Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

Он поднял глаза, встретил взгляд Габи, ласковый и хитрый.

– Успокойся, – сказала она, – с милым толстяком у меня ни любви, ни дружбы. Просто мимолетное знакомство.

Он ничего не ответил, опять уставился в тарелку. Успокоиться он не мог при всем желании. Если «Сестра» взяла Габи в оборот, обязательно станет копаться в ее прошлом.

Бывший советский резидент Флюгер, который когда-то завербовал Габи, сбежал в Англию. Из него вытягивали имена агентов, работавших в Англии и в США. Он назвал только покойников. Советскими агентами в рейхе британская контрразведка не особенно интересовалась. Никакой информации о Габи от Флюгера они не получили. Теперь уж точно не получат.

Год назад двенадцатилетняя дочь Флюгера умерла от врожденного порока сердца. У него случился инсульт, он прикован к инвалидному креслу и говорить не может. А кроме него раскрыть «Сестре» тайну Габриэль фон Хорвак (в девичестве Дильс) некому, пока, во всяком случае.

Сейчас советской агентурной сети в рейхе нет. Но очень скоро ее начнут восстанавливать. Габи числится в их картотеке.

– Ну-ну, перестань, ты же сам всегда говоришь: надо решать проблемы по мере их поступления, – произнесла Габи с улыбкой, от которой у него побежали горячие мурашки.

Габи умела угадывать его мысли и могла отключать их на несколько минут, если они ей не нравились. Когда она так улыбалась, он не мог ни о чем думать.

Пара за соседним столиком громко задвигала стульями. Посторонние звуки вернули Осю на землю. Он услышал низкий, мелодичный женский голос:

– Нет, Ваня, я не собираюсь целый день торчать в номере. Можно и под дождиком погулять, не сахарные.

Полная статная дама в строгом шерстяном платье, с короткой гривкой седых волос, в пенсне на точеном носу, говорила на чистом русском языке.

– Как скажешь, Томушка, как скажешь, – ответил глубоким басом Ваня, поджарый старик в теплом сером пуловере, лысый, но с пышными белыми усами и бровями.

Диалог напоминал оперный речитатив. Пара чинно, под руку, направилась к выходу. Томушка оглянулась, пожелала Осе и Габи приятного аппетита по-французски.

– Князь и княгиня, – прошептала Габи, – хозяин успел просветить меня, какая-то древняя аристократическая фамилия, он назвал, я забыла. Приехали из Брюсселя.

– Интересно, а им о нас он что сказал? – Ося подцепил вилкой последний сморчок.

– О нас? Разве тебя не предупредили? Ах, ну да, сюрприз… – Габи подвинула свой стул поближе, перешла на быстрый шепот: – Мы с тобой молодожены из Огасты, штат Мэн. Ты журналист Джон Касли, я дочь целлюлозно-бумажного магната, Габриэль Дильс, теперь, конечно, Габриэль Касли. Мой отец немец. Как-то нужно оправдать мой акцент, – она хмыкнула, – да, но папа совершенно не выносит нацистов.

– А, вот почему ты сразу заговорила со мной по-английски. Кстати, ты здорово продвинулась, учитывая, что начала учить язык всего год назад. – Ося резко положил вилку. – Огаста, штат Мэн, Новая Англия, на границе с Канадой.

– Да, милый, у нас там очень красиво. – Габи старательно изобразила американское произношение и шлепнула Осю по плечу. – Много лесов и озер, климат влажный, умеренный.

– Молодожены из Огасты. – Ося оскалился. – Как трогательно!

– Тебя что-то не устраивает? – Она нервным движением заправила пряди за уши.

– «Мы с Габриэль очень сожалели», – произнес Ося холодным вежливым голосом Максимилиана фон Хорвак.

– Да уж, не радовались, – огрызнулась Габи.

Официант опять явился:

– Месье желает десерт?

– Спасибо, нет. Только кофе, – ответил Ося.

Пока официант убирал тарелки и приносил кофе, они молчали, глядя в окно. Дождь то затихал, то припускал с новой силой.

– Хотел бы я посмотреть на эту сцену, – усмехнулся Ося и опять заговорил холодным голосом Максимилиана фон Хорвак: – «Да, кстати, дорогая, угадай, кто сегодня звонил? Касолли! Оказывается, он жив».

– Хватит! – Она зажмурилась, закрыла уши ладонями.

– «Что ты говоришь, милый! Надо же, как повезло!» – теперь Ося подражал голосу Габи.

Она помотала головой, волосы взлетели, упали.

– Ненавижу тебя! Как ты мог? Зачем, зачем тебя туда понесло? Ты поступил подло и жестоко!

– Успокойся, меня не убили.

Ося вздрогнул, вспомнил сон, приснившийся в самолете перед посадкой в Хельсинки. Те же слова, только наяву.

– Полетел туда, ни слова не сказал мне, еще и полез на передовую, под пули, – сипло шептала Габи, – никогда тебе этого не прощу. По твоей милости неделю прожила в сплошном кошмаре. О твоей героической смерти трепался весь пресс-центр.

– Ты не поверила, чувствовала, что я жив.

Габи отвернулась, лоб сморщился, губы скривились подковкой, как у ребенка, готового зареветь, но глаза остались сухими. Шмыгнув носом, она быстро, сердито произнесла:

– У меня болело сердце.

Ося перегнулся через стол, протянул руку, медленно, как слепой, провел кончиками пальцев по ее щеке.

– У меня тоже.

* * *

На спектакле под названием «Заседание начальственного состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии» Илья не присутствовал, читал стенограммы и держал кулачки за Проскурова. Представление проходило в здании ЦК на Старой площади и продолжалось четыре дня.

Командармы, комдивы, полковники, комиссары, участники боевых действий выступали с длинными докладами, из которых следовало, что артиллерия стреляла отлично, пехота героически атаковала врага, большую роль играли партийные и комсомольские организации, борьба за создание ударных подразделений была одной из форм соцсоревнования.

Полковник Рослый, командир стрелкового полка, получивший за Финскую кампанию звание Героя Советского Союза, обращался лично к Хозяину. Читая диалог, Илья отчетливо представлял, как дрожит и вибрирует голос Рослого, как он рубит воздух рукой в порыве чувств.

РОСЛЫЙ. Товарищ Сталин! Мы давали такой замечательный артиллерийский огонь, что этот огонь можно было в музыке воспевать, если бы был композитор.

СТАЛИН. У артиллерии есть своя музыка. Правильно, есть.

РОСЛЫЙ. Безусловно, товарищ Сталин, есть замечательная музыка.

Очередной музыкальный залп выдал комиссар Семенов:

СЕМЕНОВ. Мы чувствовали каждый день заботу нашей партии и нашего правительства. Каждый командир и красноармеец были согреты великой любовью нашего советского народа. Каждый красноармеец шел в бой, держа в устах великое имя товарища Сталина, которое было великим знаменем победы, вдохновляло на героизм, было великим примером, как надо любить и драться за нашу родину.

Зал ответил криками: «Ура товарищу Сталину!», бурными продолжительными овациями. Следующие докладчики рассказывали, как благодаря мудрому руководству товарища Сталина войска вовремя снабжались всем необходимым, от снарядов до сухарей, и в итоге финны были поставлены на колени.

Финская война в рассказах очевидцев выглядела как кино о победах доблестной Красной армии. Недоразумения и трудности счастливо разрешались, стоило только как следует помолиться великому Сталину.

Командарм Кулик произнес длиннющую речь, настолько невнятную и пылкую, что при чтении ее Илья почувствовал запах перегара. В качестве припева звучало:

КУЛИК. Если честно сказать, здесь вмешался тов. Сталин и взялся по-настоящему нам всем вправлять умы.

Армейский комиссар Запорожец рассказал об успешных ночных атаках, посетовал на неслаженную работу штабов, и вдруг будто патефонная игла сорвалась и царапнула пластинку:

ЗАПОРОЖЕЦ. Я должен доложить, на фронте творились дикие вещи. Если бы здесь было время, я бы обо всем этом доложил, иногда было сплошное вранье.

СТАЛИН. Может быть, не так сказать, не вранье.

ЗАПОРОЖЕЦ. А как сказать?

СТАЛИН. Преувеличение.

ЗАПОРОЖЕЦ. Преувеличение. Никто, тов. Сталин, из командиров не докладывал без преувеличения, все докладывали в преувеличенном виде.