Сара Парецки - Смертельный удар
Вена на моей шее пульсировала так сильно, что я едва могла дышать, не то что думать. Собака тихо скулила у моих ног. Я заставила себя погладить ее. Это помогло мне унять сердцебиение. Я встала и направилась к телефону. Пеппи следовала за мной по пятам.
Лотти все еще была в клинике.
— Вик! Ты в порядке? Сейчас около семи.
— Физически я в порядке, доктор Хершель. Но морально я несколько расстроена. Я должна объяснить тебе кое-что и узнать твою реакцию. У тебя была пациентка по имени миссис Портис?
Лотти, видимо, удивилась, но не стала задавать вопросов. Она попросила немного подождать, а потом, вернувшись к телефону, сказала:
— Женщина, которая приходила ко мне однажды два года назад. Ее дочери Аманде было восемь лет в то время, и я отказалась осмотреть ее. Я предположила психологические проблемы, и это вызвало вспышку гнева у матери.
— Так вот, Гумбольдт разыскал ее в какой-то сточной канаве и заставил согласиться заявить, что ты оскорбила ее дочь. В сексуальном плане, понимаешь?.. Если мы не вернем ему записные книжки Чигуэлла.
С минуту Лотти молчала.
— Другими словами, моя лицензия за записные книжки, — наконец сказала она. — И ты считаешь, что должна была позвонить мне, чтобы получить мой ответ?
— Я не чувствовала себя вправе решать за тебя такие вещи. Он также предлагает мне двести тысяч в фондовых долях — просто чтобы ты знала размер взятки. И мою закладную.
— Он там с тобой? Я поговорю с ним сама. Но ты должна знать: я скажу ему, что не затем наблюдала, как моих родителей убивали фашисты, чтобы потом кланяться этим зверям в старости.
Я повернулась к Гумбольдту:
— Доктор Хершель хочет поговорить с вами.
Он встал со своего кресла. Почти единственным признаком его возраста было усилие, которое он сделал, чтобы подняться. Я стояла рядом с ним, пока он говорил с Лотти. Мое дыхание вырывалось, словно шумное пыхтение. Я могла слышать на расстоянии ее выразительное контральто. Она читала ему лекцию, как отстающему студенту. Но я не могла разобрать слов.
— Вы делаете ошибку, доктор, самую серьезную ошибку, — твердо возразил Гумбольдт. — Нет-нет, я не желаю, чтобы меня продолжали оскорблять по моему собственному телефону. — Он повесил трубку и взглянул на меня. — Вы будете очень сожалеть. Обе! Я не думаю, что вы недооцениваете, как велика моя власть в этом городе, молодая леди.
Кровь в вене все еще продолжала пульсировать.
— Существует так много вещей, которых вы не учитываете, Густав, что я твердо знаю, откуда начать. Вы погибли. Вас не будет в этом городе. «Геральд стар» займется вашими контактами со Стивом Дрезбергом, и, поверьте, они разберутся. Вы полагаете, что упрятали их на пятьдесят этажей в глубину, но Мюррей Райерсон — опытный археолог и горит желанием прямо сейчас приступить к раскопкам. И кроме того, ваша компания пропала. Ваша маленькая химическая империя просто недостаточно велика, чтобы сдержать удары, когда посыплются иски за ксерсин. На это может уйти шесть месяцев или два года, но вы просто помните: иски на полбиллиона. Это начнется, как охота на крыс, и мы докажем наличие злостных намерений с вашей стороны, Гумбольдт. Эта компания, которую вы построили, напоминает тыкву, выросшую за ночь, но и высохшую за ночь. Вы — мертвое мясо, Гумбольдт, и вы настолько безумны, что даже не способны насмердить.
— Ты ошибаешься, маленькая польская сука! Я покажу тебе, как ты не права!
Он швырнул свой бокал с виски через комнату, и тот врезался в один из книжных шкафов.
— Я разобью тебя так же легко, как этот бокал. Гордон Ферт никогда не наймет тебя снова. Ты потеряешь свою лицензию. Ты никогда не получишь ни одного клиента. Я скоро увижу тебя на Вест-Медисон с другими пьяницами и безработными и вдоволь посмеюсь над тобой. Я буду хохотать во все горло.
— Вам это предстоит, — беспощадно подтвердила я. — Уверена, что ваши внуки будут развлекаться этим спектаклем. На самом деле держу пари, они захотят услышать в подробностях, как вы травили людей, чтобы максимально поднять свой проклятый жизненный уровень.
— Мои внуки! — зарычал он. — Если ты посмеешь подойти к ним близко, ни ты, ни твои друзья никогда не узнают, что такое ночной покой в этом городе!
Он орал. Его угрозы сыпались не только на голову Лотти, но и на других моих друзей, имена которых раскопали его сыщики. Шерсть на загривке у Пеппи поднялась дыбом, и собака угрожающе рычала. Держа одну руку на ее ошейнике, другой я нажала на кнопку звонка в облицовке камина. Когда вошел Антон, я кивнула на разбитый бокал:
— Может быть, вы хотите убрать это? И также думаю, что миссис Портис было бы удобнее, если бы вы проводили ее вниз к Маркусу и вызвали такси. Пойдем, Пеппи!
Мы поспешили выйти. На всем пути к вестибюлю я слышала рев маньяка, раздававшийся нам в спину.
Глава 43
ВСЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА КРУГИ СВОЯ
Несколько следующих дней мы с Лотти провели, беседуя с моим адвокатом. Не знаю, из-за чего — то ли благодаря усилиям Картера Фримэна, а может быть, Антона, а может, из-за сцены, разыгравшейся в доме на Роэноук, — миссис Портис утратила интерес к делу и не выставила обвинений против Лотти. Мы пережили трудное время из-за моей закладной: в течение нескольких недель дело выглядело так, будто мне предстоит подыскивать новое место. Но Фримэн ухитрился как-то уладить и это. Я всегда подозревала, что он сам поручился за меня, но он только поднимал бровь, притворяясь несведущим, и переводил разговор на другое, когда я пыталась расспрашивать его об этом.
Спустя некоторое время моя жизнь вернулась в нормальное русло. Я бегала по утрам с Пеппи, общалась с друзьями, болела за чикагские спортивные команды, точнее, за «Черных Ястребов», выступавших в этом сезоне. Я также вернулась к своей обычной сфере деятельности, расследуя промышленное мошенничество, занимаясь сбором информации и сведений второго плана относительно кандидатов на видные финансовые должности, и так далее.
Работала напряженно, чтобы не допускать мыслей о Гумбольдте и Южном Чикаго. При обычном ходе вещей никогда не позволила бы упустить концы и расслабиться на последней стадии прохождения дела, но теперь просто не могла больше жить проблемами моих земляков. Поэтому я решила оставить Рона Каппельмана в покое, словно вопрос без ответа. Если обвинение, высказанное Бобби, было верным и Рон действительно снабжал Юршака сведениями о моем местонахождении, то я имею полное право пойти на Пульман и посмотреть ему в лицо. Однако у меня просто не оставалось душевных сил, чтобы заниматься этим дальше. Пусть во всем разбирается прокурор штата, когда Юршак и Дрезберг явятся на судебное заседание.
Сержант Мак-Гоннигал символизировал другую оборванную нить, которой не предстояло когда-либо восстановиться. Я видела его с Бобби пару раз, когда проходила через бесконечные дознания и допросы. Он вел себя очень холодно, пока не понял, что я не собираюсь доносить на него за нарушение полицейского этикета той поздней ночью. Спустя какое-то время я поняла, что была права, не решившись провести время с полицейским, хотя и настойчивым, но мы никогда не возвращались к этому.
К маю дочерние компании «Гумбольдт кэмикел» уже откатились на последнее место, а сама корпорация была отброшена в конец пятидесятых. Фредерик Манхейм много консультировался с опытными юристами и медиками, которые теперь нашептывали о возможных ужасах, что ожидают виновных, и слухи разносил ветер, летевший на Уоллстрит. Манхейм пару раз приходил ко мне за советом, но я была измучена своими опасениями в отношении Гумбольдта.
Я пообещала Манхейму, что дам показания на любом судебном разбирательстве, рассказав о своей роли в изучении этого дела, но пусть он не рассчитывает на какую-то иную поддержку с моей стороны. Поэтому я не знала, что предпринимает Гумбольдт, чтобы ринуться в контратаку. Из газет узнала через несколько дней после нашего последнего столкновения с ним, что он в Пассаванат и находится в депрессивном состоянии, но поскольку «Геральд стар» поместила его фотографию, когда он делал первый бросок, играя за «Ястребов» в день открытия чемпионата, я решила, что он справился с этим.
Примерно в это же время я получила открытку из Флоренции.
«Не ждите, пока вам будет семьдесят девять, чтобы увидеть ее».
Я пробежала глазами короткое сообщение, написанное паутинообразным почерком мисс Чигуэлл. Вернувшись домой спустя несколько недель, она позвонила мне:
— Я только хотела сообщить вам, что больше не живу с Куртисом. Я выкупила у него его долю недвижимости. А он живет в уединенном доме в Кларедон-Хиллз.
— Как вам нравится жить одной?
— Очень. Я жалею, что не сделала этого шестьдесят лет назад, но тогда у меня не нашлось мужества. Я хотела поделиться с вами, потому что вы — одна из тех, кто сделал это возможным, показав мне, что женщина может жить независимой жизнью. Вот и все.
