Олег Агранянц - Последний ход за белой королевой
– Сейчас другое время. Эти люди уже ничего не могут. Они проиграли. Они говорят красивые слова. А за словами только одно: деньги, достать побольше денег. Если они уж такие идейные, то где они были год назад? Нет, Женя, самый ненадежный тип людей – это проигравшие. От них надо держаться подальше.
Разговор меня удивил и обрадовал. Я не мог до конца отделаться от мысли, что Мальвину мне подставили в качестве надзора и что она – их человек. Правда, все это могло быть, но теперь другой расклад. Теперь она хочет избавиться от них. Что ж, это понятно.
– У нас есть деньги. Мы должны открыть дело. Должны научиться зарабатывать. И забыть про всех этих павлов михайловичей.
– Он может объявиться.
– Если мы найдем Абиера. А мы, если я правильно понимаю, закончили поиски.
– Да, конечно, закончили.
Однако дело Абиера мы не закончили.
91. Падре Джованни
Через несколько дней, когда мы с Мальвиной мирно прогуливались по набережной, возле нас затормозил старенький «форд». За рулем сидел падре Джованни. Я хотел подойти к нему, но святой отец сам проворно выскочил из машины. Весело поздоровавшись, он заговорщически обнял меня:
– Вы ищите Лоренцо Абиера. Всех спрашивали, а про церковь забыли. А никто как церковь не заботится о душах…
Итак, падре знал о существовании Абиера и, более того, знал его полное имя.
– Вы сказали «души», дон Джованни. Значит, он уже прошел печальный обряд в вашем соборе.
– Нет, не прошел, – падре улыбался.
– Но…
– Вы долгое время жили в странах, где церковь не занимает большого места в жизни прихожан. Поэтому и искали этого Абиера в светских учреждениях. А искать надо было на кладбище. В Муньересе, который вы изъездили вдоль и поперек, где поговорили со всеми, кто мог бы знать этого человека, вы забыли одно место: кладбище.
– Он погребен на кладбище в Муньересе?
– А вот этого я не говорил!
– Но…
– Я сказал, что надо было бы заглянуть на кладбище в Муньересе.
– Но если он не похоронен…
– В том-то и дело. Там есть надгробный памятник, где написано, что синьор Лоренцо Абиер родился в 1899 году и умер в возрасте девяносто трех лет.
Я начал считать.
– В таком случае он должен был умереть… Он должен был умереть… в следующем году.
– Верно. На памятнике так и написано: скончался в 1992 году.
– Другими словами, сейчас он еще жив и намеревается скончаться через год. Предусмотрительный человек.
– Многие люди, особенно в преклонном возрасте, еще при жизни, заказывают себе памятники. – Теперь дон Джованни был серьезен. – Это рутинное дело. Правда, обычно дата кончины не упоминается.
– Но здесь упомянута.
– Не стоит удивляться. Некоторые люди суеверны. Они ставят в качестве даты своей кончины только им понятное число. Им можно простить этот небольшой порок.
– Стало быть, синьор Абиер жив, и ему сейчас девяносто два года.
– То, что он родился столько лет назад, это правда. Но вот жив ли он… Думаю, что скорее жив, чем мертв.
– Странно слышать эти слова от вас, дон Джованни.
– Действительно странно. Памятник этот заказала год назад пожилая дама. Она не уточнила, кем приходится ей этот Абиер. Когда вы увидите памятник, а я уверен, что вы поедете взглянуть на него, вы обратите внимание на то, что плита закрывает почти все место, отведенное для могилы. То есть для погребения в гробу пришлось бы поднимать эту плиту.
– Вы хотите сказать, что под плитой захоронения нет.
– Если бы оно было, об этом знали бы служители кладбища. А захоронение не было произведено, однако в прошлом году несколько раз кто-то приносил цветы и оставлял их на плите.
– Это означает, что синьор Абиер мертв?
– Это означает только то, что те, кто приносил цветы, считают его мертвым.
– Когда это было?
– В сентябре и в октябре. С разницей в несколько дней.
– Извините меня, дон Джованни, я не знаю обычаев… Может быть, то, о чем я спрошу вас, покажется вам кощунственным…
– Кощунственными вопросы не бывают. Кощунственными бывают ответы.
– Может так быть, что человек где-то погибает, скажем, в море, или в другой стране, или при каких-то обстоятельствах, когда тело невозможно захоронить, и ему ставят что ли… условный памятник?
– Такое бывает. В Соединенных Штатах это распространенный обычай. Но это не тот случай. Дама, которая заказывала памятник, сказала, что синьор Абиер жив.
– Она могла сказать неправду.
– Зачем?
– Вероятно, чтобы потом захоронить прах в урне.
– Это возможно. Как я сказал, надгробие не поднималось. Однако в памятнике есть нечто в виде склепа, куда легко поставить урну. После появления цветов смотритель открывал склеп, и там было пусто. Могу добавить, что вчера он проверил склеп, и урны там тоже не было.
– Конечно, лучше брать деньги за могилу с человека, пока он жив. С мертвого много не возьмешь, – профилософствовала Мальвина.
Я засомневался, переводить ли это падре, но он так вопросительно смотрел на меня, что мне не оставалось ничего другого, как перевести. На мое удивление, падре рассмеялся.
– Верно, верно, покойники народ очень скупой, уж я-то это знаю.
Он посмотрел на часы и заторопился.
92. Дела кладбищенские
Кладбище начиналось сразу за церковью. Желтая, то ли от времени, то ли по задумке средневековых архитекторов, церковь пряталась за высокими серыми каменными памятниками. Сквозь дорожки, уложенные квадратными плитами, пробивалась пожелтевшая трава. Змей мы не боялись. Добрейший доктор Бутика объяснил нам как-то, что змей ни в городе ни в окрестностях нет, потому как местные куры, регулярно склевывали все змеиные яйца и оставили змей без потомства. Зато ящериц было много, маленькие, почти розовые и побольше – серые, они выскакивали из травы, перебегали дорожку и скрывались в траве. Разноцветные, размером с колибри, птицы перелетали с памятника на памятник.
Могилу господина Абиера мы нашли сразу. Серая плита действительно закрывала почти все пространство, отведенное для могилы. Надпись: Lorenzo Abier. 29.03 1899 – 7.11 1992. Сверху и снизу орнамент.
Мальвина встала на колени:
– Здесь маленькая дверца. Открыть?
– Открой.
Она открыла, попыталась посмотреть внутрь:
– Ничего не видно, отверстие узкое. Но урну поставить можно.
Она закрыла дверцу, поднялась:
– Надо купить хороший фонарь.
Мы решили вернуться в город, купить фонарь и поляроид, чтобы сфотографировать плиту.
– А он и день смерти предсказал, – рассуждала Мальвина в машине. – Какого числа он собирается умереть? Седьмого одиннадцатого. Постой! Как я сразу не догадалась!
Я тоже сразу не догадался. Седьмого ноября! И не просто седьмого ноября, а седьмого ноября 1992 года, юбилей революции. Семидесятипятилетняя годовщина.
– Это что-нибудь должно означать, – не сомневалась Мальвина.
– Что-то должно… но что?
– Он не мог всерьез думать, будто кто-то поверит, что он умрет естественной смертью именно в день юбилея. Скорее всего, он очень болен и хочет наложить на себя руки, а лучшего дня для этого, чем седьмое ноября, нет. Он хочет сказать, что семидесятипятилетняя годовщина – это конец. Конец революции.
– Или наоборот. Он предупреждает: революция не забыта, не будет забыта.
Через день купили поляроид, научились им пользоваться. Потом приобрели фонарь.
На кладбище приехали утром.
Те же птицы, та же тишина. Все то же. А что может измениться на кладбище за неделю?!
Сделали несколько фотографий плиты. Теперь уже я нагнулся, открыл дверцу, посветил фонарем. Длинный узкий проход, совершенно пустой.
– Посмотри, за нами кто-то следит.
Я поднялся. Никого.
– Я хорошо видела, в глубине аллеи кто-то стоял.
Я обошел аллею. Никого. Даже птицы куда-то спрятались.
– Мне не показалось, – убеждала меня Мальвина в машине.
– Ну и что?! Конечно, кто-то следил. За нами вообще должны следить.
– Правильно, – обрадовалась Мальвина. – И так же правильно то, что с этим надо кончать. Нужно заниматься делом. Работать и забыть всю эту ерунду.
Я не возражал.
Но однажды, когда я в очередной раз разглядывал фотографию надгробной плиты, мне показалось, будто орнамент напоминает что-то. Но что? Я внимательно всматривался в орнамент.
И вдруг я догадался.
Но догадка показалась настолько странной, что я, дабы не вызывать насмешек Мальвины, вслух решил ее не высказывать. Нужно было сначала позвонить в Рио.
На следующий день, как только Мальвина отъехала от дома на машине преподавателя вождения, я набрал номер гостиницы, где мы останавливались во время пребывания в Рио, и попросил синьора Мануэла.
– У меня к вам просьба. В русском консульстве в Рио обязательно должен быть магазин, где сотрудники покупают товары, присланные из России. Мне нужна бутылка минеральной воды. Только одна бутылка. Называется вода «Боржоми».
Мануэл, как всегда, был немногословен:
