Андрей Щупов - Охота на волков
— Это ведь чертовски сложно! Стоило ли огород городить?
— Вероятно, стоило. Хотя об этом нам трудно судить. Суть в ином, — так или иначе «Сетью» может пользоваться только тот, кто знаком хотя бы с энным количеством команд. При этом надо учитывать, что команды меняются ежедневно, меняются адреса и содержимое тайников. Если ты не правитель, то и манипулировать звеньями не сможешь.
— Ты сказал — правитель?
— Так именуется в программе лицо, владеющее основными кодами. По-английски — регент.
— Хмм… Но получается странная вещь! Сам рассуди. Этим твоим регентом может стать всякий, кто с прилежанием поползает по файлам. Это же чушь собачья!
— Не забывай, каким образом я соприкоснулся с этими самыми файлами.
— Все равно! Пойми, не может быть такого, чтобы силовые структуры не подстраховались! Любой важный мост изначально минируется, и у любого самого надежного робота должна быть предусмотрена кнопка выключения.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — Олег рассеянно принялся щипать себя за шею. — Со стороны все действительно кажется диковатым, но… Мне думается, они делали это намеренно.
— То есть?
— Я не знаю, как это грамотно объяснить, но, может быть, все дело во внутренних дрязгах? Их же вон сейчас как тасуют и переименовывают. Начальник летит за начальником, армию сокращают и одновременно создаются какие-то непонятные подразделения, о которых никто слыхом ни слыхивал. Это как с рублем, — никакого доверия, вот и скупают потихоньку валюту. Может, силовики тоже друг другу не верят?… Если о тех же «Зодчих» знают все, то о «Подзодчих» — уже очень и очень немногие. А в одном из файлов я случайно наткнулся на упоминание какой-то аналитической группы «Интернат», которая, оказывается, курирует в целом работу «Зодчих». То есть — все шиворот-навыворот: «Зодчие» управляют «Подзодчими», те в свою очередь имеют некий периферийный отдел, который неожиданно оказывается выше всех прочих.
— Действительно странно.
— А возможен и такой вариант. Скажем, некий коллектив решил обзавестись своей собственной спецслужбой. Разве не удобно? В сущности — та же валюта на черный день. Даже если их погонят с работы, они все равно не останутся с пустыми руками.
— Значит, еще одно подобие мафии?
— Думаю, это посерьезнее, потому что задействованы профессионалы. И конспирация далеко не любительская. Сделают все, что хочешь, и сделают квалифицированно. Кража документов, устранение лишних людей, террористические акты…
— Или те же перевороты.
— Перевороты? — Олег захлопал ресницами, осмысливая сказанное. — Ну, это, пожалуй, чересчур.
— Ты же сам толкуешь о профессионалах, а что им стоит скинуть одного президентика и поставить другого? Как брали дворец Амина, помнишь? А Кастро как на престол сажали? — Леонид нервно прошелся по комнате, вдумчиво проговорил: — Тогда, Олежа, получается совсем дурная петрушка! Потому что информация, которой ты завладел вдвойне опасна. Это же «Меч — сто голов с плеч»! Кому достанется, тому и будет служить!
— Но ведь я о том и толкую! — Олег встрепенулся. — Мы можем сейчас все! Абсолютно все! А коли так, то почему бы не заставлять время от времени эту самую «Сеть» работать на благое дело?
— Нет, братец, выкинь это из головы. За всякую халяву рано или поздно приходится платить. А это даже не халява, это куда как…
Не дав ему договорить, в комнату влетел прихрамывающий Максимов. За ним спешил взволнованный Валерий.
— Что, тетерева, ничего не слышите?! Откройте хотя бы форточку!
— Какого черта!… — Леонид умолк. За окнами разгоралась перестрелка. Это не походило на шальную разборку мафиози. Гулко молотил крупнокалиберный пулемет, из разных точек города ему вторили басовитые собратья.
— Черт!… Это еще что такое?
— Откуда я знаю! Может, война гражданская началась, а может, и что похуже.
— Дубина! Что может быть хуже?
— А это мы скоро узнаем.
— К тому все и шло, — хрипло пробормотал Олег. Дрожащей рукой нервно пригладил волосы, растерянно посмотрел на темный экран монитора. Поймав его взгляд, Леонид со значением качнул головой.
— Никак, начало охотничьего сезона?
— О чем ты?
— Да об охоте. На волков, значит… Мало ли в «Интернате» охотников?
Олег скованно пожал плечами.
Всю ночь город вздрагивал от заполошных выстрелов, словно кто хлестал его гигантской плеткой. Невидимый палач работал с азартом, торопливо и зло. Лишь утро вспугнуло разгулявшиеся рати, принеся тишину и успокоение. Матовое небо осветило багровые лужи на асфальтовой кожице города, ветер погнал по улицам пороховую непривычную вонь. И от запаха этого хотелось ежиться, шагать быстрее, с непременной оглядкой. Так или иначе участь дня была решена, — его отдали на съедение слухам. Впрочем, делились не впечатлениями, — люди избавлялись от накопленного за ночь.
* * *Валентин крутил верньер настройки, гуляя по радиочастотам, когда в комнату заглянула Аллочка. Добрых полчаса она провела у зеркала, возвращая лицу утраченную за ночь свежесть. В целом кое-что ей удалось, однако под глазами по-прежнему угадывались темные полуокружья.
— Все сидишь слушаешь? — она проговорила это с той обтекаемой интонацией, когда слова произносятся не ради содержания, а единственно ради звуковой прелюдии. Валентин поднял голову, чуть убавил громкость радиоприемника.
— Все сижу и слушаю.
— Поймал что-нибудь новенькое?
— Да нет, одно и то же… Как там Константин Николаевич?
— Сыновьи чувства пробудились? — Аллочка криво улыбнулась. Однако под сердитым взглядом Валентина чуть стушевалась. — А что ему сделается? Дядя Костя — человек невозмутимый. Стреляют или не стреляют, — его таким пустяком не проймешь. Как вернулся, так и сидит в своем любимом кресле. Листает какие-то подшивки, что-то бормочет под нос… Ты-то сам еще не проголодался? Я тут кое-что приготовила.
— Спасибо, не откажусь.
Аллочка вышла в коридор и через пару секунд вкатила в комнату сервированный столик.
— Кофе, — объявила она. — С печеньем и мармеладом. Тут джем, а тут сгущеное молоко. Сливки, если захочешь.
— Попробуем. И первого, и второго, и третьего, — Валентин выключил радиоприемник, подтянул столик к дивану. Аллочка манерно оправила на себе платьице и присела рядом. Потрепав его по волосам, неуверенно чмокнула в щеку. От нее пахнуло алкоголем — совсем чуть-чуть, но в достаточной степени, чтобы заставить его поморщиться.
— Устал? — она поняла его гримасу по-своему.
— Устанешь тут… — Валентин рассеянно взял печенье, неловко обмакнул в сгущенное молоко. Узорчатый кругляш разломился надвое, и Валентин с недоумением пронаблюдал, как половинка печенья тонет в молочном болотце. Вот так и люди — в сладком, а все равно тонут, захлебываются…
Рядом с самым беззаботным видом сидела Аллочка. Эту ночь они несомненно запомнят по-разному. Он будет вспоминать первые, столь всполошившие его выстрелы за окном, она, вероятно, запомнит другое. Может быть, его жадные руки, несвязное бормотание, собственную вспышку ревности, когда он ни с того ни с сего стал рассказывать ей о Виктории…
Когда-то страшно давно, будучи четырехлетним мальчуганом, Валентин дирижировал возле деревенского пруда, воображая, что лягушачий хор действительно внимает его взмахам. Пузырчатый клекот исподволь превращался в волшебную мелодию, и глупый малец преисполнялся восторгам перед таинством мира. Во что же он верил тогда? Должно быть, в самое главное, во что перестал верить теперь. Все исполнимо и все замечательно, — вот истина, которой он поклонялся. Все и было исполнимо в те розовые времена. Ни часов, ни дней не существовало. Прошлое без границ и переходов сливалось с будущим. О первом он вспоминал, второе являлось в мечтах — по-детски сказочных, не по-взрослому простодушных. Существенной разницы между работой памяти и игрой воображения — двумя лучами, разбегающимися в ушедшее и надвигающееся, он не ощущал. Не ощущал по причине лучезарной общности полярных пространств. Ведь закат и восход — одинаково прекрасны! Секрет, о котором знают лишь дети и глубокие старцы. Серая протяженность жизни отдавалась будням. Зачем, за что и почему — это следовало спросить у самих людей…
Валентин покосился на Аллочку. К кофе она так и не прикоснулась. По-прежнему сидела рядом и смотрела на него. И ченточки приунывшей старушки угадывались в ее кукольном личике. Валентин растерялся. Он вдруг понял, что каким-то шестым чувством она раскусила его состояние, а, раскусив, отреагировала чисто по-женски. Может быть, именно в эту минуту она ясно осмыслила всю случайность и сиюминутность их встречи. Так садовник, день ото дня поливающий хиреющий куст, однажды осознает всю тщету своих усилий.
