Джеймс Паттерсон - Целуй девочек
На лбу ее выступила испарина. Я понял, что пора завершать сеанс гипноза. Не знал, что с ней происходит, и испугался.
Я старался говорить как можно спокойнее:
— В чем дело, Кейт? Что случилось? Как вы себя чувствуете?
— Там остались другие женщины. Я сначала не могла их найти. А потом так невероятно растерялась… Я всех бросила.
Глаза ее открылись, в них стояли страх и слезы. Она сама вывела себя из гипноза. Сколько же сил у этой женщины?
— Что меня так напугало? — спросила она меня. — Что случилось?
— Точно не знаю, — сказал я. Мы поговорим с ней об этом позже, не сейчас.
Она отвела от меня взгляд. Это совсем на нее не похоже.
— Можно мне побыть одной? — прошептала она. — Мне хочется остаться одной. Пожалуйста.
Я вышел из палаты с таким чувством, как будто предал Кейт.
Но что я мог поделать? Ведь ведется следствие по делу о целой серии убийств. И ничего пока не прояснилось. Как же так?
Глава 56
В конце недели Кейт выписали из больницы. Она спросила, не соглашусь ли я встречаться с ней каждый день для беседы. Я с готовностью согласился.
— Только совсем не в лечебных целях, ни в коей мере, — объяснила она. Ей просто хотелось открыть кому-то душу, поделиться самым сокровенным. Частично оттого, что тут была замешана Наоми, мы довольно скоро добились взаимопонимания.
Никакой дополнительной информации, никаких свидетельств связи Казановы с Джентльменом-Ловеласом из Лос-Анджелеса не поступало. Бет Либерман, журналистка из «Лос-Анджелес Таймс», наотрез отказалась разговаривать со мной. Она распродавала свой литературный шедевр в Нью-Йорке.
Я хотел было слетать в Лос-Анджелес, чтобы с ней встретиться, но Кайл Крейг отговорил. Он заверял меня, что я знаю все, что известно журналистке. Кому-то надо было верить, вот я и поверил Кайлу.
В понедельник днем мы отправились с Кейт на прогулку по лесу в окрестностях реки Викаджил, то есть в тех местах, где ее обнаружили мальчики. Разговора мы об этом не заводили, но понимали, что теперь повязаны этим общим для нас делом. Без сомнения, никто не знал о Казанове больше Кейт. Если бы она еще что-то припомнила, это было бы весьма кстати. Самая на первый взгляд непритязательная деталь могла оказаться ключом к разгадке.
Оказавшись в темном лесу к востоку от реки Викаджил, Кейт стала непривычно молчаливой и подавленной. Монстр в человеческом образе мог бродить прямо сейчас где-то поблизости, совсем рядом. Может быть, даже следил за нами.
— Я когда-то любила гулять по такому лесу. Повсюду заросли ежевики и лавра, в них щебечут голубые сойки. Все это напоминает мне детство, — рассказывала Кейт по пути. — Мы с сестрами каждый Божий день бегали купаться к такой же речке, как эта. Плескались голышом, что нам строго запрещал отец. Мы делали всегда именно то, что он строго запрещал.
— Вот теперь умение плавать и пригодилось, — сказал я. — Может быть, именно благодаря этому вы благополучно выплыли из Викаджил.
Кейт покачала головой:
— Нет, просто из-за своего упрямства. Я поклялась не умереть в тот день. Не желала его радовать.
Мне и самому становилось не по себе в этом лесу. Каким-то образом беспокойство было связано с печальной историей этих лесов и окружающих их полей. Когда-то в этих местах располагались табачные фермы. На них использовался рабский труд. Кровь и плоть моих предков. Беспрецедентное похищение и порабощение более четырех миллионов африканцев, когда-то завезенных в Америку. Они были похищены. Оказались здесь против своей воли.
— Этой местности я совсем не помню, Алекс, — сказала Кейт.
Когда мы выходили из машины, я нацепил заплечную кобуру. Кейт нахмурилась и покачала головой при виде оружия, но возражать не стала. Понимала, что я охочусь на вампиров, один из которых бродит на свободе. Ей приходилось с ним встречаться.
— Помню, что, когда сбежала, очутилась в лесу наподобие этого. Высокие корабельные сосны. Темно, мрачно, как в пещере с летучими мышами. Помню, как внезапно исчез дом. И больше ничего. Дальше провал. Даже не могу вспомнить, как в реке очутилась.
Мы находились примерно в двух милях от того места, где оставили машину. Теперь мы шли в направлении на север и все время вдоль реки, по которой плыла Кейт во время ее невероятного побега, удавшегося «просто из-за упрямства». Каждое деревце, каждый куст жадно тянулся к слабому, едва пробивавшемуся солнечному свету.
— Мы попали в царство леса. Вот оно — торжество мрака, хаоса, варварства над человеческим разумом, — сказала Кейт, скривив верхнюю губу. Казалось, будто мы с усилием бредем против течения в могучем грозном потоке растительности.
Я понимал, что Кейт пытается завести разговор о Казанове и о жутком доме, где до сих пор оставались женщины. Она старалась понять его. Мы оба старались.
— Он не желает подчиняться нормам морали цивилизованного общества, не желает подавлять какие-либо свои порывы, — проговорил я. — Делает все, что в голову взбредет. Настоящий искатель наслаждений, как мне кажется. Гедонист наших дней.
— Вы бы слышали, как он разговаривает, Алекс. Он очень неглуп.
— Мы тоже не лыком шиты, — напомнил я. — Когда-нибудь он непременно совершит ошибку.
Я все лучше узнавал Кейт. Она узнавала меня. Я рассказал ей о своей жене Марии, погибшей в бессмысленной уличной перестрелке в Вашингтоне. Рассказал о детях, Дженни и Деймоне. Она умела слушать, вникать, сочувствовать. Доктор Кейт должна была стать превосходным врачом.
К трем часам дня мы прошли мили четыре-пять. Я раскис и здорово устал. Кейт не жаловалась, но тоже, вероятно, чувствовала себя не лучшим образом. Слава Богу, занятия каратэ не прошли даром и теперь помогали ей держаться в форме. Мы так и не нашли тех мест, где она бежала, скрываясь от Казановы. Знакомых ориентиров она не обнаружила. Исчезнувшего дома не было и в помине. Как, впрочем, и Казановы. Никаких серьезных улик в темном густом лесу. Зацепиться не за что.
— Как же ему удается все это, будь он трижды проклят? — ворчал я на обратном пути к машине.
— Практика, — хмуро подсказала Кейт. — Практика, практика и еще раз практика.
Глава 57
Мы остановились, чтобы пообедать в ресторанчике «У Спэнки» на Фрэнклин-стрит в Чепел-Хилле. Мы устали до полного изнеможения, проголодались и, главное, очень страдали от жажды. Все знали Кейт в этом популярном баре-ресторане и сразу засуетились вокруг нас. Мускулистый светловолосый бармен по кличке Громила оглушительно зааплодировал.
Официантка, знакомая Кейт, проводила нас к столику для почетных гостей — у окна, выходившего на Фрэнклин-стрит. Кейт сообщила мне, что эта женщина — кандидат философских наук. Верда — официантка-философ из Чепел-Хилла.
— Как вам нравится участь звезды? — подтрунивал я, когда мы устроились за столом.
— Не нравится. Терпеть не могу, — процедила она сквозь сжатые зубы. — Послушайте, Алекс, может быть, выпьем сегодня чего-нибудь покрепче? — внезапно предложила она. — Напьемся в стельку. Мне, пожалуйста, кувшин пива и бренди, — сказала она подошедшей Верде. Официантка-философ от такого заказа выкатила глаза и сморщила нос.
— Мне то же самое, — сказал я. — Гулять так гулять.
— Это, конечно, тоже не в лечебных целях, — предупредила Кейт, когда Верда ушла. — Просто порезвимся сегодня.
— Такое мероприятие может оказаться эффективным лечением.
— Если так, значит, лечимся оба.
В течение первого часа или около того мы болтали о всякой всячине: о машинах, о соперничестве провинциальных больниц с центральными клиниками, о разнице между обучением в университетах Дьюк и Северной Каролины, о литературе прошлого века на Юге, о рабстве, воспитании детей, зарплате врачей и кризисе здравоохранения, о преимуществах рок-н-ролла перед блюзами и наоборот, о книге, которая нам обоим нравилась, — «Английский пациент». Мы с самого начала находили общий язык. С той первой встречи в клинике университета вспыхивали между нами некие искры взаимопонимания.
После первого алкогольного блицкрига, мы слегка угомонились и предпочли каждый свое: я — пиво, Кейт — вино. Слегка накачались, конечно, но не слишком. Кейт была права в одном: нам явно следовало расслабиться от постоянного напряжения, связанного с делом Казановы.
На третьем часу нашей ресторанной гулянки Кейт поведала мне о себе такое, что потрясло не меньше, чем ее похищение. Широко распахнутые карие глаза ее блестели в полумраке бара, когда она рассказывала свою историю.
— Сейчас все выложу, — начала она. — Южане любят рассказывать сказки, Алекс. Мы последние хранители американской изустной истории.
— Рассказывайте, Кейт. Я люблю слушать. Настолько люблю, что сделал это своей профессией.
