Чеви Стивенс - Похищенная
На пятый день я начала опасаться, что, пока он снова появится здесь, я просто умру от голода. Большую часть дня я провела, лежа на кровати или сидя спиной в угол, в ожидании, когда откроется дверь, продолжая твердить свой стишок, но в конце концов задремала. И тут замок на двери щелкнул, и в хижину вошел он.
Я была действительно рада его приходу — теперь я не буду голодать. Особенно я обрадовалась тому, что он был один, но потом подумала, что Кристина может быть связана и лежать без сознания у него в фургоне.
Выродок с головой не в ладах, ему требуются боль и страх.
Голос мой дрожал, как и все тело, когда я сказала:
— Слава богу, я так испугалась. Я… я уже думала, что мне придется умереть здесь совсем одной.
Бровь его удивленно приподнялась.
— А ты бы хотела умереть здесь в чьей-то компании?
— Нет! — Я резко мотнула головой, и комната перед моими глазами закачалась. — Я хочу, чтобы никто не умирал. Я тут все время думала… — Мой истощенный голодом мозг с трудом подбирал нужные слова. — Я тут кое-что думала о… разных вещах. О вещах, которые я хотела сказать вам, но для этого мне нужно знать… — Сердце мое сжалось. — Кристина, с ней все в порядке?
Он неторопливо подошел к одному из высоких табуретов, уселся на него и оперся подбородком на руку.
— А тебя не интересует, как дела у меня?
— Да, да, конечно, я как раз подумала… как раз хотела спросить…
Лицо Выродка расплывалось перед моими глазами, потом изображение становилось четче, потом снова затуманивалось.
— Я провинилась. Очень провинилась. В прошлый раз.
Глаза его сузились, и он согласно кивнул.
— Но у меня есть план. Видите ли…
— У тебя есть план?
Он напрягся и сел прямо.
Какого черта я все это говорю?
Я впилась ногтями в ладонь. Комната вокруг снова обрела четкие очертания.
— Насчет того, как мы могли бы все устроить.
— Это интересно, но я и сам тут кое-что придумал. Стало ясно, что я должен принять некоторые решения, и я не думаю, что тебе понравятся имеющиеся при этом варианты.
Пришло время бросать игральные кости. Я медленно поднялась на ноги. Комната снова начала кружиться. Я оперлась рукой о стену, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Когда я открыла глаза, Выродок внимательно смотрел на меня. Без всякого выражения на лице.
Прижимая руку к животу, я покачиваясь подошла и села на табурет рядом с ним.
— Думаю, я поняла. У вас было много хлопот, и причиной этого стала я, верно?
Он прикрыл глаза и медленно кивнул.
— Дело в том, что в последний раз, когда мы пробовали… я тогда что-то сказала? На самом деле это была не я. Я просто подумала, что вы хотите от меня этого, что так я доставлю вам радость.
Он по-прежнему выглядел безучастным, но теперь пристально смотрел мне в глаза. Самые лучшие лжецы стараются держаться как можно ближе к правде. Я сделала еще один глубокий вдох.
— Я была по-настоящему напугана, я боялась вас и тех чувств, которые вы во мне вызывали, но я не знала…
Он оторвал подбородок от руки и выпрямил спину. Мне нужно было говорить быстрее.
— Сейчас я это поняла; мне нужно просто быть честной с вами, с самой собой, и я готова сделать это. — Я молилась, чтобы у меня нашлись силы произнести последние слова. — Поэтому я хочу попробовать еще раз. Пожалуйста, дайте мне еще один шанс, прошу вас. — Я выдержала длинную паузу и, затаив дыхание, вся напряглась, когда он встал с табурета.
— Видимо, мне следует с этим немного подождать, Энни. Я не хочу принимать скоропалительных решений. — Он встал передо мной, вытянув руки вперед и слегка склонив голову набок. — Как насчет того, чтобы для начала обняться?
Он улыбался, но его глаз эта улыбка не касалась. Он проверял меня. Я шагнула вперед и обняла его.
— С Кристиной все хорошо, — сказал он. — Мы с ней замечательно провели полдня, осматривая дома. Она действительно прекрасно знает свое дело.
Я наконец выдохнула.
— Я чувствую, как твое сердце бьется рядом. — Он сжал меня крепче. Потом отпустил и сказал: — Давай-ка мы тебя немного покормим.
Он вышел из дома, но тут же вернулся с коричневым бумажным пакетом в руках.
— Суп из чечевицы, только что приготовленный в моей любимой кулинарии, и немного натурального яблочного сока. Протеин и глюкоза поддержат тебя.
Выродок подогрел благоухающий суп и принес мне миску, от которой шел пар, вместе со стаканом сока. Мои трясущиеся руки потянулись к супу, но он сел рядом со мной и поставил миску на стол перед собой. На мои глаза навернулись слезы.
— Пожалуйста, мне нужно поесть, я такая голодная!
— Я знаю, — сказал он мягким, добрым голосом.
Он поднес ложку к своим губам и подул на нее. Я потрясенно смотрела, как он сделал глоток. Удовлетворенно кивнув головой, он снова опустил ложку в миску. Снова подул на нее, но на этот раз поднес ее к моему рту. Когда я потянулась к ней, он остановился и покачал головой. Я положила руки на колени.
Выродок медленно кормил меня супом, каждый раз дуя на него и время от времени останавливаясь, чтобы дать мне глоток яблочного сока. Когда я съела половину, он сказал:
— Думаю, это все, что твой желудок сможет выдержать. Тебе лучше?
Я кивнула.
— Вот и хорошо. — Он взглянул на свои часы и улыбнулся. — Тебе пора принимать ванну.
Когда в этот раз он вывел меня из ванной к кровати и, остановившись сзади, начал расстегивать змейку на моем платье, я уже знала, что делать.
— Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне — я не хочу этого делать.
Упершись подбородком мне в плечо, он прижался к мочке моего уха.
— Я чувствую, как ты дрожишь. Чего ты так боишься?
— Вас, я боюсь вас. Вы такой сильный… И вы можете причинить мне боль.
Мое платье скользнуло на пол. Он обошел меня и встал напротив. При свете свечей глаза его сияли. Он провел средним пальцем по моей шее.
Его палец стал опускаться вниз, почти дошел до лобковой кости и там остановился.
По коже у меня побежали мурашки.
— Опиши мне свой страх.
Слово «страх» его голос выделил особо.
— Мои колени… они подгибаются. Желудок сжался. Мне трудно дышать. Мое сердце… кажется, что оно вот-вот взорвется.
Он уперся руками мне в плечи и принялся подталкивать меня назад, пока край матраса не ударил мне под колени, а потом с силой толкнул меня, так что я упала на кровать. Я молча смотрела, как он срывает с себя одежду.
Я поползла через кровать, но он ухватил меня за щиколотку и оттащил назад. Потом он оказался на мне сверху и принялся рвать с меня трусики и бюстгальтер. Все произошло очень быстро. Член его был твердым, а затем он вошел в меня. Я вскрикнула. Он улыбнулся. Я заскрипела зубами, изо всех сил зажмурила глаза и начала считать его толчки — упираясь, когда он останавливался, — и молиться про себя.
ПустьвсеэтопобыстреезакончитсяПустьвсеэтопобыстреезакончитсяПустъвсеэтопобыстреезакончится…
Когда он наконец кончил, мне нестерпимо хотелось вылить себе между ног раствор хлорки, и мыть там все, и тереть до крови. Но на самом деле я не могла даже встать, чтобы помыться. Когда я попросила об этом, он ответил:
— В этом нет необходимости, просто отдыхай.
Он лежал рядом, расслабленный после секса, и гладил мои волосы, а потом сказал:
— Завтра я вытащу из холодильника куриную грудку. — Он снова притянул меня к себе и уткнулся носом мне в шею. — Сделаем вместе чау-мейн, о’кей?
Он продолжал обнимать меня, пока в конце концов не заснул.
У меня по-прежнему было мокро между ног, но я не плакала. Потом я подумала о Люке, и мой стон едва не вырвался наружу, но я вовремя сильно прикусила изнутри щеку и прошептала в темноту:
— Прости меня.
Я смотрела разные шоу о женщинах, которые долгие годы живут с мужиками, постоянно терроризирующими их, причем не просто живут — они еще и стараются ублажить этих своих мужей, что, разумеется, никогда не срабатывает. Я пыталась сочувствовать им, пыталась их как-то понять, док, только мне это никогда не удавалось. Мне все представлялось предельно простым: пакуешь вещички и говоришь такому козлу «привет» на прощание, желательно еще добавив к этому пинок под зад. О да, я всегда думала, что я крутая баба. Так вот, за пять дней, проведенных в одиночестве, от той крутой не осталось и следа. Каких-то пять вонючих дней, и я уже была готова выполнять буквально все, что он только захочет. И не нужно теперь делать из меня героиню. Герои бросаются в горящие дома и спасают детей. Герои ради благого дела идут на смерть. А я вовсе не герой, я трусиха.
У меня сегодня вечером еще одно интервью. Придется смотреть на какую-нибудь бойкую блондинку, улыбающуюся, как с рекламы жевательной резинки, которая будет спрашивать меня: «Какие вы тогда испытывали чувства, было ли вам страшно?» Причем все это совершенно серьезно. Они ничем не лучше его: такие же садисты, только с большой зарплатой.
