Борис Старлинг - Шторм
Слоны и кони, шахматные фигуры, выстроенные перед игрой.
И прямо в середине, пришпиленная позади головы к впадине у горла женщины, злобно шипит на каждого приближающегося угольно-черная гадюка.
* * *До организации в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году специального бюро расследованием несчастных случаев на море занимались инспекторы Морского департамента Министерства транспорта. Теперь БРМП представляет собой особую, автономную структуру внутри департамента (расширившегося, вобрав в себя управления Регионального развития и Охраны окружающей среды), и главный инспектор отчитывается лично перед министром. Его независимость усиливается тем, что Бюро базируется в Саутгемптоне, далеко от кровосмесительных коридоров Уайт-холла.
Бюро расследований морских происшествий разбирается примерно с двумя тысячами инцидентов в год. Около шестисот из них требуют расследования, хотя в большинстве случаев достаточно переписки или телефонных переговоров. Примерно семьдесят требуют обязательного ознакомления с местом происшествия. И фактически ни для одного не нужна та самоотдача, которая прослеживается в расследовании с "Амфитритой". В плане потерянных жизней это крупнейшая катастрофа с участием британского судна с крушения 1987 года, когда пошел на дно паром "Герольд оф фри энтерпрайз". Фрэнк привез с собой в Абердин семерых инспекторов и шестнадцать ассистентов с расширенными полномочиями.
Кристиан Паркер, третий помощник капитана с "Амфитриты" и единственный спасшийся член команды мостика, был переведен из отделения неотложной помощи в главный корпус королевской лечебницы, в паре сотен ярдов вверх по склону холма. У входа, вытаптывая траву на раскинувшейся перед входом, поросшей маленькими деревцами лужайке, толпятся журналисты. Быстро, так, что его не успевают узнать, Фрэнк проталкивается сквозь ряды репортеров, показывает на вахте маленькую ламинированную карточку с символом БРМП в левом верхнем углу, и ему сообщают номер палаты Паркера. Он направляется вниз по лестнице, а потом идет в обратном направлении полуосвещенными коридорами, где пахнет готовящейся едой и пластиком новых приборов.
Доктор стоит в дверях, записывая что-то в блокноте. На поясе Фрэнка звенит мобильный телефон. Доктор вскидывает на него глаза.
– Не могли бы вы его отключить? – говорит он. – Сотовые телефоны мешают работе больничного оборудования. Создают помехи.
Фрэнк тянется к телефону, нащупывает нужную клавишу и отключает его.
Он находит нужную палату со второй попытки; в первый раз его заносит в посудомоечную. У палаты Паркера дежурит полисмен. Фрэнк снова показывает удостоверение. Полицейский открывает дверь и пропускает его.
Когда Фрэнк входит, Паркер поворачивает голову в его сторону. Лицо моряка фактически не пострадало: никаких повреждений, кроме ссадин над правым глазом и легкого пореза в нижней части левой щеки.
Травма, которую Фрэнк видеть, конечно, не может, находится в сознании Паркера, в его голове. Она дает о себе знать ночными кошмарами, нескончаемыми вереницами образов, бьющихся изнутри о стенки его черепа. Кроме кровати и тумбочки в окрашенной в светло-голубой цвет палате есть два стула, на один из которых Фрэнк и садится. Паркер наблюдает за ним молча.
Фрэнк знает, что он не из тех, к кому с первого взгляда проникаются доверием и почтением. Он невысокий и коренастый, с небольшим, но выступающим полусферой над брючным ремнем животиком. Его седые волосы подстрижены коротким ежиком, что зрительно увеличивает уши. У него нос боксера, большой, плоский и едва ли уже, чем рот. Сейчас он старается, чтобы Паркер расслабился.
– Я Фрэнк Бошам, возглавляю расследование крушения "Амфитриты".
Паркер едва заметно кивает.
– Как вы себя чувствуете?
– Умираю от голода. И от жары. Сделайте милость, откройте окно.
Фрэнк встает и подходит к окну.
– Вас не покормили завтраком? – спрашивает он, возясь с задвижкой.
– Тогда не хотелось. А теперь я проголодался. Правда, придется ждать ланча.
Паркер роняет слова медленно и тяжело.
Оконная задвижка раздраженно скрипит, но поддается. Фрэнк распахивает окно до предела, возвращается к кровати и, сняв пиджак, вешает его на спинку стула. Становятся видны могучие предплечья настоящего моряка, человека, десятилетиями крутившего ручную лебедку и травившего шкоты.
– Кристиан, я пришел сюда, чтобы расспросить вас о случившемся на борту "Амфитриты". Понятно, что вам этот разговор удовольствия не доставит, но мне необходимо узнать о событиях той ночи все, что вы сможете вспомнить. Наша беседа будет записываться. У вас нет возражений?
Паркер пожимает плечами. Фрэнк достает из кармана портативный кассетный диктофон, кладет его на прикроватную тумбочку и включает. Зажигается красный индикатор записи.
– Что вы помните, Кристиан? О той ночи?
– Я помню, как свалился в воду. Она была холодная. Обалдеть, до чего она была холодная.
– А потом?
– Ничего.
– А перед этим?
Паркер молчит. Фрэнк подсказывает ему:
– Вы помните что-нибудь из происходившего до вашего падения?
Паркер кивает.
– Дайте мне пару секунд, ладно?
– Конечно.
Из коридора за дверью доносится поскрипывание резиновых подошв обуви и приглушенное звяканье тележки.
Паркер прокашливается.
– Была бомба.
– Бомба? Вы уверены?
– На все сто.
Бомба. Фрэнк, в том или ином качестве, был связан с морским делом добрых сорок лет, но отроду не слышал, чтобы кто-то закладывал бомбу в паром. Перво-наперво ему приходит в голову, что Паркер бредит или что-то перепутал, однако тот выглядит находящимся в здравом уме и трезвой памяти. Речь немного замедленная, но с головой у него, похоже, все в порядке.
– Что произошло? Начните с самого начала.
Паркер рассказывает Фрэнку обо всех событиях на мостике, имевших место перед полуночью, когда он только-только заступил на четырехчасовую ночную вахту, самую утомительную смену. Капитан Саттон – Эдди Кремень – собрал их на мостике и сообщил, что на борту находится бомба. Второй помощник Гартоуэн остановил паром, переведя машину на холостой ход, а он, третий помощник Паркер, поднял по авралу палубных матросов. Пассажирам остановку судна объяснили тем, что на винт намоталась рыбацкая сеть. Работы, проводившиеся на автомобильной палубе, контролировались четырьмя камерами – носовой, кормовой, левого и правого борта. Продублированные на мостике индикаторы механизмов открывания и закрывания носовых ворот, как и положено, изменили цвет с зеленого на красный при их открытии и снова на зеленый после закрытия.
– А когда капитан Саттон закончил, он снова вернулся на мостик?
– Ага.
– Как он выглядел?
– Потрясенным.
– Это и неудивительно. Если бы та бомба взорвалась, когда они передвигали фургон, и от него, и от матросов остались бы лишь кровавые ошметки.
– Ага. Когда дело было сделано и у него появилась возможность осмыслить произошедшее, тут-то его и проняло.
– А откуда он вообще узнал о бомбе?
– Не знаю. Должно быть, получил предупреждение.
– По радио?
– Наверное.
– Но из радиорубки об этом не докладывали?
– Спаркс? Если и докладывал, то не мне. Я ничего такого не слышал.
Фрэнк почесывает лодыжку. Лента безжалостно крутится вперед.
– Тут есть кое-что странное. Вы сказали, что была бомба.
– Ага.
– Но капитан Саттон и палубные матросы сбросили машину с бомбой в море.
– Ага.
– Значит, на борту бомбы больше не было.
– Так я и подумал. Поначалу.
– Что вы имеете в виду, говоря "поначалу"?
– Как и все, я решил, что опасность миновала. Потом вдруг раздались два мощных удара. С них-то все и началось.
– Удары? Похожие на взрывы?
– Ага. Именно на взрывы. Весь корпус тряхануло. Реверберация ощущалась на мостике.
– Но первый сигнал о помощи был подан в двенадцать минут второго. А фургон, как вы говорили, был сброшен за борт вскоре после полуночи.
– Ага. Мы выбросили машину и решили, что опасность миновала. Снова запустили двигатели на крейсерскую скорость и перестали об этом думать. Потом дело запахло штормом, и нам пришлось слегка сбросить скорость.
– Какова была сила шторма? По Бофору семь, восемь?
Семь баллов, это вполне терпимо, скорость ветра 28-33 узла с высокими волнами. При восьми баллах шквалистый ветер достигает порывами 34-40 узлов, волны вскипают пеной.
– Что-то вроде этого. Мне доводилось бывать в переделках и похуже. Однажды, у побережья Фразербурга, на нас налетел шторм в одиннадцать баллов. Но пассажирам пришлось бы хреново и при семи.
– Насколько вы снизили скорость?
– На два или три узла. Кажется, с семнадцати до пятнадцати.
– Значит, с учетом остановки вы выбивались из графика.
– Ага. Капитан прикидывал, насколько мы прибудем позже, чем по расписанию.