Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка - Чейз Джеймс Хедли
Он купил несколько искусственных мушек, четырехграммовых блесен и удочку. Вырвав лист из чековой книжки эксетерского банка, Рейкс подписал его своим подлинным именем. Семейство Рейксов держало там сбережения еще с 1790 года, со времени основания банка.
Потом он зашел в Королевский автоклуб выпить чашку кофе. Бернерс уже ждал его. Они сели за маленький столик в углу. Бернерс вынул из папки бумаги, заключающие в себе тщательно подведенный итоговый баланс и распределение доходов за пятнадцать лет совместной работы. Доходы не делились поровну: 75 процентов шло Рейксу, остальные Бернерсу, и оба были вполне довольны. На самом деле Бернерса звали совсем не так. Рейкс и не знал его настоящего имени. Когда они встретились впервые, он сам дал ему эту фамилию. Почему он выбрал именно ее, Бернерс не узнает никогда. Взамен Рейксу досталось имя Фрэмптон. О Бернерсе ему было известно только то, что касалось их совместной работы. Женат ли он, где живет и что собирается делать теперь — об этом Рейкс не имел ни малейшего представления.
— Те деньги, что были у вас за границей, переведены в швейцарский банк. Номер счета я, естественно, знаю,- сообщил Бернерс.
— Я сменю его через несколько дней.
Бернерс постучал ногтем по папке:
— Больше десяти лет мы получали примерно шестьдесят процентов годового дохода.
— Так ведь мы и рисковали сильнее, чем большинство бизнесменов, — улыбнулся в ответ Рейкс.
— Кстати, я послал анонимную дотацию в общество помощи заключенным.
— Надеюсь, этим мы уже не искушаем судьбу.
— Нам можно пойти и на более крупные дела, — улыбнулся Бернерс. — Мы с вами молоды и…
— Всему есть предел. Людей губит жадность.
Бернерс пожал плечами и стал аккуратно складывать бумаги обратно в папку. Таков он всегда: опрятный, последовательный, никогда ничего не пропустит; голова у него, как компьютер, — хранит и оценивает факты, цифры и возможности. Он невысок, с покатыми узкими плечами, но руки у него большие, сильные, словно одолжены у другого. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, глаза серые. Сейчас на нем голубой саржевый костюм, черный галстук и полосатая рубашка. У Бернерса светлые волосы, над высокими бровями залысины в общем, ничего особенного. Где-то у него есть и другая жизнь, в ней он спит, ест, встречается с людьми. Но где и что — до этого Рейксу нет никакого дела.
Бернерс засуетился, собираясь уходить, и предложил:
— Может быть, стоит заказать бутылочку шампанского, а?
— Уже поздновато вспоминать об условностях, улыбнулся Рейкс.
— Ну что ж, тогда, значит, все.
Рейкс встал, взял папку. Они пошли рядом, остановились у дверей. Швейцар побежал за такси.
Бернерс переминался с ноги на ногу. Рейкс уже знал, что он скажет, и ждал этого. Знал, потому что сам думал и чувствовал то же самое.
— А как быть, если что-нибудь случится^ — спросил Бернерс.
— Каждый станет выкручиваться в одиночку… Вас для меня больше не существует.
С этими словами он направился к подоспевшему такси. Бер-перс тащился позади. Ни слов прощания, ни крепких рукопожатий — все кончено, больше они не увидятся никогда.
— Вокзал Чаринг-Кросс, — сказал Рейкс водителю так, чтобы услышал Бернерс. Швейцар открыл ему дверцу, он сел в машину, чуть-чуть повернул голову, улыбнулся, кивнул Бернерсу. И уехал. Когда машина повернула за угол, Рейкс опустил стекло между водителем и собою и сказал:
— Паддингтон, а не Чаринг-Кросс.
В Таунтоне он вывел из гаража свою машину и, не торопясь, проехал еще сорок миль до дома…
Рейкс жил один. Из деревни приходила миссис Гамильтон и убирала особняк. Сегодня она оставила записку, что вернется в шесть вечера и приготовит обед. Поднявшись наверх, Рейкс переоделся, решил побыть часа два на реке. Но перед домом по гравию прошуршали шины, прозвучал знакомый гудок. Рейкс выглянул в окно и узнал машину. Он двинулся обратно к туалетному столику, услышал, как открывается входная дверь, звук девичьих шагов. В поисках Рейкса Мери заглянула во все комнаты первого этажа, а потом несмело застучала каблучками по ступеням дубовой лестницы.
— Что же ты не позвал меня? — спросила она, встав на пороге.
— Хотел, чтобы ты сама нашла. Ведь тебе это нравится. Куда ты едешь?
— К знакомым в Барнстейпл, а потом на обед.
Рейкс подошел к ней, взял за руки и улыбнулся.
— Так ты не окликнул нарочно, чтобы завлечь меня сюда? — быстро сказала девушка. — Нет, не надо, Энди.
— Мы одни. Миссис Гамильтон нет.
Неожиданно он поднял ее, поцеловал и понес в постель.
— А после нашей свадьбы все будет по-прежнему? — спросила она.
— Конечно. Только чаще, чем сейчас.
— Хорошо, — вздохнула Мери с улыбкой, закрыла глаза.
Как и Рейкс, она родилась здесь. Ее отцу принадлежат три тысячи акров земли, восемьсот из которых — леса и болота. Рейкса все это не беспокоило: так или иначе все наследство достанется ее братьям. У нее порядочное имя, она знакома с порядочными людьми, как издавна заведено в этой семье. Да и сама она «порядочная», именно такая, какую хочет он. Она готова ждать. В первый раз он овладел ею на четвертый день знакомства в зарослях папоротника на двухкилометровой высоте в Дартмуре, и луна сияла в небе над ними ярче золотой гинеи. Отец ее удостоился целого абзаца в «Справочнике управляющих». Однажды Бернерсу удалось выжать из отдела, которым он руководит, три тысячи фунтов. На эти деньги Рейкс купил для Мери часы с бриллиантами, а те, что остались, вложил в акции английской фарфоровой компании, которые теперь приносят ему немалую прибыль. Они знакомы уже семь лет. Если он и не любит ее, так это неважно. К ней он испытывает чувство настолько близкое к любви, насколько вообще для него возможно. Мери Уорбутон. Звучное, честное имя. Прекрасное происхождение, голубая кровь. Она сумеет вырастить таких детей, каких хочет Рейкс.
Мери снимала платье, бормоча что-то, когда пуговица или крючок цеплялись за волосы. Наконец она легла в постель. Рейкс приблизился к ней, обнял. От прикосновений к сокровенным частям женского тела его охватила настоящая страсть, на которую Мери сразу же откликнулась.
Потом, лежа рядом, так близко и все же так далеко от нее, Рейкс попросил:
— Назови день свадьбы сама. В будущем году мы поженимся.
— Почему в будущем?
— Потому что с нового года я стану хозяином предместья Альвертон, хозяином дома, куда всегда хотел привести тебя.
Мери прижалась к нему, тронула ложбинку у верхней губы и ответила:
— Ты говоришь о доме, куда всегда собирался вернуться, с такой любовью, что мне даже кажется, будто ты и не покидал его вовсе.
— Может быть. А пока почаще думай об Альвертоне.
— Зачем?
— Потому что мне так хочется. Я хочу, чтобы мы привыкли к этому… к этой мысли… пока каждый порознь. — Рука Рейкса скользнула по ее животу, и он спросил: — Тебе было хорошо?
— Ты же знаешь, — прошептала она. Потом взглянула на часы, те, что он ей подарил: — Боже, мне надо успеть добраться до Барнстейпла за полчаса. Я позвоню тебе завтра утром.
Рейкс смотрел, как она одевается, жесткой щеткой причесывает густые темные волосы, и наслаждался этим зрелищем. Ростом Мери ему не уступала, была загорелая от частых путешествий на Багамы, грудь упругая, тело налитое… обнимешь ее и почувствуешь, что держишь в руках нечто стоящее. И он лежал, ни о чем не думая, едва услышал, как она поцеловала его, выбежала из дома и уехала.
— Вот и кончилась старая жизнь, — сказал он себе. Рейкс снова стал Рейксом. Джан Э. Фрэмптон и другие уже мертвы. Добро пожаловать, сэр Эндрю Рейкс, человек с собственностью и состоянием. Боже, это звучит как фраза из романа времен королевы Виктории. Ну что ж, пусть так. Он возвратился в Альвертон, вскоре перенесет через порог невесту, жену. Она даст ему детей, сядет подле на встречах местных знаменитостей, общество которых он возглавит, поохотится вместе с ним и в точно назначенное время достанет корзинку с завтраком… Да, совсем как сто лет назад. Но ведь именно этого он и хочет. Двадцатый век интересует его лишь постольку, поскольку дает заработать на жизнь.
