Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

Когда Илья перевел, сразу подумал о Мае Суздальцеве и тысячах таких же мальчишек, гибнущих ежедневно, непонятно за что, зачем. Отодвинуть границу подальше, чтобы с финской стороны Ленинград не обстреливали из зениток? Но при нападении на большие города главная опасность – бомбардировки, а не зенитные обстрелы. Бомбить можно и при прежней границе, если есть авиация. У финнов с авиацией плохо. И палить по Ленинграду из зениток они вовсе не собирались, никакой опасности не было, Сталин сам ее создал, напав на Финляндию. Зачем? Затем, что хотел повторить польский триумф Гитлера, завоевать Финляндию за пару недель. Начал, разумеется, с плагиата.

Вечером 26 ноября по советскому радио было объявлено, что в 15.45 у села Майнила, у самой границы, орудийными выстрелами с финской стороны убито четыре, ранено девять красноармейцев.

НКВД организовало провокацию наподобие той, что разыграло гестапо в Посевалке, но без переодеваний. Никаких иностранных журналистов в Майнилу не приглашали, в принципе, можно было вообще не стрелять, а начать сразу с пропагандистской истерики. Советские граждане усомниться не смели, а остальной мир все равно не поверил.

Незадолго до нападения «Правда» назвала финского премьер-министра Каяндера «разновидностью пресмыкающегося, у которого нет острых зубов, нет силы, но есть коварство и похотливость мелкого хищника».

Сразу после нападения было объявлено, что «в Финляндии произошла революция, народ свергнул Каяндера, угнетенные финские трудящиеся провозгласили создание Финляндской демократической республики».

Нападавшие дивизии Красной армии превосходили всю финскую армию по количеству самолетов, танков и живой силы в десятки раз и не могли продвинуться ни на шаг, несли колоссальные бессмысленные потери. Это происходило на глазах всего мира. Это убеждало Гитлера, что он справится с СССР еще легче, чем с Польшей.

На экране появилась дорога с подводами, набитыми крестьянским скарбом. Эвакуация жителей пограничных районов.

Илья переводил с английского и опять вспоминал передовицы «Правды»: «В разных концах страны народ уже восстал и провозгласил создание демократической республики. Народные массы Финляндии с огромным энтузиазмом встречают и приветствуют доблестную непобедимую Красную армию».

В СССР слухи о том, что на самом деле творится на Финском фронте, прорывали не только пропагандистские, но и цензурные укрепления: приказ Жданова – не сообщать родственникам о погибших; приказ Ворошилова – отправлять «обрубков» с ампутированными конечностями из госпиталей не домой, а подальше от их родных мест.

Кроме сказочного демократического правительства во главе с коммунистом Куусиненом, была сформирована еще и революционная финская армия. По всей территории СССР собирали финнов и карелов призывного возраста. Их оказалось маловато, всего несколько сотен. Решили, что за финнов сойдут светловолосые белорусы. Добавили пару тысяч белорусов. Обрядили в трофейную польскую военную форму, чтобы армия выглядела как иностранная. По Ленинграду, по Москве полетел каламбур: «На финские мины идут минские финны».

Финны минировали покинутые беженцами деревни, дороги, леса, озера. Миноискателей у Красной армии не было, на минах подрывались сотни, если не тысячи красноармейцев. И вот в начале января два ленинградских инженера за сутки сконструировали опытный образец миноискателя, наладили производство.

«Слава богу, остались у нас еще люди с мозгами и руками, – думал Илья, следя за субтитрами, – и появилась надежда, что Хозяин, наконец, снимет Ворошилова с должности наркома обороны, назначит Тимошенко. Он по сравнению с Климом гений военной науки».

Илья продолжал механически переводить:

– Бомбы, которые сбрасывают советские самолеты на наши города, Молотов называет корзинами с хлебом для голодающих финских батраков. Мы называем бомбардировки корзинами Молотова. Фирма «Алко» наладила производство ответного угощения, специального коктейля для Молотова.

Бутылка, залитая чем-то темным и густым, с эмблемой «Алко» на крышке. Солдат на лыжах, весь в белом, швырнул бутылку в танк. Танк вспыхнул. Диктор объяснил:

– Зажигательная смесь из бензина, фосфора и смолы действует не хуже снарядов.

Женщины в военной и санитарной форме готовили еду, бинтовали раненых, вязали свитера, разбирали автоматы, стреляли из снайперских винтовок.

– Сто тысяч лотт, храбрых женщин-добровольцев, встали плечом к плечу с мужчинами на защиту родины от большевистских захватчиков.

Финские солдаты, одетые тепло и удобно, в белых маскхалатах скользили на лыжах. Красноармейцы в куцых шинельках шли, шатаясь, едва переставляя ноги, поднимали трясущиеся руки, сдавались в плен. Пленные сидели в бараке, между рядами нар, за длинным столом, ели из железных мисок.

– Голодные обмороженные красноармейцы не способны держать оружие, они вызывают жалость, – объяснял диктор.

«Зачем оператор так крупно берет лица? – подумал Илья. – Пленку могут отправить в спецотдел, там по лицам выяснят фамилии. Каждый, кто ест за этим столом, обречен, а вместе с ним – семья, родители, жены, дети».

Под залихватский мотивчик замелькали фотографии Молотова в разных ракурсах. Из первого ряда послышались тихие смешки, Ворошилов, проснувшись, громко мяукнул:

– О! Вяча!

Вячу на экране сменил круглолицый куплетист в шапке-финке на фоне снежного леса. Он весело запел песенку о русском Иване, которого комиссары гонят в плен или в могилу. В припеве повторялось: «Нет, Молото`в, нет Молотто`в, не будет по-твоему. Ты захотел пообедать в Хельсинки, врешь, не выйдет. Обломаешь зубы. Захотел дачу на Карельском перешейке? Не надейся, не получишь!»

Илья переводил текст песенки с очевидным удовольствием. Развеселились все, кроме Молото`ва. Краем глаза Илья заметил улыбку Большакова, уловил сдержанный смешок Кагановича, хихиканье Клима. Хозяин тыкал Вячу кулаком в плечо, посмеивался и даже немного подпел куплетисту: «Нет, Молото2в, нет, Молотто2в». Очень уж веселый и приятный был мотив.

Песенка кончилась, зазвучала печальная музыка, на экране возникли трупы красноармейцев. Ледяные фигуры, застывшие в разных позах, на ходу, на бегу, с поднятой гранатой или скорчившись, обхватив плечи руками в последней попытке согреться. Камера скользила по растопыренным голым рукам, по лицам с открытыми ртами. Закадрового текста не было, только музыка.

Илья облизнул пересохшие губы.

«Он соображает хоть что-нибудь или нет? Какие туманы клубятся внутри этой узкой черепушки? Понятно, на человеческие жизни плевать ему. Но ведь это его армия. Разгромил ее в тридцать седьмом, без всякой войны. Мало? Зачем попер на финнов? Они соглашались на все его требования, кроме самых наглых, для них невозможных, хотели сохранить свою независимость и нападать не собирались. Они не идиоты, Маннергейм не Гитлер».

На экране финны хоронили мертвых, не только своих. Для красноармейцев рыли братские могилы, отмечали их деревянными крестами, краской писали цифры – количество захороненных.

Возле свежих могил финских солдат стоял маршал Маннергейм, высокий прямой старик.

– Мы сражаемся за свой дом, за свою веру, за свою страну, – прочитал Илья и подумал: «Шведский барон Маннергейм воевал в Первую мировую в русской армии в чине генерал-лейтенанта. Вырос и учился в России. Финны могли бы стать союзниками, когда нападет Гитлер. А теперь уж точно враги. Такое соседство – западня для Ленинграда, настоящая, а не мифическая западня».

Фильм закончился, зажегся свет, Илья понял, что на сегодня это все. Никаких «Чапаевых» и «Веселых ребят».

Хозяин налил себе воды, потянулся, зевнул со стоном. Илья осторожно, стараясь не скрипнуть креслом, поднялся, на цыпочках направился к двери и услышал ленивый сонный баритон:

– Товарищ Крылов!

Он мигом вернулся, подошел к столу, встал не прямо перед Хозяином, а чуть сбоку.

– Да, товарищ Сталин.