Джеймс Паттерсон - Розы красные
После всех ошибок и оскорблений, нанесенных мне вашими бездельничающими сотрудниками, ваш банк еще имеет наглость отказать мне в личном займе. Это невыносимо: сидеть здесь и слушать, как ничтожная мисс Ханжа Принстон отказывает мне, а в голосе ее звучит столько неискренности и снисходительности, что они буквально сочатся из трубки.
Я привык оценивать организацию обслуживания по десятибалльной шкале. Я ожидаю результат не ниже, чем 9, 999 из 10. Ваш банк, к сожалению, на такое не способен.
Для маленьких людей наступит их день.
Он перечитал письмо и остался доволен содержанием, особенно если учесть, что писалось оно в два часа ночи. Нет, даже очень доволен.
Потом он его, конечно, отредактирует, подпишет и отложит туда, где обычно хранит свои письма до определенного времени. Они слишком опасны, чтобы доверить их обычной почте.
Господи, как же он ненавидел банки! Эти проклятые заведения, облеченные слишком большой властью! Наглые Интернет-провайдеры! Правительство! Большим мальчикам и девочкам пора надрать задницы. И он это сделает. Для маленьких людей наступит их день.
Глава 35
В то утро, уходя из больницы, я кое-что пообещал привезти Дженни. Она заставила меня поклясться, что я обязательно остановлюсь у «Биг Майк Джордано» и привезу ей большую пиццу.
Горячая коробка обжигала ладони, и я перебрасывал ее с руки на руку, как заправский жонглер, входя в палату к дочери. Конечно, много она бы все равно не съела, но доктор Петито уверил меня, что кусочек любимого кушанья ей не повредит.
– Доставка заказа! – объявил я, вальсируя по палате.
– Ура! Ура! – захлопала в ладоши Дженни, сидя на кровати. – Ты избавил меня от необходимости съесть этот ужасный, противный больничный ужин! Спасибо, папочка. Ты самый хороший!
Дженни вовсе не выглядела больной, и казалось странным, что сейчас ей необходимо оставаться здесь, в больнице Святого Антония. Как бы мне хотелось, чтобы ее внешность соответствовала ее самочувствию. К этому времени я уже знал почти все о предстоящей операции. Вместе с подготовкой она должна была занять примерно от восьми до десяти часов. Затем хирургу следовало рассечь вырезанную опухоль и отправить ее маленький кусочек на биопсию. До операции состояние Дженни стабилизировали при помощи дилантина. Сама операция была назначена на завтра и должна была начаться ровно в восемь утра.
– Тебе, наверняка, хочется попробовать и оливки, и анчоусы, верно? – поддразнивал я дочурку, открывая коробку с пиццей.
– Вот и нет, мистер Рассыльный. Вы ошиблись. Если на вашем пироге есть эти противные скользкие анчоусы, можете отправляться назад в свой магазин. Меня они не интересуют, – парировала Дженни и бросила на меня такой хитрющий взгляд, которому могла научиться только у бабули.
– Да он просто издевается над тобой! – решительно заявила Нана и поглядела на меня более ласково.
Дженни пожала плечами:
– Я понимаю, Нана, но я тоже хочу немного подразнить его в ответ. «Это наше дело, чу-чу-чу, буду делать, что хочу», – запела она какую-то старую песенку и тут же рассмеялась.
– А я, наоборот, обожаю анчоусы, – вступил в разговор Дэймон только ради того, чтобы хоть в чем-то противоречить сестре. – Они такие соленые!
– Ничего странного в этом нет, – нахмурилась Дженни. – Я даже думаю, что в прошлой жизни ты сам был анчоусом.
Тут уже мы расхохотались все вчетвером, а потом с аппетитом принялись за пиццу с добавочной порцией сыра, запивая ее молоком. Мы вкратце обменялись новостями, но главной рассказчицей, конечно, снова выступила Дженни. Она подробно описывала, как ей проводили повторную томографию, при этом сеанс длился целых полчаса. Затем она торжественно объявила:
– Я решила стать врачом, и это решение окончательное. Скорее всего, я буду учиться, как папочка, в университете Джонса Хопкинса.
Около восьми часов Нана и Дэймон стали собираться домой. Они находились в больнице уже с трех дня.
– А папуля еще немного задержится у меня, – заявила Дженни. – Он весь день работал, и я его почти сегодня не видела. – Она жестом поманила к себе Нану, они крепко обнялись, и так стояли несколько секунд, не в силах разжать объятья. Нана шепнула Дженни на ушко что-то, наверное, очень личное и важное, и моя дочурка понимающе кивнула.
Затем Дженни подозвала к себе Дэймона:
– А теперь ты обними меня и поцелуй, – почти по-взрослому скомандовала она.
Перед тем как уйти, Бабуля Нана и Дэймон еще долго махали Дженни руками, посылали бесконечные воздушные поцелуи и обещали прийти завтра при первой же возможности, при этом ободряюще улыбаясь. Дженни сидела на кровати, щеки ее были мокрыми от слез: она одновременно смеялась и плакала от избытка чувств.
– Мне это даже немного нравится, – призналась она Нане и Дэймону. – Теперь я просто обязана быть всеобщим центром внимания и забот. Но скоро все ваши волнения прекратятся, потому что я на самом деле стану врачом. Кстати, начиная с сегодняшнего дня вы все можете начать называть меня доктор Дженни.
– Спокойной ночи, доктор Дженни. Приятных тебе сновидений, – ласково проговорила от двери Нана. – Увидимся завтра, дорогая моя девочка.
– Спокойной ночи, – повторил Дэймон и уже повернулся, чтобы уйти, но неожиданно спохватился и быстро добавил: – Ах, да, чуть не забыл: спокойной ночи, доктор Дженни!
После того как Нана и Дэймон, наконец, ушли, мы несколько минут просто молча посидели с Дженни рядом. Я обнял ее за плечи. Мне показалось, что долгая сцена прощания глубоко тронула нас обоих. Я сидел на краешке больничной койки и держал свою дочурку так осторожно, словно она могла расколоться, как самый тонкий фарфор. Так просидели мы с ней довольно долго, потом о чем-то поговорили, но в основном молчали.
Я даже удивился, когда вдруг заметил, что Дженни уже крепко спит у меня на руках. Вот только тогда слезы крупными каплями потекли у меня по щекам.
Глава 36
Я оставался с Дженни в больнице всю ночь. Мне было грустно и страшно одновременно. Никогда еще я не испытывал такого ужаса: он словно превратился в живое существо и крепко стиснул мою грудь. Иногда я начинал дремать, но сразу же просыпался. Временами я старался думать о банковских ограблениях, чтобы переключиться хоть на что-то другое. Кто-то жестоко убивал невинных людей, и мне это было знакомо и близко, как, впрочем, наверное, и всем остальным людям.
А еще я думал о Кристине. Я любил ее и ничего не мог с собой поделать, но я знал, что она уже приняла окончательное решение относительно нас обоих. И здесь я тоже был не в силах что-либо изменить. Она не хотела жить с детективом по расследованию убийств, а я, наверное, уже не мог стать никем иным.
На следующее утро мы с Дженни проснулись около пяти часов. Ее палата напоминала одновременно огромную плоскую крышу для принятия солнечных ванн и маленький цветущий сад. Мы молча наблюдали за восходом солнца. Все вокруг казалось таким спокойным и безмятежным, что мне снова стало очень грустно. А вдруг это наш последний рассвет, который мы встречаем вместе? Я попытался отбросить эти глупые мысли, но они так и лезли в голову.
– Ни о чем не беспокойся, папочка, – убедительно произнесла Дженни, словно прочитала все на моем лице. Впрочем, эта маленькая волшебница иногда действительно умеет творить чудеса. – В моей жизни будет еще очень много чудесных рассветов. Хотя, мне тоже немного страшновато. Если уж говорить честно.
– Если уж говорить честно, – повторил я. – А между нами по-другому и быть не может.
– Ну, хорошо. На самом деле мне очень даже страшно, – заявила она тоненьким голосом.
– И мне тоже, моя малютка.
Мы взялись за руки и стали наблюдать за великолепным оранжево-красным солнцем. Дженни вела себя очень тихо. От меня потребовалось огромное усилие воли, чтобы не сломаться в такой серьезный момент. Горло сдавило, и я притворился, что зеваю, хотя мою дочурку обмануть было невозможно.
– Что будет сегодня утром? – наконец шепотом спросила меня Дженни.
– Какие-нибудь подготовительные процедуры перед операцией, – ответил я. – Может быть, еще один анализ крови.
Она наморщила носик:
– Они тут просто вампиры какие-то. Вот почему я попросила тебя остаться со мной на ночь.
– И правильно сделала. Я сумел отразить несколько их подлых нападений как раз под самое утро, – поддержал я дочурку. – Просто не хотелось тебя будить. А может быть, сегодня тебя побреют впервые в твоей жизни.
Дженни обхватила голову обеими ручонками:
– Ни за что!
– Только немножко, на затылке. Это сейчас считается очень модным.
Но она продолжала смотреть на меня перепуганными глазенками:
– В общем, наверное, ты прав. Ты действительно так считаешь? Тогда почему бы тебе тоже не побрить себе затылок, а? Тогда мы оба будем выглядеть очень модно.
