Андрей Щупов - Охота на волков
Валентин неуверенно потянулся к девушке рукой, но она отстранилась. В комнате повисла неловкая тишина. Чуть помолчав, Валентин поднялся.
— Хочу спросить кое-что у Константина Николаевича. Ты не уходи, хорошо?
Она пасмурно кивнула. Снова, должно быть, все поняла. Он сбегал от нее — на одну-единственную минуту, но сбегал.
Дверная ручка обожгла неожиданным холодом. Валентин стиснул зубы. Двери в этой квартире отворялись и затворялись пугающе бесшумно.
* * *Полковник не спал и не отдыхал. Сидя в кресле, он листал какую-то книгу. На столике перед ним Валентин разглядел кипу безликих распечаток, пестрые обложки с фамилиями Солженицына, Антонова-Овсеенко, Леонарда Гендлина.
— Доброе утро! — поприветствовал его Валентин.
— Добрее придумать трудно, — Константин Николаевич бросил книгу поверх пестрого вороха газет и журналов, сумрачно проворчал: — Пауки в банке!…
Последнее, по всей видимости, относилось к только что прочитанному.
— Хочешь сообщить что-нибудь новенькое?
— Новенького пропасть, — Валентин опустился в кресло напротив полковника. — Городская станция помалкивает, столица в ус не дует — по-прежнему гонит музыкальную лабуду. Зато повыныривало с пяток нелегалов. Партия георгиевцев вопит о национальном крахе, призывает к оружию, какие-то разобиженные диссиденты пугают возвратом к тоталитаризму. А в общем так и не понял, что же происходит. Вот, хотел спросить у вас. Может, вы просветите?
Полковник досадливо потер лоб. На миг Валентину даже показалось, что это не досада, а самое настоящее отчаяние.
— Что вы там еще задумали? Очередную революцию с порцией тумана? — Валентин кивнул за окно. — Все вроде осталось на своих местах. Или это только прелюдия? Так сказать, проба сил?
— Черт тебя подери! — полковник пристукнул ладонью по подлокотнику. — Чего ты от меня хочешь?
Валентин выразительно пошевелил щепотью.
— Крошечку правды. Вот такусенькую. На многое я не претендую.
— Любопытно?
— Конечно. Если заваривается каша, интересно по крайней мере представлять вкус будущего блюда. Могут ведь ненароком и пересолить.
Константин Николаевич грузно поднялся, застегивая ворот, прошелся по кабинету.
— Каша… — рассеянно пробормотал он. — Каша-малаша, коровушка наша…
Валентина неожиданно проняло. Он вдруг сообразил, что полковник тоже растерян. Растерян по-настоящему. Потому и просидел всю ночь в этом чертовом кресле. Потому и выцедил уймищу кофе.
— Кто-то вас водит за нос, — полуутверждающе произнес он. — Уму непостижимо!
Константин Николаевич пронзительно взглянул на Валентина, лицо его болезненно задергалось. Подойдя к окну, он нервно сцепил за спиной руки. Тонкие пальцы его беспрестанно шевелились. После минутного молчания полковник сухо попросил:
— Сделай одолжение, оставь меня.
— Слушаюсь, — Валентин поднялся. Уже у порога поинтересовался: — Как там здоровье Зорина?
— Что?… Ах, вон ты о чем, — полковник нехотя обернулся. — Думаю, он скоро вернется. Болеть Михаил не любит.
— Что будет со мной?
На лице полковника промелькнула слабая тень улыбки.
— Не волнуйся. Этот вопрос мы тоже как-нибудь уладим.
Глава 4
Офис на ночной улице громили отнюдь не случайные прохожие, Баринов это сразу просек. Ремни и камуфляж, конечно, чепуха, — сейчас треть страны в подобных малахаях разгуливает, но то, как они стояли, с каким выражением поглядывали вокруг, выдавало в них людей серьезных, объединенных одной задачей. Баринов, разглядевший погромщиков еще на приличном расстоянии, поспешно шагнул в тень ближайшего дома. Незачем показываться на глаза кому ни попадя. Парень он, конечно, видный, но орлы в черном камуфляже вряд ли оценили бы его появление по достоинству.
Из дверей офиса тем временем выволокли троих. Самый высокий, судя по одежде, был простым охранником. Его просто вырубили ударом в челюсть, за ноги отволокли к бровке. Зато двоих других, напуганных и все же пытающихся слегка отбрыкиваться, прислонили к стене и, тщательно обыскав, стали допрашивать. Впрочем, допросом это можно было назвать с весомой натяжкой. У мужчин что-то тихо спросили, и один из них тотчас принялся вопить насчет прав и адвоката. Приземистый мужчина в черном берете, по повадкам явно офицер, достал из кобуры пистолет и без колебаний выстрелил. Кричавший страшно захрипел, цепляясь за стену, сполз на тротуар. Зато второй без команд и понуканий быстро что-то залопотал. Его со вниманием выслушали, после чего пистолет черного офицера еще дважды выплюнул огненный язычок. И тотчас за выстрелами в помещении офиса сверкнуло пламя, на тротуар посыпались стекла. Из дверей выскочил еще один обряженный в камуфляж боец. Помахав рукой, крикнул, что все в порядке, с сейфом справились и бумаги уничтожены. Баринову показалось, что на рукаве у этого выскочившего красуется самая натуральная свастика. Правда, чуть измененная, и все-таки свастика. Эту штучку ни с чем не спутаешь. Недаром прозорливый Адольф обратился к древней символике.
На глазах у Баринова люди в черном торопливо загрузились в легковушки. Офицер в эту минуту о чем-то говорил в трубку сотовой связи. По всей видимости, докладывал вышестоящим о результатах акции. Люди в машинах терпеливо ждали. Вероятно, получив новый приказ, человек в берете сунул телефонную трубку в карман, торопливым шагом устремился к ближайшему джипу. Взревели двигатели, автомобильная кавалькада рванула прочь от курящегося дымом офиса, от чернеющих на снегу тел.
Озираясь, Баринов попятился. На миг мелькнула мысль о сумасшествии, но он выпроводил ее жестким пинком. Все было правдой! И с ума сошло население, а вовсе не он. Город и впрямь сбрендил, за ночь решив прокрутить некое ретро-кино, вылив на улицы сначала краснознаменные колонны приспешников коммунизма, а сразу после них — отряды нацистов. Последние действовали, судя по всему, крайне решительно. Вокзал, телефон, телеграф их не интересовали, — стаями борзых они рассыпались в разные стороны, по заранее намеченным адресам, всюду вывешивая матерчатые наспех изготовленные лозунги вроде — «Очистим город от коррупционеров и криминальной мрази!», «Ворье и продажных чинуш — в петлю!», «Губернатор, не мешай правому делу!» и так далее, и тому подобное. В некоторых местах Баринов видел подразделения омоновцев, но последние проявляли странную терпимость, ограничившись охраной административных зданий и патрулированием центральных улиц. Парочка БМП красовалось на главной площади возле темно-серой громады горисполкома, посты автоматчиков скучали возле сбербанков. Вне этого реденького кольца начинался форменный бедлам, где власть целиком и полностью перехватили чернорубашечники. В такую вот славную ночку Баринов и вздумал прогуляться, ошибочно полагая, что дальняя разведка все разъяснит, и в итоге окончательно запутавшись.
Перепуганные обыватели прятались по домам, плотно занавешивали окна. Но это было понятно, — в глаза бросалось иное! Уличное освещение не погасло и после двух, словно некто наверху справедливо рассудил, что в темноте орудующим бандам работать будет менее комфортно. Время от времени в разных районах города ввысь взлетали разноцветные ракеты, и складывалось впечатление, что горожане салютуют воцарившемуся на улицах беспределу. На жутковатой скорости мимо проносились забитые отнюдь на простыми пассажирами трамваи. Баринов шарахался от них в подворотни, провожал стерегущим взглядом. Этих кварталов он не знал, а потому то и дело менял направление, стремясь выбраться на знакомые улицы. Лучшим выходом было бы спросить дорогу, но у кого спросишь в такой час? Парочка, к которой он кинулся через дорогу, задала такого стрекача, что Баринов немедленно отказался от мысли попробовать их догнать. Кое-где по улицам шмыгали подростки, но и они обходили его стороной. Еще одну колонну машин Баринов сумел разглядеть издалека и, не желая сюрпризов, заблаговременно свернул на набережную.
Лед городского пруда пустовал. Ни одного рыбачка, хотя от минувших суток следов осталось в избытке. По всей поверхности пестрели пятнышки лунок, а в одном месте Баринов разглядел вкрученный наполовину коловорот. Видимо, кому-то стало внезапно не до рыбалки… Сыпал снег, фонари засвечивали его, превращая в нарядное, окутывающее город кружево. Увы, праздничную иллюзию разрушали выстрелы, доносящиеся с окраин.
Баринов прищурился. По мосту, к которому он приближался, двигалось трое. В руках, кажется, ничего устрашающего, и, рассудив, что трое — это всего-навсего трое, он продолжал шагать, прикидывая, что пути их пересекутся минуты через две-три. Может быть, и кстати! Будет у кого спросить про родную улочку…
«Молодого» он узнал, когда сворачивать было уже поздно. Но черт с ним, с «молодым», — те, что вышагивали рядом, выглядели много хуже — и старше, и опаснее. Но главное, чем-то они неуловимо походили на тех в камуфляже у здания офиса. И хотя нарукавных повязок со свастикой у них не наблюдалось, Баринов нюхом учуял, что связываться с ними — себе дороже. И ноги сами совершили то, чего делать было нельзя. От набережной тут и там ответвлялись припорошенные снегом тропки, — на одну из них он и ступил, стремясь разминуться с приятелями «молодого». В иных обстоятельствах нехитрый финт, возможно, и выгорел бы, но жутковатая ночь диктовала свои правила игры. Заметив очевидный маневр одинокого прохожего, троица бдительно встопорщилась. Баринов не глядел в их сторону, однако «встопорщенность» эту учуял безошибочно. Впору было хохотать и плакать. Третий день на свободе — и сразу эта чертова чехарда! Пальба на улицах, нагловатые юнцы со шпалерами за поясами, трупы у офисов — словом, полная непруха! То есть, если кому-то там захотелось поразвлечься, — кто же мешает? Только он-то тут при чем? Всего-то литр пива и выцедить успел! А намечал оприходовать не меньше колхозного бидона…
