Борис Старлинг - Мессия
Сплошная неопределенность. Слишком уж все зыбко.
Прошлым вечером, в «Коулхерне», Ред был уверен, что у них есть зацепка, но Дункан заставил его в этом усомниться. Конечно, Дункан не подарок, к тому же брюзга, но он варится в этом котле дольше, чем все они, и, по крайней мере наполовину, именно это побудило Реда взять его в команду. Кроме того, Ред привык иметь дело с акулами, Дункану же довелось изрядно повозиться в том самом планктоне, из которого в основном и состоит дно общества. И уж если он что-то говорит, то не с бухты-барахты, а на основании своего опыта.
Ред на перепутье — он не знает, что предпочесть. Молчать и ждать, когда какая-то версия станет бесспорной? Или выбрать одно направление и разрабатывать его, зная при этом, что каждый шаг, возможно, будет уводить все дальше от цели?
Больше дыр, чем в швейцарском сыре.
Ред поднимает голову. Три пары глаз с выжидающим выражением поворачиваются к нему.
У него есть ответ.
— От публичных заявлений мы воздержимся, — говорит он. — Пока.
36
Когда полчаса спустя Ред возвращается в свою комнату, Роберт Меткаф еще там, но Маргарет нет.
— Где мама? — спрашивает Ред, дыша на покрасневшие от холода руки.
— Ушла в гостиницу. Говорит, ей нужно прилечь.
— Я думаю, всем нам не помешает.
— Пожалуй. — Он делает паузу. — Ред… Ты уж извини нас за резкость. Конечно, нам не следовало так на тебя набрасываться. Просто мы хотели…
— Сорвать на ком-нибудь злость?
На лице отца появляется слабая улыбка.
— Да, что-то в этом роде.
Ред пожимает плечами, но не говорит ничего, что могло бы быть истолковано как прощение.
— Хочешь чашку кофе, папа?
— Нет, спасибо. Вообще-то я собирался уходить. Просто хотел дождаться тебя перед уходом.
— Задержись чуточку, а? Мне нужно с тобой поговорить.
— Правда? О чем?
— Давай я сперва займусь кофе. Ты уверен, что не хочешь?
— Ну, если ты настаиваешь, пожалуй, выпью.
Ред возится на крохотной кухоньке и возвращается с двумя чашками кофе. Одну он вручает отцу, из другой отпивает маленький глоток.
— Расскажи мне о своем бизнесе, отец.
У отца удивленный вид.
— Зачем?
— Ты просто расскажи. А я потом объясню, зачем мне это понадобилось.
— Ладно. Что именно ты хочешь узнать?
— Все. Почему у тебя неприятности, насколько они серьезны. Я, конечно, представляю себе, чем ты занимаешься, но только в самом общем смысле.
— Ред, по правде говоря, я не думаю, что…
— Папа, после того как вы с мамой вывалили на меня столько постыдных обвинений, ты не в том положении, чтобы торговаться.
Роберт поднимает руки в знак капитуляции.
— Ладно, ладно. Долгое время я получал галстуки непосредственно с фабрики в Хамберсайде. Покупал у производителя и продавал розничным торговцам, имея свой посреднический процент. Дешевые галстуки, ничего особенного, таких полно в любом универмаге. Пока все понятно?
— Да.
— Хорошо. Так вот, примерно года три-четыре тому назад у нас начались настоящие проблемы с профсоюзами. Работа в строгом соответствии с правилами, забастовки, пикеты, все такое. Чего только не было. Особенно плохо было в ту ужасную зиму семьдесят восьмого — семьдесят девятого годов. Помнишь ту самую зиму, которая эффективно добила Каллагана и лейбористское правительство? А еще она эффективно добила меня. Я думал, что при Тэтчер дела пойдут лучше, и так оно в какой-то степени и было — но это улучшение не могло скомпенсировать понесенного ранее ущерба. Даже после того, как пришли тори, продолжался спад производства, поставки часто срывались, а все эти проблемы с рабочими лишали меня необходимых оборотных средств. В конце концов в прошлом году я отказался от сотрудничества с Хамберсайдом и решил пойти по совершенно другому пути. Создал совместное предприятие с одним производителем из Италии, из окрестностей Милана. Речь шла о гораздо меньших партиях товара, но товара совсем другого качества — шелковых галстуков ручной работы, а не того ширпотреба из полиэстера, с которым я имел дело раньше. Конечно, розничная наценка на ремесленные изделия выше, чем на фабричные, и, потеряв в объеме продаж, я выигрывал на разнице между себестоимостью и продажной ценой. Таков, во всяком случае, был мой замысел.
— А что пошло не так?
— Не было того спроса на дорогие галстуки, на который я рассчитывал. Рынок оказался заполнен, и мне никак не удавалось продвинуть свой товар. Может, я не туда смотрел или просто взялся не за свое дело.
— Но в любом случае ты задолжал банку?
— Да.
— Сколько ты им должен?
— Очень много. Правда, большую часть долга мне удалось погасить, продав вторую машину, перезаложив дом и сбросив часть акций, но я все равно еще должен изрядную сумму.
— Сколько, отец?
Роберт не хочет отвечать. Ред молчит, надеясь, что это вынудит отца заговорить.
Отец уступает.
— Двадцать две тысячи.
— И сколько времени дал тебе банк, чтобы найти их?
— Несколько дней. Начало следующей недели. Не больше. — Роберт качает головой. — Я думаю, им осточертело давать отсрочки.
— И есть у тебя соображения насчет того, где раздобыть эти деньги? Я слышал, ты сегодня утром говорил по телефону насчет нескольких предложений, которые обдумываешь.
— А, это. — Роберт тяжело сглатывает. — Пустая болтовня. Боюсь, с идеями у меня глухо.
— Значит, ты не знаешь, где взять деньги.
— Нет. Наверное, нет.
— Наверное или нет?
— Господи, Ред. Нет. Категорически нет.
— И что будет?
— Надо полагать, меня объявят банкротом.
— Значит, тридцать штук Ричарда Логана пришлись бы весьма кстати?
Ред роняет это как бы невзначай, не меняя тона или тембра голоса, и Роберту требуется секунда или две, чтобы отреагировать.
— Редферн! Я никак не могу взять эти деньги. Это было бы неприлично!
— Почему?
— Это грязные деньги, Ред. Ты должен понимать.
— О да, я это понимаю. Но я сомневаюсь, что это поймут твои банкиры.
— Нет. Никоим образом. Лучше стать банкротом, чем спасти бизнес такой ценой. Я не пойду на это.
— Да будет тебе, папа. Ты еще скажи, что даже не думал об этом.
— Конечно нет.
— То есть ты утверждаешь, что за все время нашего сегодняшнего разговора ты ни о чем подобном не думал?
— Нет. Ни о чем таком. С чего вообще тебе это пришло в голову?
— Да с того, что до поры до времени вы с мамой нападали на меня одинаково рьяно, но как только речь зашла о награде, ты вдруг затих, как мышка. И я знаю, о чем ты подумал. Это было написано у тебя на лице.
— Почему же ты сразу ничего не сказал?
— Я так разозлился на маму, что и сам не сразу сообразил. До меня дошло, только когда я уже находился на полпути к Кембриджу. Но и додумавшись сразу, я не смог бы предложить это при маме — ты же сам видел, как она реагировала на саму мысль о возможности принять награду. Она бы так разошлась, что хоть удавись.
Роберт слабо улыбается.
— Я бы не стал высказываться таким образом, но, да, скорее всего, мы имели бы что-то в этом роде.
— Вот почему я хотел поговорить с тобой один на один.
— В этом есть смысл, Ред, но все равно это… неправильно.
— Почему? Раз уж так случилось, почему бы нам не извлечь из этого хоть какую-то пользу? Почему ты или мама — или я, к примеру, — должны страдать из-за того, что совершил Эрик? Это не наша вина. Ты должен взять эти деньги и отогнать волков подальше от двери.
— А что подумает Логан?
— Логан? Этот человек мультимиллионер. Он, вероятно, придет в восхищение от проявленных тобой прагматизма и инициативы. Господи, отец, возможно, он предложит тебе работу.
— Не шути, Ред.
— Прости. Но какое тебе дело до того, что подумает Логан? Когда Логан объявил о награде, он понимал, что ее, вероятно, придется выплатить. Ему без разницы, кому достанутся эти деньги, коль скоро речь идет о справедливости в отношении Шарлотты. Хоть семье Эрика, хоть аятолле Хомейни, какое это имеет значение?
— Наш сын убил его дочь. Вот что имеет значение.
— Нет, не имеет. Точнее, имело бы в единственном случае — вздумай мы использовать их для защиты Эрика. Но мы не собираемся этого делать. Ты ведь правда не ожидаешь, что Логан будет финансировать защиту человека, который убил его дочь?
— Но ты при этом ожидаешь, что он спасет бизнес отца того человека, который убил его дочь?
— Да, конечно. Почему бы и нет?
Роберт вздыхает.
— Просто мне это не нравится.
— Я знаю. Мне тоже очень не нравится. Но в подобной ситуации это лучшее решение.
— А что скажет твоя мать?
— А что она скажет, если ты обанкротишься? Что скажут твои банкиры, если узнают, что ты в состоянии получить необходимые деньги, но предпочитаешь этого не делать?
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)