Ирина Глебова - Оборотень
Но, к счастью, Гриня ушёл, испарился! Бог с ним, что в отцовской одежде! Переживём! Да и зачем о нём теперь думать — есть дела поважнее!
В окно Серёжа увидел, что Олег открывает замок гаража. Отлично, он уже готов, ждать себя не заставит. Через пять минут они уже помчат по трассе — два славных парня, верных друга, на лучшем в мире мустанге — к рыцарскому замку, к белопарусной яхте и синему морю!..
… Завтракали ребята не спеша, на травяной лужайке слева от входа в дом. Вынесли лёгкий круглый столик и два плетённых кресла. Задувал приятный ветерок. Был он лёгкий, но налетал порывами и, как будто, нёс свежесть. Олег вспомнил, что ночью слышал громовые раскаты.
— А я спал, как убитый! — похвастался Серёжа. Только под утро какая-то белиберда приснилась, вроде кошмара.
— Как раз под утро и громыхало, — объяснил ему Олег. — Часть твоего мозга, которая уже готовилась проснуться, эти звуки воспринимала и трансформировала в образы. Громкий звук — тревожный образ. Всё объяснимо, беспокоиться тебе не о чем.
— А я и не беспокоюсь. Наоборот — всё здорово! Ты не передумал, я буду сегодня капитаном?
После завтрака они немного размялись: поиграли на корте в теннис, повторили приёмы самообороны. Олег заставил Серёжу отрабатывать их по-настоящему, потом похвалил:
— У тебя отличная реакция. Я отведу тебя к своему тренеру, он из тебя сделает бойца.
Когда, наконец, прихватив кое-что из амуниции, они сбегали по косогору вниз, к причалу, Серёжа сказал:
— Знаешь, Олежа, я наверное смогу уже хоть и завтра договориться с отцом и пожить здесь, у тебя, сколько хочешь. Если ты только не передумал.
— Наоборот, я рад. Мы чудесно проведём время.
— Только вот что… У тебя здесь, наверное, взрослые парни и девушки бывают. Надо мной не будут смеяться?
Олег на минутку остановился, посмотрел на мальчика долгим, глубоким взглядом. Улыбнулся ласково:
— У меня здесь почти никто не бывает. И разве нам вдвоём с тобой плохо? Скучно?
— Вот ещё! — Серёжа зарделся от удовольствия. — Просто я подумал, что в таком замке места много, можно большую компанию разместить.
— Всё будет только наше. Развлечёмся!
Они бросили вещи на песок, пошли по деревянному причалу к яхте. По морю шли небольшие волны, судно покачивалось, парус хлопал на ветру.
— Однако… — протянул Олег. — Ветер крепчает. Гляди-ка, тучки натягивает! Отлично! Пусть пойдёт дождь.
— Попутный ветер в парус — это же хорошо!
— Конечно же хорошо! — Олег похлопал Серёжи по плечу. — Вот только мне, юнге, придётся вам, синьор капитан, помогать поактивнее. С ветром шутки плохи… И вот ещё! — Олег поглядел на бегущие по воде крутые буранчики. — Сбегай-ка, Серёжа, наверх, в дом. В гардеробе, в левом шкафу возьми две куртки-ветровки. На случай дождя. Да и брызги этот ветерок на нас не раз обрушит. С головы до ног мокрыми будем.
— Слушаюсь, юнга! — Серёжа весело козырнул — Я мигом!
Крупными прыжками он помчался по косогору вверх. А когда выскочил на самую вершину, увидел глубже во дворе, под деревьями, худую фигуру Грини. Он не успел ещё до конца понять в чём дело, но необъяснимая и очень ясная мысль блеснула в уме: «Явился по мою душу».
Недаром Олег сказал, что у Серёжи отличная реакция. В один миг, глядя на машущего руками, подзывающего его Гриню, Серёжа продумал несколько вариантов своего поведения. Во-первых, нужно дать знать Олегу. Но так, чтоб Гриня не догадался, не понял. А то ведь спугнёшь его — он опять притворится, наплетёт с три короба, вывернется, и никто, даже отец, не поверит, что замышлял этот урод плохое против Серёжи. Нет, ловить надо с поличным, тогда всё будет ясно. И он справится с этим дохляком, недаром Олег научил его трём классным приёмам. «Подпущу, дам вытащить ножик, и — раз! — обработаю!»
Но было ещё одно, что сдерживало мальчика от сильного желания закричать, замахать руками, позвать Олега. Хоть и далековато стоял Гриня, но Серёжа слышал, как он произносит имя его отца: «Игорь Романович». Ерунда это, конечно, и притворство, но… Серёжа вдруг вспомнил, что ключ от квартиры, который давал отец, остался у Грини. А вдруг и правда его послал отец, вдруг что-то случилось?
Все эти мысли и соображения прокрутились у мальчика мгновенно. Ни Олег у воды, ни Гриня во дворе почти не уловили заминки в движении Серёжи. Взбежал наверх, остановился перевести дух — обычное дело. И Серёжа, повернувшись левым боком к Олегу, так, чтобы не видел Гриня, сделал рукой жест, словно отрывает ухо и бросает в сторону. Грине это должно показаться просто приветственным взмахом, но Олег должен был понять. Ведь только вчера они смеялись, делая точно такие движения и говоря о Грине.
Серёжа не стал разглядывать, понял его Олег или нет, а уж тем более повторять жест. Гриня мог догадаться, да и заминка его бы насторожила. Поэтому мальчик сразу направился к этому странному человеку в такой знакомой отцовской одежде. Старался, чтобы и походка его, и выражение лица выглядели удивлённо беззаботными. Но внутренне, загоняя подальше свой страх, он концентрировал внимание, напрягал руки и ноги, чтобы в нужный момент… Но ничего сделать не успел. Едва мальчик подошёл к улыбающемуся Грине, как тот, протянув к нему руки, продребезжал:
— Серёженька…
И сделал почти неуловимое движение ладонью. Боль вспыхнула и погасла. Тихо ойкнув, Серёжа упал в траву, как в чёрную дыру.
Приходил мальчик в себя медленно, тяжело. Голова кружилась и болела резкими пульсирующими толчками. Мутило и тяжело дышалось. А ещё он не мог двигаться. Лишь через время Серёжа понял, что сидит, опираясь спиной о какой-то ящик в сумрачном помещении, руки скручены за спиной наверное проволокой — сильно жжёт. А ноги почему-то совсем не шевелятся. И не только ноги: нижней части своего тела он будто даже не ощущает.
Медленно опустив глаза, мальчик увидал, что он — голый. Жуткий, невообразимый страх ударил очередным болевым толчком в голову, прокатился по гортани, выдавил хриплый стон, сжал звериной лапой, впиваясь когтями, сердце. И тут, откуда-то сбоку, словно проявился из тумана Гриня. Это был он: в отцовской одежде, с белесыми волосами и бородкой. И не он… Это существо тяжело дышало, безобразно раздувая ноздри, царапало себе грудь скрюченными пальцами, по лицу словно бежала судорога, искажая его.
«Нет, — подумал Серёжа, глядя стекленеющими глазами. — Это неправда. Я сплю и вижу сон. Сон про фильм ужасов». И тут, хотя мысли текли медленно и неповоротливо, он вспомнил. Он уже видел такой сон. В том сне был оборотень с неуловимым лицом. Но на одно мгновение Серёжа тогда это лицо увидел. И теперь видит вновь — то же самое лицо. Грини… Оборотня…
И, словно в подтверждение правоты, стоящее перед ним существо заскрежетало зубами и заговорило скрипуче-шипящим, тягучим змеиным голосом:
— Сейч-час-с, мой мальч-чик, ты станеш-шь мною! Отдаш-шь свою ж-жиз-знь и энергию… Не бойс-ся! Ты с-станеш-шь бес-смертным. Но перед этим отведаеш-шь с-самый луч-чш-ший в мире деликатес-с-с… Своё тело!..
ГРИНЯ
Как только мальчик с коротким всхлипом упал к его ногам, мгновенно движения Грини стали иными. Неуловимо стремительными, грациозными — резкими и рациональными. Нечеловечески-страшными.
Он метнулся на веранду, положил на стол и придавил подхваченным на бегу камнем записку. Её он написал заранее, в квартире Лунёвых, отлично скопировав почерк с одной из Серёжиных тетрадок. Мастерски подделывать почерки — это был ещё один его «дар». Легко бросив бесчувственного мальчика на плечо, он кошачьими прыжками, держась кустов малинника, проскочил к ангару. Дверь в ангар была уже отомкнута — недаром Гриня появился здесь очень рано. Там, в самом ангаре, он тоже успел всё приготовить. Аккуратная вязанка сухих дров лежала у расчищенного под кострище места, рядом стояла канистра с бензином — для быстрого возгорания. Над кострищем сооружён шалашик из найденных тут же тонких листов железа. Они не пустят дым вверх: он пойдёт по трубе, уходящей в землю, под стену ангара. Другой конец трубы Гриня вывел наружу. Стелящийся по земле дым вряд ли привлечёт чьё-то внимание.
Очень ловко и быстро он раздел Серёжу — опыт по этой части имелся. Да и одежды на нём почти что не было: футболка, шорты, плавки. Да ещё и без обуви, босиком. Мальчик дышал ровно, но в сознание не приходил — так и должно было быть. Спокойно, методично развернул Гриня и разложил на полу тряпочку со шприцом и ампулами. И сразу же — вторую, с кожаными футлярами. Раскрыл их, дав глазам увидеть блеск чудесной стали. Его любимый двадцатисантиметровый скальпель — один его вид заставлял дыхание учащаться, а рот наполняться слюной. Миниатюрный ланцет с обоюдоострым лезвием — устаревший инструмент, который хирурги теперь уже не используют. Но ему, Грине, он очень нравился и был полезен: им, как ничем другим, удобно вырезать укромные, замысловато вплетённые в тело кусочки… Скорняжный нож — изогнутый, как маленький ятаган, красавец, — Гриня приобрёл давно, по случаю. Как будто предчувствовал, что случаев этих ему судьба станет подбрасывать много.
