Лео Мале - За Лувром рождается солнце
– Это будет приятная работенка, вы не находите?
– Не то слово.
– В любом случае, держите глаза открытыми и если что заметите...
– Старик, если я что замечу и если в этот момент... Я взял один из снимков и постучал по нему пальцем.
– ...мне придется выбирать между парой ваших усов и этой парой грудей...
– Вы выберете вознаграждение, – оборвал он. Я поднял брови:
– Как говорится, шутки в сторону, не так ли? Каково же это вознаграждение?
– Три миллиона.
– От общества друзей шедевров живописи или чем-то в этом роде?
– Да.
– Прекрасно. Липовое общество и липовое вознаграждение, как и картина, найденная на Ларпане вместо бронежилета.
– Не совсем так.
– Да что там! Разве это не спектакль, который должен посеять сумятицу среди похитителей картины, и побудить одного из них выдать всю шайку? И тот, кто картину сдаст (если сдаст), попадет впросак и ему придется долго чесать у себя в затылке, чтобы получить хотя бы ломаный грош. Разве нет?
– Ну-ну, – произнес он неопределенно. – Я уже вас поправил. Я сказал: не совсем. В противном случае вознаграждение материализуется и попадет в карман честного человека, если именно честный человек сможет вернуть или добиться возвращения картины.
– Значит, у меня есть шансы? Он ухмыльнулся:
– Гм... Скажем, половина на половину.
– От трех миллионов даже пятьдесят процентов – это заманчиво.
– Сколько же, в этом случае, стоит сама картина? – спросила Элен.
– Много сотен.
– Черт возьми!
– Именно так!
– В любом случае, ее стоит поискать, – сказал я, – А Ларпан? Украл он или нет?
– Об этом мы ничего не знаем, – вздохнул комиссар. – Бредем на ощупь... Есть множество предположений... Во-первых...
Он поднял палец с пожелтевшим от табака ногтем:
– Украл он. При нем были подлинник картины и ее копия, и у него свистнули подлинник и деньги. В этом случае виновниками были бы его сообщники. К несчастью, на нынешнем этапе следствия мы не знаем, где искать этих сообщников...
– Если они и существуют, то давно смылись.
– Да. С другой стороны, после приезда в Париж он посещал очень немногих людей, и все они – с безупречной репутацией. Во-вторых...
Он нацелил два пальца на бычьи рога моей трубки, словно вызывая быка на бой:
– ... при нем была только копия, которую он заказал с какими-то нечистыми намерениями. Например, вернуть ее музею под видом подлинника. Похоже, он уже совершал подобные махинации с Джокондой в 1912 году. Или толкнуть ее какому-нибудь коллекционеру под видом подлинника. Короче говоря, владея копией, он стал жертвой вора, которому были нужны только его деньги. Откровенно говоря, мы не очень верим в это последнее предположение. Первое представляется нам предпочтительнее. Но у второго предположения есть вариант. Ларпан мог входить в банду, которая хотела извлечь выгоду из кражи Рафаэля, но по той или иной причине в подвале по улице Пьера Ласко произошла разборка...
– Но почему именно в этом подвале? – вмешалась Элен.
– Подземный Париж почти не меняется, – заметил Фару. – Особенно в окрестностях Центрального рынка. Я вам рассказывал, что Дома, он же Ларпан, некогда совершил мошенничество. Его жертвой был комиссионер этого рынка. Здесь он должен бы знать все ходы и выходы. А недавно он, должно быть, побывал в этих местах с разведкой и затем назначил там свидание своим сообщникам. Скорее всего, именно он хотел их – или его – разыграть, но ему это не сошло с рук.
– И убийцы удалились, бросив картину на теле Ларпана? – спросил я.
– Да, раз мы ее нашли.
– Почему же?
– Может быть, потому что сделка, которую они задумали с картиной, срывалась, или оказавшихся при Ларпане денег было достаточно, чтобы оправдать их расходы (Вроде бы он всегда носил с собой крупные суммы). А, может быть, по другим причинам.
– Потому что их спугнули? Или же было бы неосторожно задерживаться?
Фару покачал головой:
– Их не спугнули, и они могли бы оставаться там, сколько захотели. Они могли бы устроить там целое сражение... а вы знаете, как, бывает, затягиваются такие игры.
– В одну такую игру они и сыграли... Но в короткую. А помимо этого? Следы?
– Ничего. Пока мы плаваем. Но я пытаюсь как-то направлять это плавание. Мы натягиваем сеть вокруг двух художников с Монпарнаса, мастеров по столь же безупречным, как оригиналы, копиям, которых уже тревожили несколько лет назад по причине их виртуозного мастерства. Нам также известны двое или трое беззастенчивых собирателей. За ними установлено наблюдение. Мы незаметненько расследуем тех безупречных граждан, которых временами посещал Ларпан. Но я убежден, что это ничего не даст. В равной степени безупречна и Женевьева Левассер, но я принципиально считаю, что в этом преступном деянии слабое место – женщина. Если что-то и выплывет наружу, – но выплывет ли? – то с той стороны. К несчастью, мы не можем открыто ею заняться, я вам уже объяснил почему. И поэтому я поручаю ее вам...
– Она окажется в хороших руках, – заметила Элен.
– Я постараюсь, – сказал я.
– Надеюсь, – вздохнул Фару. – Эти снимки больше не нужны?
– Мне хватит подлинника.
Он сунул два экземпляра Левассер в грудной карман у сердца.
– ... Но никакого прорыва я вам не обещаю, – добавил я.
– Если он что и прорвет, то только лифчик девицы, – резюмировала Элен.
Глава пятая
Горечи сладкой жизни
Несомненно, украшения в стиле рококо отеля "Трансосеан" устарели. Они никак не вписывались в наше время, но наше время мирилось с ними, как и богатые постояльцы этой гостиницы.
В мягких креслах ее холла находились трое. Видно было, что главная их задача на данный момент – убить время. Один любовался своими башмаками, второй лениво искал в газете интересующую его статью, а третий рассматривал потолочную лепнину в стиле рококо.
За стойкой восседал преисполненный сознания собственной важности, вылощенный и блиставший, как полученная на чай новая монета, бритый, ледяной, надутый консьерж отеля. Когда с одной стороны расположена самая тоскливая, но и одна из самых славных, площадь Парижа, та, на которой возносится Вандомская колонна, а с другой – сад Тюильри, столь уютный, тихий и мирный... если не бушует ветер революции, то настроение человека ясно. Разве что в своем качестве высокооплачиваемого служащего, но все-таки только служащего, он тем не менее задумывался о секции Пик, членом которой, среди других великих предков, был и маркиз де Сад. С этими внушительными на вид и непроницаемыми лакеями никогда ничего неизвестно.
Измерив меня взглядом, он кажется не нашел, в чем упрекнуть мой шелковый шейный платок, молчаливо одобрил мой пестротканый костюм (от классного портного, носимый с легкой небрежностью, чтобы не выглядеть принарядившимся), а также мое твидовое пальто и надменно выглядевшую шляпу "борсалино". Чтобы не бросать вызова чьим-либо убеждениям, я припрятал свою трубку. Я был свежевыбрит, и без торопливых порезов. Экипировавшись таким образом, я выглядел либо процветающим кинодеятелем, либо лицом одной из свободных профессий, но уж никак не детективом, даже частным. Иначе говоря, я внушал доверие.
После посещения Флоримона Фару я разыскал в дальнем уголке моих мозгов предлог для установления контакта с Женевьевой Левассер. И намеревался его испытать. Сообща, консьерж "Трансосеана" и Женевьева избавили меня от этого.
Барышни Левассер нет у себя. Консьерж в синей рясе не может мне сказать, когда она вернется. Но я могу, если пожелаю, оставить записку. Я не оставил записки, а сказал, что зайду снова, и ушел.
Приближалось время, когда г-жа Лере должна была бы откликнуться на мой призыв позвонить. Думаю, она это сделает, не опаздывая. Я повернул к своей конторе. На углу улицы Мира и улицы Даниэль Казанова мне почудилось, что за мной что-то тащится. Я незаметно оглянулся и увидел среди прохожих державшегося слишком независимо, чтобы как раз не быть таковым, человека. Руки в карманах хорошо скроенного плаща, строгая шляпа хорошего тона, изысканно тонкая сигарета в губах. Тонкие усики и бледное лицо. С разделявшего нас расстояния больше я ничего не разглядел.
Авеню Оперы мы перешли по одной и той же дорожке и почти рядом. Теперь я смог налюбоваться им вволю. Я не ошибся относительно усиков и бледности. Кроме того, у него было удлиненное лицо с тяжеловатым подбородком и пара серых глаз, которые вроде бы совершенно не смотрели в мою сторону. Перейдя улицу, он замедлил шаг, но не изменил направления. Наверное, мне следовало бы нанять его в качестве проводника. Мои маршруты, кажется, нравились иностранцам. Когда я приблизился к пассажу Шуазель, он стоял на углу улицы Вантадур. Я углубился в коридор здания, где находятся помещения агентства Фиат Люкс, стремглав пронесся два этажа и, ворвавшись в свой кабинет, распахнул окно, чтобы осмотреть улицу. Никого. Обычные прохожие. Моего малого не было.
