Энтони Бруно - Грязный бизнес
– Хочу к вам заглянуть. Спасибо, что рассказал мне об этом, Майк.
– О чем речь? Мы всегда рады новеньким. Приходите, пожалуйста.
Потому что я очень хотел бы потаскать твою задницу по мату, Огастин.
Гиббонс откинулся назад и сцепил пальцы на коленях.
– Эй, советник, – обратился он к Огастину, – скоро кончится вся эта канитель с прекращением процесса? Почему бы не отпустить нас? Мы здесь только штаны протираем.
– Я бы очень хотел отпустить вас, несовершенно не представляю, как долго продлится изложение аргументов. Мы могли бы покончить со всем к полудню, но, возможно, это продлится до конца недели. Все зависит от того, насколько красноречивой окажется защита. Так что не могу сказать.
Тоцци заметил Лесли Хэллоран, стоявшую около своего стола с «Зигмундом Фрейдом» и еще каким-то адвокатом и заразительно смеявшуюся. На мгновение она положила руку на плечо «Фрейду», и он прикоснулся к ней лбом. Они все над чем-то от души хохотали. Тоцци пришла в голову мысль, уж не спит ли она с этим мелким шибздиком.
Его бросило в жар.
– Знаете что? – сказал он, глядя на Огастина. – Весь этот процесс – чушь собачья. Надо поступать в духе мафии. Подписать контракт на восемнадцать обвиняемых вместе с их продажными защитниками. Просто стер бы их всех с лица земли. Небольшая потеря, будьте уверены. Ей-богу, я бы даже взял нескольких на себя. Ведь они же все виновны. Ясно как Божий день. Каждый это знает.
Лесли опять прислонилась головой к плечу «Фрейда», умирая от смеха.
Неожиданно поведение Огастина изменилось. Он напрягся, резко выпрямился и посмотрел куда-то через плечо Тоцци. Тоцци обернулся и увидел человека, склонившегося над блокнотом и что-то яростно строчившего в нем. Он был одет в черное кожаное пальто военного покроя, черные брюки, черные итальянские туфли, белую с расстегнутым воротом рубашку, на носу – темные очки. Желтовато-бледная кожа, длинный изогнутый нос в сочетании со скошенным подбородком делали его похожим на большую крысу. К лацкану его пальто была приколота карточка представителя прессы.
– Не могли бы вы подробнее рассказать, как вы собираетесь расправиться с обвиняемыми и их адвокатами, агент Тоцци? – произнесла крыса гнусавым голосом с сильным бруклинским акцентом.
Тоцци с удивлением посмотрел на нее.
– Это не для печати.
– Это не интервью, – оскалилась в ответ крыса. – Вы сказали – я услышал. Имею право подать это как информацию.
– Кто вы?
Крыса проигнорировала вопрос и продолжала строчить.
– Не хотите добавить к вашему заявлению что-нибудь еще?
– Приятель, я же сказал, это не для прессы. Если это появится в печати, я буду все отрицать.
Крыса оторвалась от своего блокнота. У нее была кривая улыбка и маленькие яркие глазки.
– Дыма без огня не бывает.
– А тебе известно что-нибудь о клевете, приятель?
– Заткнись, Тоцци, – прервал его Гиббонс. – Ничего больше не говори.
– Но...
– Заткнись. – Гиббонс повернулся к крысе. – А ты двигай отсюда. Ты уже получил, что хотел.
Крыса пожала плечами, фыркнула и поспешно удалилась.
– Кто это такой, черт его побери? – вскипел Тоцци.
Огастин выглядел очень недовольным.
– Марк Московиц, репортер из «Трибюн». Занимается уголовными делами.
– Замечательно, – простонал Гиббонс.
У Тоцци заболел желудок.
– Но не может же он это напечатать? Я ведь говорил не в буквальном, а в переносном смысле. Неужели неясно?
Огастин сложил руки и оперся на них подбородком.
– Очень даже может. Может преподнести это как картинку из зала суда. Поскольку ты не давал ему интервью, то не можешь и утверждать, что это не для печати. Впредь советую быть осмотрительнее и думать, что говоришь, особенно здесь, в суде.
Тоцци не понравился тон Огастина. Он говорил с ним свысока, как с нашкодившим школьником.
– А можно как-то остановить этого парня? Законным образом. Может быть, мне пойти поговорить с ним?
– Нет, – отрезал Огастин. – Если ты пойдешь к нему, он решит, что ты пытаешься что-то скрыть, и станет еще любопытнее. Держись от него подальше. Если нам повезет, его редактор увидит нелепость подобного заявления и не пропустит его. А если его все-таки напечатают, что ж, нам придется стерпеть неприятности, которые он вызовет, если таковые последуют. Впрочем, я бы не стал об этом беспокоиться. По крайней мере сейчас.
– Хорошо, не буду с ним разговаривать.
Лицо у Тоцци пылало. Да, это было неосторожное высказывание, и он сожалеет о нем, но ни один человек в здравом уме не примет его всерьез. И нечего Огастину так выставляться по этому поводу. Сволочь.
– Мне нужно сделать несколько звонков, – произнес Огастин. – Очень сожалею, но не могу вас отпустить, ребята. Надо посмотреть, как будут развиваться события.
– Какая разница, – пожал плечами Гиббонс.
Огастин развернулся на каблуках и зашагал вдоль прохода, выставив вперед подбородок, его длинные прямые волосы развевались при ходьбе.
Глава 4
Тоцци стащил с себя пальто и бедром закрыл дверь.
– Я же говорил, что вернусь вовремя. Не стоило волноваться.
На кухне сидела его кузина Лоррейн, ее пальто висело на спинке стула. Одета она была в джинсы и свитер тускло-фиолетового цвета с большим воротником. Длинные темные волосы убраны назад с помощью гребней. Жестяная коробка с печеньем, на крышке которой были изображены рождественские сценки, лежала перед ней на столе. Тоцци поставил бумажный пакет на стол, уверенный, что, пока он отсутствовал, она произвела тщательную инспекцию его кухни, проверив пальцами пыль на пластмассовой поверхности столов, осмотрев пустые шкафы и портящиеся продукты в холодильнике. Он редко здесь ел и убирался тоже редко. Лесли Хэллоран здесь бы не понравилось. Она, как и все девочки из католической школы, одета с иголочки и такая чистенькая, что хотелось ее съесть.
– Ты всегда идешь в угловое кафе, когда хочешь выпить кофе? – спросила Лоррейн, стараясь, чтобы ее голос звучал не слишком осуждающе.
– Да... гм.
Он залез в бумажный пакет и извлек оттуда два больших бумажных стакана с кофе. Она неодобрительно покачала головой.
– Ты такой же, как Гиббонс.
– Я никогда не смогу быть таким плохим, как Гиббонс, даже если очень постараюсь. Гиббонс приготовил бы тебе растворимый кофе на водопроводной горячей воде. И все-таки давай не будем говорить о моем напарнике в его отсутствие.
– Он мой муж, и я буду говорить о нем, когда захочу.
Она заправила волосы за ухо. Они были длинные, темные, с проседью.
Тоцци сел и снял крышку со своего стакана.
– Ты сказала, что собираешься что-то мне сообщить? Так что же случилось?
Лоррейн глубоко вдохнула и медленно выдохнула, прежде чем заговорить.
– Сегодня утром умер дядя Пит.
Хорошо.
– О... – сказал Тоцци, мешая свой кофе пластмассовой палочкой. – Я огорчен.
– Нет, ты не огорчен. – Лоррейн осуждающе подняла брови. – Ты никогда не любил дядю Пита.
– Это он никогда не любил меня.
– Но послушай, Майкл...
– Нет, не перебивай меня. Он никогда никого не любил.
– Об умершем так не говорят, Майкл.
– Нет уж, Лоррейн, послушай. Я ничего против него не имею. Просто он никогда меня не любил, вот и все. Он не любил меня, когда я был маленьким, он не любил меня, когда я вырос. Когда мои родители приходили навестить его – я был тогда ребенком, – он всегда запирал меня одного на заднем дворе. Там было такое количество всякого хлама – странно, что я не погиб. Помню, там было два старых холодильника с исправными дверьми. Ты знаешь, дети часто залезают в холодильники и там задыхаются. Я не говорю, что дядя Пит хотел, чтобы я умер в холодильнике, но он ни разу не побеспокоился о том, чтобы расчистить это место, сделать его немного безопаснее, а ведь у него время от времени бывали племянники и племянницы. Нет-нет, ты послушай. Поскольку он был крестным моего отца, мы к нему приходили, по крайней мере, раз в месяц, так что именно я был тем ребенком, чья жизнь находилась в постоянной опасности. Понимаешь, что я имею в виду? Дядя Пит не любил меня. Это очевидно.
Жалкий старый осел.
– Это не так, Майкл.
– Сколько ему было, Лоррейн? Девяносто три, девяносто четыре? Ей-богу, он хорошо пожил. – Тоцци поднес стакан к губам. – Если, конечно, это можно назвать жизнью.
– Майкл!
– Давай будем честными. Малый жил как нищий, без всякой на то необходимости. Его дом был оплачен, он получал хорошую пенсию плюс социальное пособие. Но он предпочитал жить как бродяга. Это его право. И ненавидеть меня он точно имел право.
– Майкл, дядя Пит не ненавидел тебя. Я могу это доказать.
– Как? – Тоцци извлек из коробки сдобное печенье – рождественское деревце с зелеными искорками.
Она залезла в карман своего пальто и вынула связку ключей.
– Дядя Пит назначил тебя своим душеприказчиком. Вот ключи от его дома.
