Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

Вытираясь и кутаясь в мягкий махровый халат, она все еще продолжала плакать. Потом провела ладонью по запотевшему зеркалу, вгляделась в свое бледное, осунувшееся, но уже совершенно чистое лицо и тихонько сказала вслух своему отражению:

– «Много мятежных решил я вопросов...»

В маленькой уютной гостиной на журнальном столе стояла ваза с фруктами, тарелка с красиво разложенными разноцветными бутербродами, высокая бутылка коньяка, две рюмки. Рядом слышался тихий звон посуды и какой-то утробный механический гул. Там была кухня и работала стиральная машина. Через минуту на пороге появился Вадим.

– С легким паром, Машенька, – весело сказал он, – знаешь, я подумал: лучше постирать все твои вещи из рюкзака. Они все-таки на грязном полу валялись. Ты не волнуйся, ничего не полиняет. У меня есть специальный режим в стиральной машине.

– Спасибо, – растерянно улыбнулась Маша, – только ведь пока все постирается, высохнет... Я так и буду ходить в вашем халате?

– А тебе что, надо срочно куда-то идти?

– Нет...

– Я забыл тебя спросить, ты очень есть хочешь? Если очень, я могу приготовить что-нибудь существенное. Ну что ты стоишь? Садись.

– Спасибо. Не надо ничего готовить. – Маша села в глубокое кресло у журнального стола.

– Я живу один, себе ничего не готовлю, – сказал Вадим, усаживаясь напротив. – Иногда ем в ресторане. А дома только бутерброды, чай. Но ты у меня гость, а гостя надо хорошо покормить.

– Я малоежка, – пробормотала Маша, – мне хватит бутербродов.

Вадим открыл коньяк, разлил по рюмкам:

– Давай, Машенька, выпьем с тобой за все, что хорошо кончается.

Они чокнулись, каждый сделал по большому глотку.

– У нас с тобой есть два повода выпить: за знакомство и на брудершафт. Не возражаешь? – Вадим долил коньяку в рюмки.

– Нет, я не возражаю, – слабо улыбнулась Маша, – но мне кажется, если я еще немного выпью, сразу усну.

– И хорошо, Машенька. Тебе надо поспать обязательно. Только поешь сначала.

Маша взяла бутерброд с сыром, откусила, но почувствовала, что есть не может. А вот коньяк шел хорошо, хотя обычно она не пила спиртного.

– Давай теперь за знакомство, – сказал Вадим.

Маша сделала еще глоток и почувствовала, что глаза закрываются.

– Я вижу, ты уже засыпаешь, – заметил Вадим, – я тоже должен сегодня лечь пораньше. Завтра у меня суточное дежурство в больнице, с восьми утра.

– Вы врач? – спросила Маша.

– Хирург, – кивнул он. – Как, проживешь здесь сутки без меня? Не бойся, никто не придет.

– Проживу.

– Давай уж сразу пить на брудершафт. Только учти, целоваться придется. Не возражаешь?

– Нет, – улыбнулась Маша, – не возражаю.

Чуть приподнявшись в креслах, они переплели руки с рюмками, выпили на брудершафт, Вадим осторожно коснулся губами Машиной щеки.

– Теперь только «ты», и никакого отчества. Хорошо?

Маша кивнула.

Он отвел ее в спальню, уложил в постель, а сам убрал со стола, помыл посуду, вытащил из стиральной машины ее вещи и развесил их во дворе на веревке. Потом постелил себе на диване в гостиной, но очень долго не мог заснуть.

На углу Студенческой улицы, напротив высокой чугунной ограды санатория «Солнечный берег» сидела на раскладном стульчике маленькая сухонькая старушка. Перед ней стояла большая плетеная корзина, наполненная колотым фундуком. Крупные, крепкие орехи шли нарасхват. Стакан фундука у бабушки стоил в полтора раза дешевле, чем на рынке.

Таких старушек было много в курортном городе. На каждой автобусной остановке, у больших магазинов, у ворот санаториев и пансионатов они раскладывали свой нехитрый товар, плоды собственных садов-огородов. Торговали семечками, зеленью, орехами, ягодами, сами варили и сушили ярко-красную и коричневую чурчхелу. Место на рынке стоило дорого, у бабушек, живущих на одну пенсию, каждая копейка на счету.

Городские власти и мафия старушек терпели, не трогали. Правда, у самых ворот «Солнечного берега» торговать не позволяла охрана по приказу директора санатория. А напротив, на углу Студенческой улицы – пожалуйста, сиди и торгуй на здоровье.

Арсюша любил орехи, особенно фундук. Каждый раз, проходя мимо старушки, Глеб Евгеньевич покупал для него кулек и приветливо перебрасывался с «ореховой бабушкой» парой слов. Старушка сворачивала свои кулечки-пирамидки из старых газет, но Арсюше всегда насыпала орешки в тетрадные странички в линеечку, исписанные крупным детским почерком. Ни мальчик, ни Елизавета Максимовна не обращали на это никакого внимания. Они не замечали, что Константинов никогда не выбрасывает кульки из-под съеденных орехов, а быстро прячет в карман.

Однажды, купив у бабушки очередной кулек фундука, Лиза неожиданно сказала, когда они отошли на некоторое расстояние:

– Лет через двадцать я тоже стану такой вот старушкой, сухонькой, интеллигентной, с белой «фигушкой» на затылке.

– А что такое «фигушка»? – хором спросили Арсюша и Глеб.

– Пока волос на голове много, это называется пучок или узел. А когда мало – «фигушка», – объяснила Лиза, – только я буду торговать хризантемами, – добавила она со вздохом.

– Ты, мамочка, не будешь ничем торговать, – возразил Арсюша, – во-первых, ты не коммерческий человек, а во-вторых, тебе придется внуков нянчить. Я собираюсь жениться рано и детей иметь много.

– Сколько именно? – поинтересовался Глеб.

– Трех как минимум. Так что готовьтесь!

«Ореховая бабушка» тоже не была коммерческим человеком и на своих орешках зарабатывала совсем мало. Сидя на складном стульчике, она наблюдала за прохожими, запоминала лица, вслушивалась в обрывки разговоров. На тетрадных листочках в линейку, из которых она так ловко скручивала кульки для Арсюши, Тамара Ефимовна Денисова, давний агент военной разведки, писала свои донесения полковнику Константинову.

Когда-то Тамара Ефимовна работала гримером в областном драмтеатре. Сейчас ей было семьдесят семь, она давно ушла на пенсию. С военной разведкой Денисова сотрудничала еще со времен Отечественной войны, была связником в партизанском отряде, имела богатое ветеранское прошлое, несколько боевых наград, в том числе и орден Отечественной войны первой степени.

Став заслуженной пенсионеркой, Тамара Ефимовна продала свою однокомнатную квартиру и купила небольшой домик с садом и огородом. Конечно, такой добротный домик с участком в четыре сотки в тихом районе города-курорта, неподалеку от моря, стоил куда дороже однокомнатной квартиры в панельной «хрущобе». Но в покупке помогла ее давняя секретная служба, и с этой службы Тамара Ефимовна уходить на пенсию не собиралась.

Муж ее умер давно, единственная дочь вышла замуж за ленинградца и переехала к мужу много лет назад. А в этом году в Петербурге у Тамары Ефимовны родился правнук, которому уже исполнилось три месяца. Иногда к ней приезжала отдыхать вся большая семья дочери, иногда – только взрослые внуки, а в этом сентябре обещали привезти дней на десять правнука Егорушку, и Тамара Ефимовна радовалась, что не выкинула при переезде старенькую детскую кроватку своей дочери. Эту кроватку смастерил ее покойный муж Егор Иванович. Такую не купишь в самом лучшем магазине. Тамара Ефимовна заранее достала ее с чердака и привела в порядок.

Несмотря на свои семьдесят семь лет, Денисова была полна сил, дом сверкал чистотой, а более ухоженного садика с цветником и орешником не было ни у кого на Студенческой улице. Но главное, она была блестящим наружником, имела острое зрение, чуткий молодой слух и превосходную память на лица. Как бывший театральный гример с тридцатилетним стажем работы, она запоминала такие детали, умела дать такой точный словесный портрет, добавив ряд тонких психологических замечаний, что полковник Константинов, работавший с ней уже десять лет, не мог нарадоваться на свою «ореховую бабушку».

Правда, весь блеск ее наблюдательности проявлялся исключительно в устной речи, при личном общении. Тамару Ефимовну следовало хорошенько разговорить, раззадорить вопросами. Письменные ее донесения были добросовестны, но скупы, сухи и редко содержали что-нибудь интересное.