Лиза Гарднер - Другая дочь
Обзор книги Лиза Гарднер - Другая дочь
Лиза Гарднер
Другая дочь
Пролог
Сентябрь 1977, Хантсвилл, штат Техас
В шесть утра хантсвиллская тюрьма по прозвищу «Стена» была полностью блокирована. За забором из красного кирпича уже собирались протестующие против первой за последние тринадцать лет казни в Техасе. «Бесчеловечно», – читалось на плакатах. – «Невиданная жестокость», «Долой «Техасскую молнию»!», «Смертная казнь неприемлема и безнравственна».
Равного размера толпа требовала прямо противоположного:
– «Невиданная жестокость» слишком гуманна для Рассела Ли Холмса!
– На стул его!
– Пусть поджарится!
– Ради казни заключенного номер 362 стоит вернуть электрический стул… на самом деле, его нужно вздернуть.
Внутри Дома смерти, куда его доставили ночью, Рассел Ли Холмс поудобнее устроил свое тощее тело на койке одиночной камеры, игнорируя всех и вся. У него были водянистые голубые глаза, худое лицо и сутулая костлявая фигура. После тридцати лет потребления жевательного табака кривые зубы стали желтыми и наполовину сгнили. Ему нравилось ковыряться во рту ногтем большого пальца. Холмса по-любому не отнести ни к приятным, ни к выдающимся людям. Тихий и по большей части безразличный человек. Иногда было трудно поверить, что он натворил своими словно бескостными руками.
В январе, когда в Юте закончился установленный Верховным судом мораторий на смертную казнь через расстреляние, не было никаких сомнений, что в Техасе снова начнут использовать электрический стул. И не было никаких сомнений, что Рассел Ли Холмс станет первой жертвой. Ведь на вопрос судьи, что подсудимый может сказать о похищениях, пытках и убийствах шести маленьких девочек, Рассел Ли ответил:
– Ну, сэр, если по правде, так я не мог дождаться, когда заполучу следующую игрушку.
В камеру Рассела Ли вошел надзиратель – толстый, с бочкообразным торсом мужчина по прозвищу Индюк из-за щек, что багровели и тряслись, когда он злился или расстраивался. Рассел Ли знал по опыту – чтобы вывести из себя Индюка, много времени не понадобится. Однако сейчас надзиратель выглядел едва ли не доброжелательно, когда развернул судебное постановление и рявкнул так, что услышали остальные четверо осужденных в Доме смерти.
– Вот твой приговор, Рассел Ли. Сейчас я его зачитаю. Готов?
– Они собираются поджарить мою задницу, – небрежно отмахнулся тот.
– Ладно, Рассел Ли, мы собрались сегодня здесь, чтобы тебе помочь. Чтобы облегчить тебе процедуру.
– Иди к черту.
Индюк покачал головой и приступил к чтению.
– По приговору суда вы, Рассел Ли Холмс, должны быть казнены за следующие преступления.
И огласил перечень. Шесть убийств первой степени. Похищения. Изнасилования. Сексуальные домогательства к малолетним.
Эта садистская стопроцентно мерзкая задница заслуживает смерти.
Рассел Ли кивал каждому пункту. Неслабый список для пацана, которого мамаша называла просто Дрянь, а иногда грязной белой швалью, ничем не лучше своего папаши – нищего куска дерьма.
– Вы понимаете свой приговор, Рассел Ли?
– Поздновато косить под несознанку.
– Вот и отлично. К тебе пришел священник.
– Я просто хочу поговорить, сын мой, – успокаивающе произнес отец Сандерс. – Побыть с тобой в критическую минуту. Чтобы ты смог облегчить душу и осознать, какое путешествие тебе предстоит.
– Да пошел ты, – отмахнулся неизменно радушный Рассел Ли. – На хрен мне твой боженька, который ни одной киски даже не нюхал. Мне бы поскорей свидеться с мистером Сатана. Подкину ему парочку новых трюков, как заставить деток пищать погромче. У тебя ведь вроде есть дочурка, Индюк? Маленькая девчушка…
Пухлое лицо надзирателя внезапно побагровело. Он взмахнул толстыми пальцами, щеки затряслись.
– Заткнись. Тебе пытаются помочь…
– Помочь поджарить мне задницу. Я не дурак. Ты ждешь не дождешься моей смерти, чтобы спокойно дрыхнуть по ночам. А вдруг мне понравится быть мертвым? Смогу наконец двинуть, куда захочу, или заделаюсь привидением… мультяшным Каспером, например. Может, уже сегодня навещу твою малышку…
– Твой труп закопают! – заорал надзиратель. – Пропустят через дробильную машину, сволочь. Твои кости растолкут в пыль, а пыль потом зальют кислотой. К тому времени, как с тобой покончат, на земле не останется ни единого следа твоей поганой задницы. Ни единой чертовой молекулы!
– Ничего не мог с собой поделать, – осклабился Рассел Ли. – Я родился, чтобы быть плохим.
Индюк поддернул серые брюки, дернул священнику головой, чтобы тот следовал за ним, и выскочил из клетки.
Рассел Ли лег обратно на койку и ухмыльнулся. Пора хорошенько выспаться. Сегодня больше развлечений не предвидится. Разве что Индюк снова заявится.
Его улыбка дрогнула, когда из коридора донесся речитатив четверых смертников:
– Как вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным? Как вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным?
16:30
Холмс встал, когда принесли его последнюю трапезу – жареную курицу, бамию и батат. Заодно явился и незваный гость, журналист Ларри Диггер – способ надзирателя отомстить за утренний спектакль.
Мгновение двое мужчин молча разглядывали друг на друга. Ларри Диггеру исполнилось тридцать, стройная фигура, лицо без морщин, темные густые волосы. Он принес с собой дух внешнего мира, этот особенный аромат, и все присутствующие смотрели на него угрюмо и зло. Репортер просочился в камеру и плюхнулся на койку.
– Собираешься все это съесть? У тебя кишки лопнут, прежде чем доберешься до стула.
Холмс нахмурился. Ларри Диггер вот уже семь лет цеплялся к нему как пиявка, подробно освещая его преступления, потом арест, суд и теперь вот казнь. С самого начала Рассел Ли не слишком симпатизировал пронырливому писаке. Однако в эти дни вопросы репортера нервировали, может, даже немного страшили, а Рассел Ли ненавидел бояться. Он уставился на поднос с едой и вдохнул тяжелый запах жирной пищи.
– Чего тебе? – буркнул Холмс, раздирая жареную курицу.
Диггер сдвинул фетровую шляпу и поправил пальто.
– А ты выглядишь вполне спокойным. Никаких истерик, никаких уверений в невиновности.
– Нет.
Рассел Ли прожевал кусок и шумно сглотнул.
– Мне сказали, что к тебе позвали священника. Сомневаюсь, что ты обрел Бога.
– Нет.
– Никакого прощения грехов Расселу Ли Холмсу?
– Нет.
– Давай, Рассел Ли, – подтолкнул Диггер, наклонился вперед и уперся локтями в колени. – Тебе же известно, что я хочу услышать. Наступил твой последний день. Помилования не будет. Пора. Последний шанс записать исповедь. С уст смертника прямо на первую страницу.
Холмс покончил с курицей, чмокнул жирными губами и перешел к бамии.
– Ты умрешь в одиночестве, Рассел Ли. Может, сейчас тебе и хорошо, но как только тебя ремнями привяжут к «старине Спарки», все переменится. Дай мне их имена. А там глядишь, я сумею привезти сюда твою жену. И твоего ребенка. Они окажут тебе какую-никакую поддержку, семья облегчит твой последний день на земле.
Рассел Ли покончил с бамией и запустил пятерню в середину шоколадного торта. Развалил лакомство, раскопал, как экскаватор траншею, и принялся слизывать глазурь с ладони.
– Я даже заплачу тебе, – пообещал Диггер в последней попытке достучаться до человека, которому было наплевать на деньги, и оба это знали. – Давай. Известно, что ты женат. Я видел татуировку и слышал сплетни. Скажи мне, кто она. Расскажи о своем ребенке.
– Чего прицепился?
– Просто пытаюсь тебе помочь…
– Ага, притащить их сюда и выставить как уродцев – вот что ты пытаешься.
– Стало быть, признаешь, что они существуют…
– Может, существуют. А может, и нет, – оскалил зубы в шоколадной глазури Холмс. – Я тебе ничего не говорил.
– Ты упрямый дурак, Рассел Ли. Тебя поджарят, твоя жена никогда не получит пособия, твоего ребенка вырастит какая-то другая помойная шваль, которая будет гнобить его, как свою собственность. И скорее всего он станет таким же неудачником, как ты.
– О, о моем отродье позаботятся, Диггер. Хорошо позаботятся. Вот так-то. На самом деле я гораздо лучше побеспокоился о его будущем, чем ты о своем. Именно это называют иронией, правда? Ирония. Хорошее слово, черт возьми. Подходящее.
Холмс вернулся к лакомству и замолчал.
Обозлившись, Ларри Диггер наконец ушел. Рассел Ли бросил остатки трапезы, включая большую часть сладкого, на бетонный пол. Следовало поделиться десертом с товарищами по несчастью из камеры смертников – такова традиция. Холмс припечатал торт пяткой правой ноги.
– Вот вам ваша доля. Подавитесь, ублюдки.
Внезапно в коридоре раздался громкий треск, шум нарастал и усиливался, переходя в злобное негодующее крещендо, то замирая, то опускаясь, то взлетая от скулежа до рычания.
