Майкл Слэйд - Охотник за головами
Все время возникали новые культы.
Тотемный столб беспокоил Деклерка.
Убийца пошел на риск, чтобы сделать какое-то заявление. Может быть, это просто жажда внимания, а тотемный столб – случайное средство для привлечения этого внимания. Или, может, столб – часть самого заявления?
Больше всего, однако, Деклерка беспокоила поза тела. Можно было просто прибить труп к столбу, но Охотник зачем-то поднял его на высоту пятнадцати футов и поместил так, что резная маска духа оказалась на месте лица. В этом мог быть свой смысл.
Трудно жить на Тихоокеанском побережье и не иметь хоть каких-то знаний об индейских тотемах. Что до суперинтенданта, то он знал об этом больше многих.
Джоанну Портмэн прибили к столбу, некогда установленному на могиле вождя, покровителем которого был дух-акула.
Такой опытный полицейский, как Деклерк, не мог упустить ни одного из возможных мотивов. Самая на первый взгляд незначительная деталь могла многое рассказать о преступнике, который вовсе не был обязан руководствоваться простой логикой. Таких историй полно у каждого полицейского. В конце концов Дэвида Берковица побудил к убийству говорящий пес его соседки.
Деклерк никогда не слышал о существовании у индейцев культа наподобие "Зебры", но разве в последние годы движение индейцев за свои права не набирало силу.
"В Соединенных Штатах, – размышлял он, – большинство черных лидеров обращались к корням, к истории своего народа. И почему-то брали оттуда самые воинственные традиции – вспомним "черных пантер". То же и с женским движением. Это ведь здесь "Женская пожарная бригада" жгла магазины, торговавшие порнографией. Почему бы и индейцам не обратиться к прошлому и не отыскать там какую-нибудь гадость? Это вполне в духе времени".
Его глаза устремились на фото Джоанны Портмэн, распятой на тотемном столбе.
"Ладно, – подумал он. – Надо рассуждать по порядку. Мы имеем тотемный столб. Многие племена ставили его на могилах. Что еще? У квакиютлей[28] был обычай обрезать волосы родственникам покойного.
Нет, это здесь ни при чем. Она же не родственник, а жертва. И у индейцев не было культа отрубленных голов.
Кроме...
Кроме одного исключения. Хаматса!
Через несколько секунд он снимал трубку.
* * *9.36
Телефон ответил только после десятого звонка.
– Алло.
– Доброе утро. Я тебя не разбудил?
– Non, je suis tout juste de la douche. Attends un moment[29].
Деклерк стал ждать. Он представил обнаженное тело жены, ее мокрые каштановые волосы и брызги воды на полу. В его воображении зазвучала музыка – концерт для флейты и арфы Моцарта. Женевьева часто играла его по утрам.
– Вот и я, – услышал он наконец.
– Слушай, у меня появилась одна дикая теория. Хочу узнать твое мнение.
– Я слушаю.
Когда он закончил, на другом конце трубки воцарилась тишина. Потом его жена медленно сказала:
– Так ты никогда не слышал о культе смерти у индейцев?
– Ничего конкретного.
– Значит, ты основывался только на "Зебре"?
– Да, и на других подобных случаях.
– Тогда перескажи мне эту историю.
– Ладно. Значит, так, в апреле 1975-го четверых мусульман в Сан-Франциско обвинили в том, что они входят в группу под названием "Ангелы ада", которая ставит целью разжечь расовую войну путем организации убийств белых. По показаниям главного свидетеля, двое из обвиняемых просили его в тюрьме Сан-Квентин научить их боевым искусствам, чтобы убивать белых. Методика убийств была простая – беспорядочная стрельба на улицах или разрубание жертвы ножом или мачете. Особым шиком у них считалось обезглавливание или обезображивание убитых. Первой жертвой "Зебры" стала женщина.
– А откуда взялось слово "Зебра"? – спросила Женевьева.
– По делу проходила рок-группа с таким названием.
– Значит, это что-то вроде Зодиака?
– Похоже, но того так и не поймали. Того или тех.
– Но если речь идет о культе, то их должно быть много.
– Необязательно. Убийца-одиночка может считать себя членом группы, даже если она существует только в его воображении. Зодиак посылал полиции письма с астрологическими символами, в которых утверждал, что возродится в раю, а все, кого он убил, будут ему служить.
– Похоже на культ Джима Джонса.
– Именно. Так что ты об этом думаешь?
Женевьева снова замолчала, потом сказала:
– Конечно, тотемный столб может иметь значение, и среди индейцев вполне может появиться радикальная группа. Но, по-моему, каннибализм – это уже чересчур.
– Может быть. Но ведь был прецедент в виде Хаматсы. Все зависит от того, насколько убийца сумасшедший.
– У нас вроде была книга об этом?
– Да. В шкафу, на нижней полке.
– А название?
– «История потлача»[30].
– Подожди, я принесу.
Деклерк услышал стук трубки и удаляющиеся шаги Женевьевы. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, воображая себя дома. Должно быть, она сейчас в одном из четырех халатов, и он слегка распахнут, открывая ее стройные гладкие ноги.
За много лет он так и не привык до конца к этому зрелищу. В каком-то смысле Женевьева была не меньшей актрисой, чем Кейт.
При мысли о Кейт он сразу вспомнил кладбище, продутое осенним ветром, и, вздрогнув, открыл глаза. В первые годы второго брака Деклерка всегда охватывало чувство вины, когда он вспоминал о прежней семье. Не проходило и часа без мыслей о Кейт или Джейн. Особенно о том, как Джейн сидела у него на коленях. Он часто вспоминал, как впервые встретил Кейт в Нью-Йорке – в ноябре, перед самым Днем Благодарения.
Он был тогда в Штатах на стажировке. Коллега из отдела убийств, зная, что сержант-канадец любит театр, предложил ему билет на Бродвей. Давали "Росмерсхольм" Генриха Ибсена, и Кейт играла главную роль.
Даже сейчас Деклерк помнил дрожь, охватившую его тогда. Ни до, ни после он не испытывал такого чувства. Он чувствовал себя донельзя глупо, сидя в полном зале и изнемогая от любви к женщине, которую видел впервые в жизни.
"Чего ты боишься? – подумал он. – Зайди за сцену и познакомься с ней. В худшем случае тебя выставят. Но если ты этого не сделаешь, то никогда себе не простишь. Господи Боже, какая актриса!"
У входа за кулисы его остановил охранник.
– Куда вас несет, дружище? – спросил он дружелюбно.
– Я хочу пройти за сцену.
– А пропуск у вас есть?
– Нет.
– Тогда вы не пройдете.
Деклерк колебался всего секунду. Потом полез в карман и достал служебное удостоверение.
– Надеюсь, этого пропуска вам достаточно? – он доверительно склонился к уху охранника. – И не поднимайте шума.
Его пропустили.
"Что значит маленький обман перед большим чувством?" – думал он, пробираясь по коридорам. Его удостоверение не имело силы на территории США, и каждую минуту его могли разоблачить и выставить вон. Обливаясь потом, он спешил вперед, спрашивал у кого-то дорогу и наконец постучал в дверь. Внезапно он обнаружил, что у него нет слов.
– Если войдете, пеняйте на себя, – раздался голос из-за двери. – Я не одета.
И вот сейчас, двадцать пять лет спустя, он сидит здесь и воображает другую неодетую женщину.
"Как все повторяется, – подумал Деклерк. – Дженни, почему не повторилась ты?"
Каждый день суперинтендант убеждал себя, что нельзя столько времени проводить в прошлом. Что случилось, то случилось, такова жизнь. Или судьба. Или Бог знает что. Хорошие времена были, они кончились, но будут другие.
«Ты счастливчик, Роберт, и перестань плакаться. Мало кому выпадает любовь хоть раз в жизни, а тебе повезло уже дважды. Другой на твоем месте возносил бы хвалы Господу за Женевьеву. Что же ты все пытаешься собрать осколки?»
Но тут же ему вспомнилась беззубая улыбка Джейн. Он никогда не видел Кейт такой счастливой, как в день рождения ребенка. Да и сам никогда не был так счастлив. Он стоял в палате монреальской больницы и смотрел на бледную жену со спутанными волосами, баюкавшую новорожденного ребенка. Его переполняли гордость и еще какое-то чувство, похожее на восторг. Наверное, это была любовь.
Он вспоминал это много лет спустя, сидя зимним вечером перед догорающим камином. Тогда Женевьева присела рядом с ним.
– У тебя такой несчастный вид, дорогой. Что случилось?
– Я просто думаю.
– О Кейт или о Джейн?
– О Кейт и Джейн, – он продолжал смотреть в огонь.
– Это была не твоя вина, Роберт. Помни про это, пожалуйста. Мне так жаль иногда, что я ничем не могу тебе помочь.
Деклерк поднял на нее глаза, полные затаенной печали:
– Ты можешь, Дженни, и делаешь это. Каждый день, каждую минуту. Не знаю, что бы я делал без тебя. Я люблю тебя и нуждаюсь в тебе, но все равно чувствую вину.
– Но за что? За их смерть? За то, что ты не умер с ними? Роберт, не будь так жесток к себе. Ты ни в чем не виноват!
– Нет, Дженни. Если бы я не был полицейским, ничего бы не случилось.
