Юрий Бригадир - Не жить
– Настя! – твердо сказал я. – Если я говорю «никаких» – это значит «никаких». Это значит, что ты проверишься и поставишь себе спираль, а если спираль не поможет, ты сделаешь себе один аборт, а если беременностей будет сто – ты сделаешь себе сто абортов, и я даже не собираюсь это все обсуждать. Нет в мире ничего страшнее младенцев – это я тебе как бывший детдомовец говорю. Хочешь иметь у себя в тылу диверсанта – заведи себе короеда! – Я даже повысил голос, но при этом всего лишь улыбался.
– Уж лучше операцию тогда… – тихим голосом проговорила Настя.
– Ну или операцию. В общем – иди куда там у вас… в консультацию что ли, в центр какой и выясни все. Деньги – не вопрос. Ну и последнее… – Я замолчал и посмотрел сначала вниз, потом ей в глаза.
– Что? – вдруг испугалась Настя и заморгала.
– Джек, – напомнил я. – Ты его помнишь? – Она кивнула. – Так вот помни всегда. Я не убиваю просто так. Только за дело. Другими словами, ты не должна мне вредить. Впрочем, теперь – и себе тоже. Мы ведь одна стая? Правда? – жестко просверлил я ее взглядом. Она побледнела и кивнула:
– Да…
19
Никто не понял, за каким хером Влад поехал в деревню. Вроде все нормально было, чинно, по-деловому, а Гиря вдруг резко набрал номер Милевича и отчеканил:
– Я с Серегой в Лавочки. Одну машину за мной отправь следом… Лучше Чингиза… Но пусть на пятки мне не наступает…
Лавочки были небольшой деревенькой в пятидесяти километрах от города. Не так далеко, чтобы была глушь, но и не так близко, чтобы чувствовать всю дрянь цивилизации. Пятьдесят дворов, магазин, заброшенный клуб и строящаяся церковь, в которой упорно служил старый знакомый иерей Федор. Еще в Лавочках у Гиреева неспешно строился дом, но не сказать чтобы шикарный, а скорее для того, чтобы был. Все было возведено, покрыто искусственной черепицей и оставлено под присмотром дальнего родственника Сашки, по совместительству сторожа, по жизни участника каких-то эксклюзивных войн, на которых он потерял часть здоровья и почти полностью трудолюбие. Прописан был родственник на соседней улице, но нагло жил уже в новом доме, против чего Влад не возражал. Сашка странным образом для Лавочек не бухал по-черному, развлекался резьбой по дереву, поэтому отвел ему Гиреев целую пристройку для житья и чердак для развлечений, куда Сашка немедленно занес колоду кедра и стал отводить душу. Мебели в доме почти не было, да и не все комнаты были закончены, однако в гостиной стояли диван, стол и большой телевизор. Хороший телевизор, метровый. В углу Влад попросил сделать камин, отчего Сашка изумился, а местный печник обрадовался, поскольку он давно мечтал что-нибудь эдакое сложить, да заказов не было. Максимум голландку кто просил, да и то редко. А тут – целый камин. Заморская печка получилась забавной и шероховатой, зато не дымила. Неожиданно камин полюбил и Сашка, вначале смеявшийся над странной забавой, а после вдруг ставший топить его каждый вечер, да листать перед ним газеты и чай прихлебывать. Для основного тепла котельная во дворе пристройкой стояла, а камин был вроде как для отдыха.
Церквушка отца Федора располагалась на краю деревни и даже купола пока не имела. Но батюшка служил уже несколько месяцев, постепенно стягивая к себе окрестные селения и побольше размером, ибо церквей в них отродясь не было. Немного служил, а больше – само собой – строил. И с Божией помощью, и с помощью добрых людей. Гиреев, конечно, жертвовал и по старой дружбе, и по легкой своей набожности – не очень, впрочем, крепкой. Однако хотелось Владу, чтобы в его селении была церковь – чего уж врать. Церковь в деревне как та же печка в доме. Есть печка – есть дом. Нету печки – нету дома. Баловство одно. Сарай. Беседка. Временное что-то, вроде палатки.
Рано утром Влад подъехал к своим воротам, собираясь долго стучать, чтобы разбудить родственника. Но Сашка уж два часа как проснулся, а с час тому назад закинул в котельную угля и уже ходил по дому, раздумывая, какой узор вырезать будет да каким инструментом.
Само собой, родственник обрадовался. И деньжат как-никак хозяин подкинет за присмотр, да и обсудить надо кой-чего по хозяйству.
Но Влад целоваться во все щеки не стал, сухо поздоровался, прошел в гостиную и попросил чаю, желательно с медом.
– Сей секунд! – без промедления притащил требуемое Сашка на стол, и сели они молча пить.
Разговор не клеился. Вернее, родственник несколько раз порывался спросить чего или похвастаться чем, но Гиреев только прихлебывал и молчал. Потом встал, подошел к окну и сказал:
– Ты, Сашка, поживи-ка денек-два дома… А я тут побуду… Проблемы у меня…
– Какие проблемы? – заинтересовался Сашка, поморщившись.
– Личные… Ни к чему тебе тут быть. Опасно.
– Да ну… – недоверчиво протянул родственник. – Должен, что ли, кому?
Уже начинавший галлюцинировать от бессонной ночи Влад улыбнулся:
– Должен.
– И много? – спросил Сашка.
– Как тебе сказать… Практически ничего…
– Ха, – отхлебнул чая родственник, – так ничего и отдай!
Влад посмотрел через окно во двор, увидел нетронутый, только чуть просевший от тепла синеватый снег, и ему вдруг страшно захотелось слепить снежок. Просто так захотелось, без всяких объяснений. Чтобы чувствовать холод в ладонях, хруст сминаемых снежинок и влагу, стекающую с пальцев. Ведь утром неожиданно выглянуло солнце, и сразу отчаянно запахло приближающейся весной.
– До шести вечера я должен умереть, Сашка. Либо умрет другой. Вот такие простые условия.
– Что значит – должен? Кому должен? Что за хрень? – удивился родственник.
– Вот как раз этого я и не знаю. Ладно, некогда мне. Я в церковь, к Федору. Сегодня, кстати, службы нет у него, не знаешь?
– Вроде нет… Да он редко служит, строится больше. Купол там мужики готовят, да кой-где пришлось укреплять по-серьезному Оно и понятно – столько лет без верхушки. Кирпич местами рассыпался. Балки сгнили.
He хочет Федя рисковать. Инженеры вон с города приезжали, две папки чертежей ему привезли – сидит, думает… Так что все-таки случилось, расскажи?
Влад отвернулся от окна, поставил кружку на стол и вышел.
– Серега расскажет, водитель мой… – бросил он в дверях. – Я съезжу, а ты его чаем-то напои. Пусть отдохнет… Вообще, зря я тебе… Ладно… Молчи как рыба, короче…
…Отца Федора Гиреев нашел сразу возле ворот безглавой еще церкви. Строительные леса окружали ее по периметру, а на кирпичном теле были видны тщательно сделанные заплаты. Время и непогода искрошили материал. Когда батюшка начинал ремонт, то вначале хотел оставить церковь чисто кирпичной, какой она и была изначально, но, чем дальше увязал в реставрации, тем яснее становилось, что с такими повреждениями придется штукатурить и белить. Впрочем, хоть и деньгами дороже, зато куда приятственней – белая церковь с золотым куполом. Издалека видно. Красота. Сияние.
Влад в церковных одеждах не разбирался. Был Федор в чем-то черном и длинном, не очень чистом, и в рабочих рукавицах заодно. Вышел из ворот и смотрел вверх, туда, на будущую маковку, о чем-то размышляя. Как подъехала машина – он слышал и даже краем глаза видел, но значения не придал, ибо весь в думах был. Поэтому Гиреев неслышно подошел сзади и чуть не в ухо спросил:
– Когда купол-то ставить будешь, батюшка?
– Вот и думаю… Кран, понимаешь, не достает. То есть достает, но без запаса. И тут либо ювелиром надо быть, а у Пашки всегда руки трясутся, либо другой кран заказывать. Немецкий. Тот достанет… – Федор повернулся и заулыбался сквозь бороду: – Володя! Давненько ты у нас не был! Здравствуй, здравствуй!
– Здорово. Уж который год ты в рясе, а не знаю, как с тобой здороваться… Все время вспоминаю, как мы с тобой пиво пили. Не серчай, ты у меня как два человека сразу…
– Так и я помню… – сказал Федор, сняв рукавицу и пожимая Владу руку– Не отрекаюсь. Времена меняются. Люди остаются. Какими судьбами?
– Дело у меня, Федя. Очень… даже не знаю… Важнее не бывает, наверное…
– Так тогда в дом пойдем, поговорим! Прикрою только…
Жил Федор в доме неподалеку. Сруб шесть на шесть, печка да кошка необразованная.
– А матушка где? – спросил Влад, перекрестившись на образа, не столько по привычке, сколько из вежливости.
– В соседней деревне у сестры гостит. К вечеру будет. Сейчас чайку сообразим. Замерз поди? Хотя что я, теплеет уже. Днем до семи-восьми обещали. Врут, конечно, но все одно – весна.
– Ну, чайку так чайку… Хотя я только что пил…
Федор гремел посудой и шелестел пакетами.
– Чай – не для еды, Володя. Чай – сам понимаешь… Для настроя. Для беседы.
Влад сидел на стуле и стучал пальцами по столу. Только это он думал, что стучал пальцами. На самом деле – уже почти кулаком. Федор посмотрел на его руку, потом на его лицо и покачал головой. Нервы. Поставил чайник, подошел и придавил ладонью руку к столу:
