Ник Кварри - Проигравшему - смерть (авторский сборник)
— Ах ты, подлая собака! — взорвалась девушка. — Я уже много плохого слышала о тебе, Даноу, теперь вижу, что все это правда!
— Ну что за народ! Не понимает шуток! — проговорил Даноу.
Толпа продолжала улыбаться, но теперь менее уверенно. Из дома вышел Элли Оверман с довольно высокой шатенкой лет 25 с невзрачным лицом, но красивой фигурой.
— Карл, — пожаловался он, подходя. — Твоя жена отравляет мне жизнь!
Даноу посмотрел на жену с влюбленной улыбкой.
— Правда, Оливия? Ну и молодец! Продолжай защищать мои интересы! — Теперь он обращался к аудитории. — Оливия — лучше всех! Большинство жен в наши дни и знать не хотят, как обирают их мужей.
Оверман нахмурился.
— Ты всерьез думаешь. Карл, что я тебя обираю?
— Успокойся, Элли, — похлопал его по плечу Даноу. — Я не тебя имел ввиду.
Оливия Даноу сказала:
— Элли, я хочу, чтобы ты немного развил роль Карла. Ведь он, в конце концов, главная звезда ревю!
— Одна из звезд, — поправил Оверман. — Их две. Выражение лица Оливии стало жестким и упрямым.
— Мы все понимаем, что ты хочешь сделать для Ингрид. Но кассу наполняет не она, а Карл, и ты это прекрасно знаешь!
Оверман нервно оглядел присутствующих. Тех, кто должен дать деньги. В голосе его проскользнуло раздражение, но он пытался говорить весело и непринужденно:
— Тогда слушай, моя дорогая! Вы с Карлом читали текст пьесы перед тем, как подписать договор. С тех пор я не изменил ни слова.
— Я была против того, чтобы он подписывал, — раздраженно возразила Оливия. — Но Карл не послушался моего совета. Я думаю, что он еще пожалеет.
Оверман выдавил улыбку, обращенную к окружающим.
— Вот это темперамент! Настоящие люди театра! Мы все одинаковы — готовы в любой момент взорваться, как бомбы. Мы и обязаны быть такими, иначе у нас не хватило бы энергии создавать что-нибудь на сцене. И учтите, что настоящему актеру нельзя обращаться к психиатру. Он войдет к нему как сумасшедший, но гениальный артист, а выйдет как нормальный человек, но бездарность с точки зрения искусства.
Карл Даноу понял попытку Овермана сгладить острые углы. Он обнял Оливию за плечи.
— Дорогая, ты сердишься только потому, что я подписал контракт за твоей спиной и укатил в Европу. А тебе здесь пришлось заниматься скучной деловой прозой. Клянусь, любимая, в следующий раз мы поедем вместе. Честное слово!
— Почему же? — в запальчивости возразила она. — Тебе незачем брать меня с собой. Всегда найдется достаточно холуев, чтобы зашнуровывать твои ботинки и смеяться над твоими плоскими остротами!
Но Карл Даноу был упорен, в этом ему надо было отдать должное. Он ласково улыбнулся жене и заискивающе сказал:
— На что они человеку, который тоскует от любви?
Он снова притянул жену к себе. Ее твердость начала плавиться, как масло на горячем камне, а лицо приобрело беззащитное выражение. Но она выпрямилась, уперлась рукой в грудь мужа и оттолкнула его.
— Брось, — прошептала она. — Не надо играть на публике сцен, которые ты не в состоянии довести до конца наедине!
Она выскочила из круга любопытных и помчалась к морю. Карл Даноу был бледен. Оверман и другие делали вид, что ничего не поняли.
Я неторопливо пошел вслед за Оливией. Однако она исчезла. Вместо нее из моря появилась стройная женская фигура в черном купальнике. Мы остановились и при свете луны узнали друг друга. Мы с ней уже встречались и в телеателье, и в «Пинк Пэде». Это была жена Овермана — Рут.
— Видимо, судьба, — сказала она, улыбаясь. — Мы все время встречаемся. Должна же быть какая-то причина, вы не находите?
Она шла впереди, оставляя мокрые следы на песке.
— Причина есть. — У меня было такое чувство, что с Рут Оверман лучше всего говорить напрямик. — Я занимаюсь расследованием убийства Стюарта Лоудера.
— Действительно? — Она посмотрела на меня прямо-таки с хищным интересом. — Вы из полиции?
— Частный детектив.
— Тогда это еще интереснее... Но разве убийца не пойман?
— Пойман, да не тот.
— Поэтому вы и пришли сюда? Вы считаете, что убийца — кто-то из присутствующих? — Эта мысль привела ее в восторг.
— Я надеюсь, что вы поможете мне отыскать убийцу.
— Нет, вы серьезно? — Она бросила на меня взгляд: вызывающий и игривый одновременно. — Давайте попробуем, может быть, это будет забавно.
— Вы хорошо знали Лоудера?
— Очень хорошо.
— Знаете вы кого-нибудь, кто мешал бы ему или кому он мешал?
Она задумчиво сморщила губы.
— Гм... Над этим надо подумать... Я не уверена...
— Не уверены в чем? Надо ли это говорить?
Она улыбнулась, показав полукруг ровных зубов.
— Держу пари, что вы размышляете сейчас, как бы заставить меня разоткровенничаться. Попробуйте — вы ловкач. А я люблю ловких мужчин...
— Как Лоудер?
Она обхватила себя руками за мокрые плечи.
— Пойдемте, мне надо переодеться во что-нибудь сухое.
Я помедлил и оглянулся в направлении, в котором скрылась Оливия Даноу. Рут сказала раздраженно:
— Что вы стоите? Вы же хотели поговорить о Лоудере? Тогда пошли.
Мы направились не к дому, а в противоположную сторону. Выложенная каменными плитками дорожка привела нас к небольшому павильону. Войдя, Рут включила свет и посмотрела на меня взглядом фермера, приценивающегося на ярмарке к племенному бычку. Мне стало не по себе.
Середину помещения, в котором мы находились, занимал огромный круглый камин. Вдоль стен стояли две кожаные кушетки, в углу находился бар. На полу у камина были разбросаны большие кожаные подушки.
— Устраивайтесь поудобнее. — Она кивнула на бар. — Мне тоже налейте немного виски.
Я налил ей и себе. Она вышла в боковую дверь и закрыла ее за собой. Вскоре она вернулась. На ней было прекрасное, почти до пят, платье, застегнутое спереди на множество маленьких пуговок. На ногах — черные домашние туфли с помпонами.
— В полумраке лучше, — сказала она и выключила почти все лампы. — Почему бы вам не снять пиджак? Здесь не холодно. Нравится вам мое платье? Большинству мужчин нравится... Такая мягкая ткань... Потрогайте...
— Я хочу дать вам один совет, — сказал я. — Не надо переигрывать. Сдержанные женщины нравятся мне гораздо больше.
— Боже мой! Вы говорите точно так же, как Стю!
Я спросил осторожно:
— Я вам его напоминаю?
— Ах, знаете, его тоже интересовали только те женщины, до которых трудно добраться... Например, такой айсберг, как Оливия Даноу. Хотя он мог бы прекрасно проводить время и со мной! — Она нахмурилась. — Стойте! Мне показалось, что вы шли за Оливией?
— Значит, Лоудер за ней ухаживал?
— Назвать это ухаживанием нельзя, но попытки к сближению делал. — Рут захихикала. — Даже представить смешно, пытаться сблизиться с Оливией! Она настолько без ума от Карла, что других мужчин совершенно не замечает. Самое смешное, что Карл постоянно так накачивается героином, что ни на что не способен.
— Вы хотите сказать, что Карл — наркоман?
— Еще бы! Это сплошной комок нервов, только героином и держится. Я думала, все это знают. Да он и сам не делает из этого секрета.
Вот уже третий наркоман в этом деле. Смит, Пауэрс, Даноу... Мои подозрения, что дело Смита связано с «Опиумным кольцом», начали перерастать в уверенность.
— Для меня это новость.
— Карл даже острил на эту тему. Но бедной Оливии не до шуток. Поэтому-то она так не весела. Покойному Стю не удалось ничего добиться от нее... Не удастся и вам!
— Я и не собирался!
— Нет? Тогда попробуйте со мной!
Прежде, чем я успел запротестовать, она уселась ко мне на колени и крепко обняла меня за шею. В этот момент открылась дверь.
Рут Оверман подняла голову и ледяным взором посмотрела на мужа, не пытаясь снять рук с моей шеи. Я сидел с идиотским видом и старался смотреть в пространство. Второй раз уже Оверман застает меня в такой ситуации... Но теперь уже со своей женой. Вряд ли он поверит, что и это — недоразумение. Но на его лице не появилось ни тени гнева, ни даже удивления. Он только пробормотал:
— Извините... Я не знал... — Потом повторил: — Извините, — и исчез.
Женщина, сидящая на моих коленях, волновала меня, как 50 килограммов глины. Я снова обрел голос:
— Ну, теперь он пошел за охотничьим ружьем!
— Он? — презрительно произнесла Рут. — Кого он интересует? — И снова предприняла попытку атаковать мои губы.
Я вырвался, встал и осторожно поставил ее на ноги.
— Что ты испугался? Брось, дурачок! Сейчас я исправлю твое настроение, — сказала она, еще теснее прижимаясь ко мне.
— Нет, уж лучше я пропущу это блюдо. У меня для этого слишком слабый желудок.
