Джеймс Хедли Чейз - Каждый умирает в одиночку
— Ради бога! — воскликнул я. — Я не могу в это поверить. Почему еще она должна была быть убитой? У нее нет ни единого врага на всем свете. Зачем еще она была в этих дюнах, если не следила за Анитой?
— Что заставляет тебя быть таким уверенным в том, что Анита была там? — спросил Бенни.
— Я тебе сказал. Она пришла повидаться со мной около десяти тридцати. Дана была обнаружена в миле от моего дома. Моя идея в том, что Анита пошла к этому месту после встречи со мной встретиться с шантажистом. Я думаю, Дана наблюдала за ней, хотя Анита была уверена в том, что оторвалась от нее. Ты знаешь, как работала Дана. От нее нельзя было так легко уйти. Я думаю, она следовала за Анитой до места ее свидания и натолкнулась на шантажиста, который потерял присутствие духа и застрелил ее.
— А тебе не пришло в голову, что застрелить ее могла Анита? — спросил Керман.
Я кивнул:
— Да, но я не одобряю эту идею. Женщины обычно не пользуются пистолетами 45-го калибра. Я не думаю, что Анита могла справиться с ним, и помимо этого, она не похожа на типичного убийцу.
Керман надул щеки, потряс головой и вздрогнул.
— Ну, я не видел ее, — с сомнением протянул он. — Хорошо, что еще мы имеем? Что Дана делала с ожерельем? Мы еще не подобрались к этому. Есть идеи?
— Да, но только одна. Предположим, это ожерелье было подкинуто в комнату Даны? Предположим, кто-то хотел, чтобы полиция знала, что Анита была замешана в смерти Даны? Разве это не способ? Ожерелье можно легко проследить. Если бы Эд до полиции не обнаружил его, то его бы нашли копы, которые вышли бы на Аниту достаточно быстро.
— Это идея. Натали Серф, а?
— Возможно. Это всего лишь версия, но, как только Бенни сказал мне, что нашел ожерелье, я подумал о ней. Это пахнет подставой, не так ли? Натали ненавидит Аниту, и держу пари, это дает ей возможность связать Аниту с убийством.
— Но она же инвалид, не так ли? — протестовал Бенни. — Как она могла попасть в квартиру Даны? Она ведь на четвертом этаже, и там нет лифта.
— Я не говорю, что она сделала это сама. Возможно, она наняла кого-нибудь. Над этим стоит подумать. Разузнай, Эд, был ли кто-нибудь замечен входящим в квартиру Даны между одиннадцатью и тремя часами прошлой ночи. Это не могло быть раньше, потому что ожерелье было на Аните, когда она пришла ко мне.
— Если мы сможем разузнать это и убедим ее заговорить, — заметил Керман, — половина нашей работа сделана.
Я встал:
— Я попробую расколоть Серфа. А ты повидаешь Ледбеттера. Он мог видеть там Аниту или даже убийцу. Эд, ты знаешь, что делать. Поезжай на квартиру Даны, но не шуми, если там полиция. Мы встретимся здесь за обедом и посмотрим, как далеко мы продвинулись.
Мы попрощались с Финнеганом и затем пошли на стоянку за нашими машинами.
— Еще довольно-таки рано, Вик, — произнес Керман, смотря на часы. — Ты ведь не поедешь к Серфу прямо сейчас, а?
— Конечно поеду, — ответил я. — Паула вытащила его из кровати сегодня в пять утра. Он уже на ногах. Помимо этого, чем меньше времени я ему дам, чтобы перевести дух, тем легче будет с ним общаться. Я собираюсь огорошить его в этот раз. У Паулы ничего не было, чтобы надавить на него, у меня же есть ожерелье.
— Лучше ты, чем я, — произнес Бенни, садясь в свой старый «форд». — У миллионеров есть привычка давать сдачи.
3
На главном входе в поместье «Санта-Роза» стоял охранник. Большие стальные ворота были закрыты, ясно, что гостей сегодня не ждут.
Охранник — юноша среднего роста, одетый в униформу темно-зеленого цвета и фуражку с глянцевым черным ремешком, который держал между зубами и со скучным, задумчивым видом пожевывал его, подобно корове, жующей жвачку.
Он был абсолютным блондином с почти бесцветными глазами, или серыми, или голубыми — можете сами выбрать. На его бледном, смазливом лице застыло выражение обдуманной наглости и уверенности, что мне не нравилось. Ему было около двадцати двух, но не очень удачный жизненный опыт на вид делал его вдвое старше. В нем было что-то, говорившее о том, что с ним часто грубо обращались, что он коснулся дна, где была грязь, которая в большом количестве налипла на него. Он не был тем парнем, которого ожидаешь увидеть играющим в пинг-понг в Христианском союзе женской молодежи, или тем, с которым ты можешь познакомить свою девушку, если у тебя под рукой все время нет дробовика.
Остановив машину в паре ярдов от него, я позволил ему оглядеть меня. Его бледные глаза не пропустили ничего, хотя по его виду было заметно, что он не особо думал о том, что видел.
Я заглушил мотор и вышел из машины.
— Могу ли я проехать или мне придется идти? — сказал я дружелюбно. Солнце сияло на двойном ряде хромированных пуговиц. Его перчатки из лакированной кожи отражали обрывки белых облаков. Его высокие сапоги сверкали, и я мог видеть часть своего лица в аккуратных квадратных мысах; очень светлый этот мальчик, яркий и неподдельный, подобно бриллианту за пять долларов.
— Что там еще, приятель? — апатично произнес он.
Его голос звучал как напильник, скребущий по железу.
— Я сказал, я проеду или же я пойду? — повторил я.
Он задумчиво жевал свой ремешок у фуражки, пока его глаза пробежались по мне.
— Ты не сделаешь ни того, ни другого, — наконец сказал он, опираясь на стену так, словно прошедшая ночь была одной из длинных, а он все время был чрезвычайно занят. — Ты уезжай, приятель, ты и твое авто.
— Не этим утром, — возразил я, помотав головой. — У меня есть небольшое дельце, надо обсудить его с твоим хозяином. Мое имя Маллой. Поскорее, сынок, донеси эту новость до него. Он охотно встретится со мной.
Он снял одну из перчаток, расстегнул правый карман и вытянул из него соединенные воедино портсигар и зажигалку из золота. Он выбрал сигарету, закурил, убрал обратно портсигар с зажигалкой и затянулся, выдув дым через тонкие, узкие ноздри. Его бледные глаза смотрели отрешенно, на его тонких губах играла своего рода задумчивая улыбка.
— Важное дело, — напирал я, словно не слышал его. — Передай своему хозяину, или это буду я, или же полиция — вот какое важное.
Это заставило его на мгновение задуматься. Он постучал по сигарете ухоженным большим пальцем. Затем, словно не получив никакого удовольствия от этого нехитрого действия, он задумчиво постучал по земле мыском своего элегантного сапога. Но это тоже его не вдохновило.
— Пожилой мужчина уехал около часа назад, — сообщил он наконец. — Не спрашивай, куда он уехал. Я не знаю. Возможно, он собрался в путешествие. Теперь будь хорошим парнем и исчезни. Я люблю немножко тишины по утрам.
У меня не было причины ему не верить. По любому, я мог сказать, что ничего меньше танка и пулемета не смогло бы уговорить его открыть ворота. Я только потеряю время, споря с ним.
Я забрался в машину и включил двигатель. Он посмотрел, как я развернулся, затем — как я отъехал, потом открыл одну из створок ворот, запер ее за собой и исчез в домике для охраны.
Я проехал вдоль длинной стены поместья, достигнув угла, повернул, проехал несколько ярдов по дорожке, шедшей у стены так, чтобы машина была не видна со стороны главного хода, заглушил мотор и вышел.
Стена была высотой в восемь ярдов. Вам не нужно было быть акробатом, чтобы перебраться через нее. Я подпрыгнул, перемахнул через забор в один прием и приземлился на мягкую, податливую почву клумбы.
Время приближалось к девяти часам, и у меня не было ни единой надежды натолкнуться на Натали Серф. Но все же оглядеться вокруг стоило. Был шанс, что Анита осталась здесь; это очень хорошее место, чтобы спрятаться.
Дорога до дома показалась мне очень длинной. Я не спешил и часто оглядывался. У меня не было сильного желания натолкнуться на светлого парня у ворот. Мне показалось, что вступать с ним в открытый конфликт может оказаться весьма проблематичным.
Я прошел мимо плавательного бассейна, достаточного большого, чтобы провести на нем регату. Он выглядел очень мокрым и заброшенным. Путь к дому пролегал по тропинке с резиновым покрытием, положенным, я предполагаю, для пловцов, чтобы добираться до бассейна, не утруждая себя надевать ботинки.
Скрываясь за большим кустарником рододендрона, я обследовал фасад дома в поисках признаков активности.
Ряды сверкающих окон равнодушно смотрели на меня. Никто не выглянул наружу. Дом был таким же тихим и безжизненным, как девушка из кордебалета во время утреннего подъема.
Я вышел из кустарника на площадку для прогулок. На его широком пустом просторе я чувствовал себя таким же заметным, как и человек, орущий «пожар!». На бетонированной стоянке не было машин, не было водителей, чтобы ухмыльнуться мне, не было чопорного царственного дворецкого, чтобы принять мою шляпу. Я собрался с духом, прошел на цыпочках по площадке для прогулок до беседки и заглянул внутрь.
