подтверждал предварительные данные, согласующиеся с возрастом Саванны на момент ее исчезновения.
Согласующийся. Излюбленное словечко свидетелей-экспертов.
«Можете ли вы утверждать с приемлемой степенью научной достоверности, что обнаруженные в Миртл-Бич кости принадлежат Саванне-Клер Оспрей?»
«Нет, не могу».
«Понятно. В таком случае можете ли вы утверждать, что обнаруженные в Миртл-Бич кости принадлежат человеку, чей возраст идентичен возрасту Саваины-Клер Оспрей?»
«Нет, не могу».
«Понятно. Что вы вообще можете сообщить присутствующим на этом судебном заседании, доктор Бреннан?»
«Обнаруженные в Миртл-Бич кости, поданным гистологии, согласуются в возрасте и микроструктуре с другими костями, принадлежащими, как удалось установить, Саванне-Клер Оспрей».
Я выключила свет и поместила полиэтиленовый чехол на микроскоп.
Так все и началось.
Расправившись за обедом с вегетарианской пиццей и порцией сливочного мороженого «Мистер Биг», я отправилась с отчетом в штаб-квартиру «росомах». Морен уже закончил вскрытие и занимался передачей тела Дорси. Жак Рой назначил совещание, чтобы обсудить меры безопасности на период похорон, и попросил меня там присутствовать.
Дорси был родом из квартала, расположенного к юго-востоку от Сентервилля. Это район узких улочек и компактных переулков, густонаселенных квартир, оснащенных крутыми лестницами и крошечными балкончиками. На западе пролегает автомагистраль, на востоке находится Хошелага-Мезоннев, повидавшая на своем веку немало кровавых разборок в разворачивающейся войне гангстерских синдикатов. На долю этого района приходится большая часть случаев угона автотранспорта в городе. В отличие от большинства других городских кварталов этот не имеет официального названия.
Но знает его каждый житель Монреаля. Это место – заповедная территория «Рок-машины», но также оно дало приют управлению полиции Квебека. Я часто брожу взглядом по улицам, спортплощадкам, берегам реки и единственному мосту этого неблагополучного места, так как судебно-медицинская лаборатория разместилась в самом его сердце.
Похороны Дорси должны были состояться не далее чем в шести кварталах от нашей двери. В связи с этим, а также с учетом того факта, что на улицы выползет вся местная шпана, полиция решила не рисковать.
Рой воспользовался картой острова, чтобы объяснить схему размещения сотрудников. Служба начнется в восемь утра, в пятницу, в семейном приходе в Фуллум-Ларивьер. После обедни похоронная процессия двинется на север от Фуллума к улице Мон-Руаялъ, затем свернет на запад и поднимется в гору к кладбищу Нотр-Дам-де-Неж.
Рой отметил на карте места расположения заграждений, полицейских патрулей и групп наблюдений, после чего рассказал о запланированных мерах предосторожности. Вокруг церкви выставят оцепление, боковые улицы на перекрестках с Мон-Руаяль блокируют во время движения кортежа. Полицейский эскорт будет сопровождать процессию на пути к месту захоронения. На самом кладбище также предусмотрены максимальные меры безопасности.
Отменяются все увольнительные. Каждому сотруднику следует в пятницу явиться на работу.
Вследствие последнего объявления демонстрация слайдов открылась полными негодования репликами «Sacre bleu!» и «Tabernac!», по жалобы стихли, когда на экране стали мелькать сцены из прошлых похорон. Кадр следовал за кадром, мы смотрели на напряженные фигуры людей, куривших на ступенях церкви, едущих колонной за украшенным цветами катафалком, сгрудившихся у могилы.
По мере того как очередной слайд появлялся на экране, лица присутствующих озарялись то розовым, то синим, то желтым светом. Проектор тихонько жужжал, Рой сопровождал каждый новый снимок монотонными объяснениями о том, когда и где происходило то или иное событие, и обращал наше внимание на ключевые фигуры в байкерском мире.
В помещении было душно, и львиная доля моих эритроцитов покинула мозг, решив заняться обработкой «Мистера Бига». Вскоре я поняла, что больше нет никаких сил бороться с усталостью. Глаза сомкнулись, а голова так отяжелела, что несущая способность мышц шеи оказалась под угрозой. Я задремала.
Внезапно раздался щелчок проектора, и я проснулась.
На экране появилось изображение байкеров, остановленных во время полицейской проверки на дороге. Одни сидели на «харлеях», другие решили размять ноги и болтались поблизости. Хотя у всех были нашивки «Ангелов Ада»: череп и шлем с крылышками, – мне удалось разглядеть только две нижние полоски. На одной значилось – «Дурбам», на другой – «Лексингтон». Вдали маячил желтый фургон с надписью «Муниципальная полиция». Больше ничего нельзя было рассмотреть из-за некой бородатой личности, снимающей фотографа. Этой личностью оказался не кто иной, как Чероки Дежарден, пренебрежительно уставившийся в камеру.
– Где снимали? – спросила я у Роя.
– В Южной Каролине.
– Это Чероки Дежарден.
– В начале восьмидесятых парень частенько околачивался на Юге.
Я скользнула взглядом по изображенной группе. Вдруг мое внимание привлек один мотоциклист, стоявший поодаль. Он повернулся спиной, лица не разобрать, но его мотоцикл, полностью попавший в кадр, показался мне смутно знакомым.
– Что там за парень слева, с краю? – поинтересовалась я.
– На отпадном байке?
– Да.
– Не знаю.
– Он мне уже попадался на нескольких старых снимках, – вставил Курицек. – Хотя сейчас на него ничего нет. Пройденный этап.
– А что скажете о мотоцикле?
– Настоящее произведение искусства.
Что ж, весьма красноречиво. Спасибо, очень помогли. После слайдов приступили к обсуждению предстоящих действий. В конце совещания я подошла к Рою.
– Можно одолжить снимок с Чероки Дежарденом?
– Ксерокопия подойдет?
– Конечно.
– Заметили что-нибудь стоящее?
– Да так, просто показалось, что уже видела где-то этот байк.
– Это «Хаммер».
– Я поняла.
Мы прошли в его кабинет. Рой вытащил папку из металлического ящика и стал листать, пока не нашел нужную фотографию.
– Что ж, могу сказать лишь одно: сейчас они уже все выглядят иначе, – произнес он, протягивая мне снимок. – В наше время эти парни щеголяют в костюмах от Версаче и владеют ресторанами быстрого обслуживания. Нам проще было работать, когда они напивались в стельку и не мылись месяцами.
– Вы, случаем, на днях не оставляли на моем столе еще один снимок, сделанный в Южной Каролине?
– Нет, я не заходил к вам. По-вашему, я должен был его видеть?
– Просто он похож на эту фотографию, но там есть Саванна Оспрей. Я показывала Клоделю.
– Так-так, с каждой минутой все интереснее и интереснее. Буду с нетерпением ждать его доклада.
Я поблагодарила Роя и ушла, на прощание пообещав вернуть ксерокопию.
Вернувшись в лабораторию, я сразу же направилась в отдел обработки изображений и добавила эту фотографию к остальным на компакт-диск. Мною двигало всего лишь смутное ощущение, не имеющее никаких рациональных объяснений и, вероятно, ни к чему не ведущее, но я все равно хотела сравнить фотографии.
В полпятого я поехала домой и свернула к больнице От-Дье, от всей души желая, чтобы к Ламаншу уже пускали посетителей. Мои надежды не оправдались. Он по-прежнему находился в коме, врачи держали его в кардиологическом отделении интенсивной терапии, разрешая посещение только близким родственникам. Ощущая собственную беспомощность, я заказала для Ламанша небольшой букетик цветов в больничном магазинчике, после чего направилась на автостоянку.
