Сергей Гайдуков - Музыка в сумерках
Рашид повиновался, и Николай, не понимающий, что происходит, немедленно отскочил в сторону.
— Этот Гиви, — вздохнул Кудрявый, — просто к каждой бочке затычка. Ну что ему еще понадобилось? Какого хрена он лезет в мои дела?!
— Спокойно, спокойно, — подскочил к нему Мазай. — Не надо так... Всегда можно договориться, да? — Он посмотрел на меня. — Опусти ствол, наши ребята тоже уберут свои «пушки».
Я медленно склонил «Калашников» к земле.
— Так в чем проблема? — спросил Мазай, одновременно делая Кудрявому знак замолчать. Тот раздраженно швырнул окурок в траву, демонстративно расстегнул брюки и стал мочиться в мою сторону. Но струя была слабовата.
— Ты спятил? — тихо поинтересовался у него Мазай. — Вот только нам разборок с Гиви не хватало.
— Пошли они все, — беззаботно отозвался Кудрявый. — Тоже мне, авторитет... На пенсию пора.
— Ты бы держал свою варежку закрытой, — посоветовал Мазай. — Хоть иногда. Слышь, парень, — обратился он ко мне. — Не обращай внимания, Кудряш слегка перебрал сегодня...
— Я свою дозу знаю, — буркнул Кудрявый, застегивая брюки и хмуро глядя на мой автомат. — Неплохо бы и Гиви знать свою дозу. Дозу жадности.
— Заткнись, ради бога, — сказал Мазай. — Так что хочет Гиви?
— Гиви хочет, чтобы этого парня, — я ткнул пальцем в Николая, — не обижали. Чтобы с ним обошлись нормально.
— Что?! — вскинул голову Кудрявый. — Бабки я не отдам! На хер всяких там Гиви с их советами!
— Угомонись, болван, — заорал на него Мазай. — Так что значит «нормально»? — этот вопрос адресовался мне. — То есть не трогать его?
— Само собой.
— И все?
Я посмотрел на пакет с деньгами, лежавший в траве у ног Кудрявого. Было понятно, что заикнись я о возврате денег — и никто не удержит Кудрявого, и нам все-таки придется проверить быстроту наших реакций и надежность нашего оружия. Честно говоря, я уже собирался закончить дело миром, и начинать давить на курки по новой не хотелось.
— Бабки оставьте себе, — проговорил я, внимательно следя за выражением лица Кудрявого. Тот криво усмехнулся, мгновенно схватил пакет и зажал его под мышкой.
— Ну и ладно, — облегченно вздохнул Мазай. — Разойдемся по-хорошему.
— Ага, — согласился я. — Пошли, Николай. Он подбежал ко мне, беспокойно поглядывая на «Форд-Транзит». Я-то не понял смысла этих взглядов. Мазай понял.
— Ну да, конечно, — сказал он, достал из кармана ключ и отпер задние дверцы микроавтобуса.
Оттуда вылезли маленькая худая женщина в джинсовом сарафане и черноволосый мальчик с забинтованной головой. Николай так рванулся к ним, что едва не сбил с ног Мазая.
Я сделал вид, что все так и должно быть. Конечно. Ребенок должен заниматься музыкой.
Глава 11
Самое интересное, что вся эта толпа хорошо одетых и исполненных скорби людей совершенно не обращала внимания на то, что в ста метрах от могилы кого-то лупцуют по ушам и другим частям тела.
Я с большим трудом сел, вытер кровь из разбитого носа и неодобрительно взглянул снизу вверх на Мазая. Тот поежился, словно ему было холодно.
— Я, наверное, тоже долго не протяну, — сказал он. — Но я-то хоть на шесть лет старше Сашки.
— Мне вас будет очень не хватать, — ответил я. — Меня сюда пригласили, чтобы бить по морде или чтобы я слушал жалобы на жизнь?
— Тебе все бы веселиться, — покачал головой Мазай. — Ты правда не знаешь, куда свалил этот Коля?
— Понятия не имею. Вроде бы за границу. Во всяком случае, с женой они говорили о загранпаспортах.
— Вот подонок... — прошептал Мазай.
— А вы — сама добродетель? Отрезать уши восьмилетнему мальчику — большой подвиг, да?
— Это не я. Это Кудрявый. Его идея. Не слишком красиво... Но ведь сработало.
— Ага, — пробормотал я, поднимаясь на ноги. — Сработало... Мужик совсем спятил. Помешался начисто. Только и повторял: «Ребенок должен заниматься музыкой».
— За границей что-нибудь придумают, — уверенно сказал Мазай. — Восстановят ему слух. Какой-то композитор вообще глухой был. Моцарт, что ли. А у этого пацана ведь не полная глухота?
— Откуда я знаю? — Меня пошатывало. — Ребенок должен был заниматься музыкой. А вы...
— Пацану не повезло с папой, — возразил Мазай. — Не надо было иметь папу-бизнесмена. Тогда бы никто не стал его красть вместе с мамкой. Или надо было иметь более сговорчивого папу. Который бы сразу принес нам деньги. Он же рыпнулся, хотел к ментам пойти. Хорошо, мы его телефон на прослушку поставили. Он только один раз звякнул, спросил, куда ему обратиться... А уж утром у него в почтовом ящике конверт с ушками сына. Больше не рыпался. Продал все, что можно было. Собрал денежки и притащил, куда было велено... Сделал бы так сразу — никаких бы проблем не было.
— Ну да! Вы же его чуть не пристрелили там в лесу.
— Это не я, — автоматически открестился Мазай. — Это Кудрявый. Это его была идея — получить деньги и всех убрать, чтобы свидетелей не осталось. Если в ты не возник... Хотя для меня и Кудрявого тоже разницы никакой, — хмуро заключил Мазай.
— В каком смысле? — не понял я. — Почему для вас уже никакой разницы?
— А ты не знаешь? — исподлобья взглянул Мазай. — Ты не знаешь, в чем дело?
— Понятия не имею.
— Ты не знаешь, отчего Сашка загнулся? — недоверчиво уставился на меня Мазай.
— Откуда?
— Ох, блин, — вздохнул Мазай. — А я тебя тут уродую... Так ты не знал. Ну да, у этого Коли же крыша поехала. Он, наверное, сам все сработал, гад...
— Что он сработал? — Я едва не схватил Мазая за плечи, чтобы заставить его говорить быстрее.
— Радиация, — буднично сказал Мазай. — Просто радиация. И этого достаточно.
— В каком смысле?
— Денежки. Денежки он нам отдал. Только денежки были не простые. Облученные. Врубился?
Я молча смотрел на обрюзгшее лицо Мазая. Он по-прежнему не брил подбородок, но редкие короткие волоски, неравномерно проросшие, не имели ничего общего с прежней солидной бородой и производили скорее отталкивающее впечатление.
— Что ты такие глаза делаешь? — недовольно пробурчал Мазай. — Сам знаю, что хреново выгляжу. Мы же те бабки с Кудрявым пополам поделили. Пацанам кинули какую-то мелочь...
Месяца три, наверное, прошло, и Сашка болеть начал. Там много бабок было, и он все время пачку во внутреннем кармане пиджака носил. Говорил, что сердце они ему греют. Вот, согрели... Это уже потом, когда он больной был, кто-то додумался, что у него дома источник радиации. Ну и нашли... Там всего-то с тысячу долларов оставалось из тех денег, но счетчик трещал как бешеный. Вот так.
— Все мы смертны, — сказал я. Особой жалости к покойному Кудрявому и доживающему последние месяцы Мазаю у меня не было.
— Конечно, — задумчиво произнес Мазай. — Сашке всего двадцать девять было...
— Хорошую он память после себя оставил, — сказал я. Мазай согласно кивнул. Он не понял.
— Привет, орлы, — жизнерадостно произнес появившийся рядом с нами Гиви Хромой. Гиви Иванович неуклонно шел в гору. Он уже не носил кожаных курток и килограммовых золотых цепей на шее. По слухам, он раз в месяц посылал человека в Москву, в бутик «Хьюго Босс», где скупалась вся мужская одежда, подходящая Гиви по размеру. Гиви теперь был легальным финансистом и водил дружбу с мэром.
Поприветствовав нас с Мазаем, он двинулся дальше к могиле, одновременно болтая по мобильному телефону. Трое телохранителей следовали за ним.
— Цветет и пахнет, — сказал Мазай, и в его голосе сконцентрировалась вся зависть мира. — Вот так и на моих похоронах будет улыбаться... Я, кстати, все сомневался, что ты с Гиви в корешах.
— Никогда не надо во мне сомневаться, — сказал я и быстро пошел по дорожке к выходу с кладбища. Я не собирался ждать, пока Мазай захочет пожать мне руку на прощание.
