Инна Тронина - Четвёртая четверть
— Они даже не посочувствовали матери? — удивилась я. — Из приличия, хотя бы… Просто так пришли и сказали про срок?
— Заявили, что Генриетта была избалованной дочкой высокопоставленного отца. Была — как будто её уже нет! Ронин научил дочь опасным приёмам, не внушив уважения к человеческой жизни. Убедил, что ставку нужно делать только на силу.
— А надо было с ними целоваться?! — взвилась я.
— В числе прочих и такое мнение было, — неожиданно согласился шеф. — Сейчас Гетка мне сказала, что коллега из второго класса прямо заявила: «А тебе что, жалко было? Четырьмя больше, четырьмя меньше, а греха бы на душу не взяла!» Гетка только и смогла ответить: «Это для кого как».
— У неё действительно ещё никого не было? — осторожно спросила я. — Ей ведь уже двадцать три, кажется? Вообще никого?
— Откуда я знаю? — разозлился Озирский. Не надо было мне лезть в интимное, но вот сорвалось с языка. — Может, у тебя на сей счёт другое мнение, но речь идёт о Гете. Есть такие люди, которые в любом случае будут виноваты перед обществом. У других в классе разливали ртуть, брызгали нервнопаралитическим газом из баллончиков. Например, есть такой «шок перцовый». Звонили в милицию с сообщением о минировании школы, делали другие гадости. Классные руководители наказания не несли, общественному порицанию не подвергались. Но как только Гета заявила, что выступает против принудительного преподавания в школе Закона Божьего, тут же получила обвинение в нежелании воспитывать в детях нравственность. А что было бы, переспи Гетка с этими парнями! В те времена, когда мы работали по «лунатикам», я узнал кое-что новое о взаимоотношениях людей. Мы все излучаем биоволны разных размеров, которые могут совпадать или не совпадать с биоволнами других людей. Так вот, биоволны умного мозга вызывают бешеную ярость в душах посредственностей. Они нападают на того, кто на них не похож. Белой вороне не место в стае. Гетку надо спасать от её коллег. Кроме меня, заступиться за неё некому. Если навалятся скопом, погубят девчонку. Зависть из-за папы-генерала, радость после его тяжёлого ранения, масса прочих низменных чувств… Я сделаю Генриетте предложение.
Я сильно вздрогнула. Озирский кисло улыбнулся.
— Предложение перейти в мою фирму, на любую должность. Гетка справится.
— А-а, понятно, — успокоилась я. — Твоё право — сделать ей любое предложение.
— Подумаю над этим, — откровенно признался шеф. — Да, с первого апреля я имею на это полное право. Но, наверное, не осмелюсь. Генриетта очень строгая мадемуазель.
— Ты уже говорил с ней? — удивилась я.
— Нет, конечно. Сам прикинул. Большая разница в возрасте, три раза был женат, куча детей, дурная слава. Все три жены уже на кладбище. Да и знакомы мы недостаточно. Кроме того, и с отцом её не всегда дружили — ты знаешь. И хотя Антон не виделся с семьёй после моего признания, жена с дочерью могут что-то почувствовать, не до конца довериться мне. Вот такие дела, Оксана.
— Так доверились же! — Я схватилась за свою сумку. — Поехали вместе! Гета там с ума сходит. Я-то очень хорошо понимаю её состояние…
— Ты поедешь? После целого дня напряжённой работы? — обомлел Андрей.
— Да. По дороге обсудим моё «погружение». Всё равно я спать не буду. Боюсь, что Липка приснится. А в твоём присутствии мне спокойно и не страшно.
Я взяла шефа за руку. Она была влажная, холодная и шершавая, как наждак.
— Сам поведёшь или вызовешь шофёра? Сердце-то жмёт?
— Жмёт. — Андрей был тронут моей заботой. — Но машину поведу сам. Лишний человек нам ни к чему. Даже если он проверенный.
— Значит, мне можно ехать? — обрадовалась я. — Андрей, пожалуйста! Я не стану тебя утомлять. И проситься домой тоже не буду. Может, моя помощь потребуется. Женщинам легче говорить о таких вещах…
— А почему бы и нет? — Озирский поднял брови. — Одна голова хорошо, а две — лучше. И насчёт инструктажа в пути ты хорошо придумала. Поехали!
Андрей вышел из кухни так быстро, что я едва успела подхватить пиджак. Усталости как не бывало. Я почувствовала странное, даже болезненное желание прокатиться по Москве. Оказывается, я очень соскучилась в Турции по родному городу. Мне предстояло не только очередное «погружение». Я начинала новую жизнь, в которой не будет ни дочери, ни Руслана Эфендиева. «Прощай, любимый мой, далёкою звездой ты вечно будешь мне светить. Но знаю я, что не дано судьбой одной дорогою пройти…»
— Мы скоро поймаем их. Обязательно возьмём, вот увидишь! — шепнула я на ухо шефу, когда мы выходили во двор.
Было ещё тепло, солнечно. В воздухе струились весенние ароматы. Около нашего гаража выгуливали двух собак — пуделя и спаниеля. Я крепче сжала руку Андрея, и он улыбнулся мне. Понял, что я не корю его за сестру. Наше настроение было печальным, как вечерняя заря. Я думала, что шеф что-нибудь скажет мне сейчас. Но он ничего не ответил.
Глава 7
— Ешь, Генриетта!
Озирский поставил перед рослой темноволосой девушкой полиэтиленовый пакет, доверху наполненной жареной корюшкой.
— Наше питерское блюдо. Пробовала когда-нибудь? Нет? Вот и познакомься. Рыбка эта обитает в Финском заливе, а на нерест заходит в Неву. В этом году, говорят, до конца июня нерест продлится. Правда, пахнет свежим огурцом? Понюхай!
— Да, вкусно. — Генриетта уже проглотила первую рыбёшку. — Ваш город просто наполнен чудесами! Жаль, что мне туда сейчас нельзя поехать. А ты когда домой возвращаешься?
— Когда маньяков поймаем.
Озирский присел за круглый, чуть покосившийся стол, и тоже принялся за корюшку.
— Легко идёт, как семечки. Не знаю, сколько времени мы здесь будем ждать Белову. Может, и не хватит корюшки. Детишкам я тоже отсыпал — в другой пакет.
— Правильно сделал, — одобрила Генриетта с набитым ртом.
Ей даже нравилось находиться в такой засаде — на окраине Москвы, майским вечером, когда воздух напоен ароматами пробуждающейся природы. В саду, где стоял деревянный зимний домик, под сухим ветром шелестели кусты рябины и смородины. Вчера хозяева перекопали грядки, собираясь сажать картошку. Но сегодня их попросили не выходить из дома — на всякий случай. Нужно было исключить возможные эксцессы при задержании Надежды Беловой.
Супруги Лупановы, терзаясь из-за вынужденного безделья, томились в жарких комнатах. Уходил весенний погожий день — из тех, что кормят весь год. Из окон комнаты не просматривалась дорога, по которой должна была приехать Надежда Вадимовна. Вряд ли Светлана Васильевна и Вячеслав Иванович Лупановы стали бы подавать ей знаки из огорода. Или кричать, что учительница, приехавшая их особенным детям, бежала назад, от калитки. Но всё-таки Андрей решил подстраховаться.
Совсем скрыть от Лупановых цель визита не удалось. Пришлось сказать, что племянникам Беловой грозит опасность. И потому нужно срочно, в укромном месте, увидеться с Надеждой и подумать, как быть дальше. Лучше всего это было сделать в Строгино, где семья и проживала. Вячеслав работал в Серебряном Бору садовником, а Света сидела с детьми.
Элла и Белла не ходили в школу, а гуляли только в темноте. Надежда Белова проходила с ними курс третьего класса. Она переквалифицировалась на это время из биолога в преподавателя общего профиля. Приезжала она в Строгино вечером, освободившись от занятий в лефортовской школе. Но, бывало, нагоняла пропущенные дни и в выходные, вызывая умиление и горячую благодарность Лупановых.
И потому Андрей не желал, чтобы супруги сейчас работали в огороде. Они могли, на всякий случай, что-то сказать учительнице. Ведь Надежда была им знакома, а Озирский с компанией — нет. Два «качка» и длинноногая, хорошо физически развитая девица особого доверия им не внушали.
Чугунов и Озирский взяли по пистолету, хотя применять оружие не собирались. Гета захватила газовый «Байкал» — подарок отца на двадцатилетие. Вся троица была в джинсах, футболках, кожаных куртках.
Что касается Эллы и Беллы, то они с детства были приучены прятаться от посторонних, никогда не приставали к гостям. Очень уж не хотели, чтобы их рассматривали, обсуждали, дразнили. Впервые увидев сестёр, даже привычный ко всему Андрей окаменел. Это были сиамские близнецы. Им приходилось носить одну на двоих просторную куртку с капюшоном. Издали сёстры походили на толстого ребёнка с двумя головами.
Когда Светлана, стесняясь и краснея, сняла куртку, перед гостями возникло жуткое существо. До пояса это были два разных человека, а ниже — один. Как горестно признался Вячеслав, таких не могут разделить даже за границей. Особенно — в девятилетнем возрасте. Да и за новорождённых вряд ли взялись бы — слишком тяжёлый случай.
— Может случиться так, что сегодня всё будет кончено?
Генриетта воодушевлённо жевала корюшку. То же самое делали и Озирский с Чугуновым.
