Андрей Буровский - Медвежий ключ
Следующего хариуса Танька загнала, как прежнего, но не стала выдергивать руками, а прямо в воде проткнула копьем — остро отточенной веткой. И унесла, повесила на ветку дерева. К вечеру, когда стала спадать жара и незачем стало оставаться в таком привычном для медведей месте, Танька унесла трех здоровенных рыб. Назавтра — уже семерых. Необходимостью стало солить не только грибы, но и рыбу…
Труднее всего было добывать мясо, но и тут кое-что получалось. Во-первых, Танька стала ставить силки. Тонкая леска, хранившаяся на чердаке избушки, очень подходила для силков, и только по неумению Танька ловила рябчиков гораздо реже, чем могла бы. Но с рябчиками-то что… Свернуть шею рябчику было несложно, — в конце концов, пока в хозяйстве еще были куры, кто сворачивал курам шеи, ощипывал их и потрошил? У бабки и мамки были занятия поважнее — водка.
Вот когда в силки угодил заяц… Боязно и подходить, так сильно дергал заяц деревце, к которому привязала силок Танька, трудно было убивать такое крупное животное. Пришлось воспользоваться копьем, — деревянной заточенной на конце палкой — потом ножом, и долго стоял в ушах страшный крик умиравшего зайца, так похожий на крики ребенка. Зато мяса стало сразу много.
А во-вторых, Танька училась кидать камни: на речке, поблизости от утопленной на отмели рубахи, пока над ней скопятся рыбки. Первый день камни летели, куда Бог на душу положит, потом стали ложиться ровнее, точнее… К концу недели камни стали попадать в сидящих на ветках птиц. За день беспрерывной охоты Танька сшибла зяблика, сороку, синицу, еще двух каких-то незнакомых ей птиц. Птицы на другой день стали садиться подальше, не подпускали ее, или Таньке только показалось?
Тогда девочка ушла подальше, и там, в отдалении от прежних мест охоты, снова сшибла крупную лесную птицу с хохолком на голове… Танька не знала названия.
Уже к концу первой недели Танька почти перестала есть крупы и лепешки из муки, а к консервам и не прикоснулась. От хорошей еды, от жизни на свежем воздухе у Таньки округлились руки и ноги, налилось силой тело, а кожа стала смуглой и блестящей. А еды в избушке стало больше, чем неделю назад. Впереди, правда, похолодания, заморозки, когда ходить придется в сапогах и в ватнике, а грибы и рыба исчезнут, придется есть заготовленное…
И конечно же, лес оставался местом непонятным, страшноватым. Кроме того мелкого светлого зверя, Танька не сталкивалась с медведями, но прекрасно, понимала — из того, что она зверей не видит, еще не следует, будто их нет.
Раза три Танька слышала фырканье какого-то большого животного из чащи, и всякий раз сразу уходила, не выясняя, кто это. Большой коричневый зверь, загребавший длинными ногами, раз прошел метрах в ста от Таньки, скрылся в кустарнике… Рогов у этого лося не было — наверное, самка. Танька далеко обошла это место, потому что боялась крупного дикого зверя.
Созревали кедровые орехи, их можно уже было есть, и Танька собирала шишки, по вечерам лущила, делала в избушке еще и запасы орехов. Главный сбор, конечно, должен был начаться уже к холодам, но и сейчас в кедрачах пересекались медвежьи следы, накладывались на раздвоенные копытца животных, которых Танька долго не могла определить. Девочка ходила на сбор только утром, когда зверей не должно быть… И не убереглась: раз из-за кедра, метрах в пятнадцати, высунулась жуткая косматая голова — то ли свинья, то ли вообще что-то ужасное. И это чудовище, с хрустом раскусившее кедровую шишку, совершенно по-поросячьи зажевавшее то, что оказалось во рту, повело в сторону Таньки длинным рылом с клыками, торчащими из пасти, так хрюкнуло вдруг на весь лес, что девочка словно взмыла на кедр. Так и сидела Танька на здоровенном суку, пока стадо диких кабанов перемещалось, кормилось, махая хвостиками и басовито хрюкая.
Таньке и в голову не приходило, что на таких зверей можно охотиться… В смысле, что она может на них охотиться. Но судя по всему, кто-то на кабанов охотиться вполне даже мог, потому что через два или три дня Татьяну разбудил полный смертной муки визг и вой. Покрывшись холодным потом, слушала Танька, как где-то не очень далеко, в километре или в двух, погибает кабан. Только раз за всю свою деревенскую жизнь слышала Танька что-то похожее — когда пьяный резник выпустил свинью, не смог заколоть ее трехгранным штыком, и эта свинья долго бегала по задворкам, пока ее не застрелили из ружья. Но тогда свинья визжала куда слабее; тут орал куда более мощный организм.
Скоро Танька услышала нарастающий в глубине леса шум убегающего стада. Топот бегущих животных заставлял, казалось девочке, ходить ходуном саму землю, казалось, подскакивают сами нары. Шум стада постепенно затихал. Куда они бежали? Кто напугал? Все это вопросы без ответов…
Утром Танька осмотрела следы, убедилась — мимо избушки промчалось стадо кабанов. Кто напугал их? Кто смог сделать так, чтобы кабан выл и визжал на весь лес? Танька пыталась найти место трагедии, но это ей не удалось, и она никогда не узнала, что тут случилось. А от этого происшествие осталось еще более таинственным.
Самым трудным оказалось найти места, где можно безопасно провести ночь. Танька искала такие места на расстоянии нескольких часов хода от избушки — чтобы можно было дойти до такого места, переночевать, а потом забраться на такое расстояние, на какое не уйдешь за один день.
В одном направлении Танька нашла огромное дупло в стволе кедра, на высоте нескольких метров. В другом направлении нашла выворотень — рухнувшую от ветра пихту, корни которой при падении вывернулись из земли и выворотили с собой довольно много породы, весь верхний слой почвы с насытившими почву камнями. Тут открывалась узкая каменная щель, в которую вполне могла протиснуться Танька и переночевать, подстелив снятый ватник и уставив свое копье — заточенную палку — в сторону входа.
Танька ходила за пихтовый выворотень, и нашла в нескольких часах ходьбы очень натоптанную зверями тропу, ведущую все время вверх и вверх. То совсем рядом с тропой, то отдаляясь, звенел и журчал ручеек, почему-то очень веселивший Танькину душу. Под этот ручеек хотелось петь, танцевать, и Танька даже немного попела под звон ручейка. Попела без слов, просто издавая приятные для нее, мелодичные звуки.
Хотелось пройти подальше по загадочной тропе, вдоль ручейка. Да что там «хотелось»! Таньку тянуло туда, как на канате, пришлось сто раз напоминать себе, что если Танька не успеет вернуться к норе под выворотнем, ночевать ей в лесу, без всякой, даже малейшей, защиты. Но это место Танька запомнила, и наметила, как первое место для изучения. А через три дня пришел медведь.
То есть пришел он первый раз, еще когда Танька ходила в свой поход: вот они, следы на земле, вот глубокие царапины на дверях. Кто-то сильный подцеплял когтями двери и дергал, толкал; хорошо, что Танька закрыла дверь на задвижку и на штырь, зверь не догадался, как открыть.
А второй раз медведь пришел через день после возвращения Таньки из похода, появился рано вечером. Солнце только начало садиться, когда лущившая орехи Танька заметила какое-то движение в лесу… Кто-то крупный шел к избушке целенаправленно и бесшумно, совершенно не по-звериному. По понятиям Таньки, быть может и не очень верным, звери не должны были иметь целей — то есть не должны были идти через лес зачем-то, не обращая внимание на все остальные возможности. Так, двигаясь с заранее намеченной целью, должны были ходить скорее люди… Этот медведь ничего не нюхал, ни на что не смотрел и ни на что не отвлекался. Он шел прямо к избушке, и все. Зачем?!
Впрочем, и вопроса зачем Танька тогда не задавала. Бросив мешок с шишками и банку с налущенными из шишек орехами, Танька пулей кинулась в избушку и заперлась там на засов. Вовремя! Потому что зверь был уже здесь, и уже подцеплял лапой дверь, уже дергал… Впервые Танька оказалась так близко от медведя, пусть и отделенная от него бревнами стенки. В нескольких шагах от нее дышал могучий зверь, словно работали мехи, острый кислый запах вместе с запахом тухлятины заполнял избушку, от него перехватило дыхание. Танька слышала, как медведь скребет лапой по двери, ищет щель… Вот в щелке показались его когти, потянули…
Дверь, сколоченная из досок толщиной в сантиметров пять, запертая на засов — на целый брус, выдержала. А медведь, словно поняв бессмысленность ломиться в двери, быстро обошел вокруг избушки, встал напротив окна, и вдруг тихо, как показалось Таньке, призывно, рыкнул. Танька подошла к окну так, чтобы видеть, и в то же время чтобы успеть отпрянуть, если что. То есть влезть, в крохотное оконце не сумел бы и медвежонок на втором году жизни, но ведь зверь мог и просунуть в окно лапу…
Но медведь ничего не просовывал, он только стал вдруг странно ритмично фыркать — Таньке показалось, он поет. По крайней мере, Танька не раз издавала такие ритмичные звуки без слов, когда ей было хорошо, особенно по вечерам, глядя на желтый таежный закат, опускавшийся в чащобу леса. Так же пела Танька и на ручейке, поднимаясь по неведомой тропинке.
