Д. Чампьон - День, когда никто не умер
Он обрушился на меня.
— Мне очень жаль, — произнес Оллхоф тоном, ясно показывающим, что он отнюдь ни о чем не жалеет, — но меня вынудили собрать вас здесь. Вся беда в том, что я работаю со слабоумными помощниками.
Все, включая Баттерсли, поглядели на меня. Оллхоф набрал в грудь воздуху и назвал меня словом, которым инспектор не должен называть своего сержанта.
— Кретин! — заорал он. — Я послал тебя в город, чтобы поймать убийцу. Я знал, что после моего предупреждения о завтрашней встрече с Гарриет Мэнсфилд он появится у нее в квартире. Но ты заснул! Больше того — когда вы боролись, ты даже не смог ухватиться за него покрепче.
Этого я не понял.
— Что-что?
— Ты же держал его за запястья. Ты сам сказал мне, что в драке был такой момент. И я надеялся, что на часах убийцы останутся твои отпечатки. Поэтому я и велел вам собрать часы. Отпечатки там есть, но они все смазаны, и толку от них никакого.
— Ох, — слабо произнес я.
— Из-за тебя, — продолжал Оллхоф, — мне пришлось найти другой путь.
— То есть, — недоверчиво сказал я, — вы уже знаете, кто, как и почему убил карлика?
— Я знаю, почему и как. И узнаю, кто, прежде чем вы сегодня покинете эту комнату.
Я кинул взгляд на Слайго.
— Вы что, решили воспользоваться более традиционными методами расследования?
Уорбертон высморкался в шелковый платок с трубным звуком, который напомнил мне рев Оллхофа, поносящего Баттерсли. Он сказал:
— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать, как вы препираетесь с подчиненным, инспектор. Собственно говоря, я сам не знаю, зачем я пришел. Я не…
— Слушайте, — перебил его Оллхоф, — я очень опасаюсь, что скоро вам придется меня поблагодарить. Я не хотел, чтобы вы выкрутились. Но благодаря моему слабоумному подчиненному я вынужден буду оказать вам помощь.
— Мне — помощь? — удивился Уорбертон. — С чего бы это…
— Слушайте, — снова повторил Оллхоф. — Насчет того письма, что вы думаете купить. Джордж Вашингтон говорит в нем о смерти своего брата — и вы сказали, что оно было написано месяца через полтора после того, как умер Лоренс Вашингтон?
— Да.
— А Лоренс умер двадцать шестого июля тысяча семьсот пятьдесят второго года?
— Верно.
— И какая же именно дата стоит на письме?
— Восьмое сентября того же года. Но какое, черт возьми, отношение имеет все это к…
— Знаете что, — сказал Оллхоф, — давайте вы заткнетесь, а говорить буду я. Мы все собрались здесь, чтобы обсудить убийство Дейнтли. Для начала я объясню вам, как его убили.
Я наморщил лоб. У меня не было никаких сомнений в том, что за последний месяц Оллхоф ни разу не покидал своей квартиры. И если он действительно умудрился разгадать, как убийца прикончил Дейнтли, а потом запер окно и заложил брусом дверь, значит, его мнение о себе оправдано, как минимум, наполовину.
Оллхоф налил себе кофе и одним махом опорожнил чашку.
— Итак, — сказал он, — случилось вот что. Дейнтли знал, что его жизнь в опасности. И знал, кого надо бояться. Поэтому открыть дверь его уговорила Гарриет Мэнсфилд.
— Откуда вы знаете? — спросил я. — Как можно быть уверенным, что Мэнсфилд вообще была у него дома?
— А откуда же еще она могла узнать об убийстве? — взвился Оллхоф. — Убийца же не дурак. Думаешь, он шлялся по кабакам и хвастался, что прикончил карлика? И в окно она не заглядывала — ты сам видел, что это невозможно. Очевидно, она там была.
Похоже, он до сих пор на меня злился. Его взгляд буквально прожигал меня насквозь. Я решил больше его не перебивать.
— По ее просьбе Дейнтли открыл дверь, — продолжал Оллхоф, — затем вошел убийца и прострелил ему голову. Просто, не правда ли?
Граймс заломил руки. На его лице было написано удивление.
— Но это ведь не главное! — воскликнул он. — Весь вопрос в том, как убийца оттуда вышел!
— Через дверь, — сказал Оллхоф и взялся за кофеварку.
Несмотря на свое намерение не раскрывать рта, я снова не выдержал.
— Каким образом? — спросил я. — Он что, просочился сквозь нее, как привидение?
Оллхоф с треском поставил кофеварку на стол.
— Он вышел ногами, — зарычал он. — На своих двоих! — Он слегка повернул голову и уставился на Баттерсли.
Я поторопился вставить следующую реплику, чтобы его отвлечь.
— Но как? — спросил я. — Как ему удалось заложить за собой дверь?
К моему облегчению, Оллхоф не стал продолжать разговор о том, как выходят из квартиры на своих двоих.
— Сало, — ответил он. — Свечное сало.
Уорбертон опять высморкался и моргнул.
— Свечное сало?
— Конечно, — сказал Оллхоф. — Он его растопил. Смазал им деревянный брус. Потом прилепил этот брус к двери и подождал, пока сало застынет.
Я немного поразмыслил над этим, чувствуя, что невысокое мнение Оллхофа о моих умственных способностях не лишено оснований. И правда — Баттерсли, который отнюдь не был Эйнштейном, разобрался во всем раньше меня.
— Есть, — воскликнул он. — Камин!
— Верно, — подтвердил Оллхоф. — Прежде чем выйти из квартиры, убийца набил камин дровами и поджег их. Потом закрыл за собой дверь и ушел. Огонь прогрел комнату, растопив свечное сало. Брус отклеился и под тяжестью собственного веса упал в гнезда.
Уорбертон не смог сдержать восхищение и кивнул в сторону Оллхофа. Оллхоф хлюпнул носом, достал платок и высморкался. Уорбертон с интересом наклонился вперед. Но если он и хотел дать Оллхофу профессиональный совет, то вовремя передумал.
Оллхоф убрал платок. Он зловеще поглядел на Уорбертона.
— Боже мой, — сказал он, — с каким удовольствием я позволил бы вам сесть в лужу. И надо же, чтобы все так сложилось… — Он оборвал сам себя и грустно покачал головой.
Наступила долгая пауза, в течение которой он заправлялся кофе. Страусс закурил очередную сигарету. Он вежливо произнес:
— Так вы говорите, что во всем разобрались, инспектор? Кажется, вас должна была посетить Гарриет Мэнсфилд?
— Она в больнице, — ответил Оллхоф. — Нервное расстройство. Врачи считают, что она до смерти чем-то напугана. Не может говорить. Иногда такое состояние длится неделями.
Я уставился на него. Не потому, что он соврал. Но упустить возможность сблефовать — это было не в характере Оллхофа. И если убийца действительно находился сейчас в этой комнате, то почему Оллхоф не заявил, что говорил с Гарриет Мэнсфилд и она все ему рассказала?
— Тогда, — произнес Граймс, — вы еще не знаете, кто убил моего компаньона?
— Я догадываюсь, — ответил Оллхоф. — Но я мягкосердечный дурак. Когда речь идет об убийстве, мне нужна полная уверенность. Слайго!
Слайго встал и выпрямился во весь свой гигантский рост. На его лице появилась счастливая ухмылка. Он сжал правую руку в кулак и со смаком впечатал его в открытую ладонь левой.
— Ты готов? — спросил Оллхоф.
— Всегда готов, инспектор.
— Хорошо понял, что надо делать?
— Так точно.
Оллхоф кивнул. Он ткнул пальцем в сторону Уорбертона.
— Ладно, доктор, вы первый. Отправляйтесь с сержантом в спальню.
Уорбертон изобразил легкое удивление.
— Зачем?
Оллхоф не стал затруднять себя ответом. Он кивнул Слайго. Тот взял доктора за шиворот и поставил на ноги. Затем потащил пылко протестующего Уорбертона в спальню. Хлопнувшая дверь оборвала возмущенные крики доктора.
Мы с Баттерсли переглянулись. Неужто Оллхоф велел Слайго выбить из Уорбертона признание? Граймс обвел комнату взглядом и снова заломил руки. Он понимал в происходящем столько же, сколько и я, но волновался гораздо больше. Чтобы сообразить, что за человек Слайго, не надо было знать его близко. Все было написано у него на физиономии.
Страусс вздохнул и закурил следующую сигарету. Оллхоф засыпал в кофеварку новую порцию кофе.
Меньше чем через три минуты Слайго и доктор вернулись. Доктор выглядел совершенно изумленным. Слайго — слегка разочарованным. Я внимательно посмотрел на Уорбертона. На его лице не было никаких отметин. Слайго явно его не тронул.
Оллхоф встретился взглядом со Слайго, и тот кивнул.
— О’кей, — сказал Оллхоф. — Теперь вы, Граймс.
Глаза Граймса заметались.
— Инспектор, — начал он. — Я честный человек. Кроме того, я не уверен, что все это законно. Я…
Слайго улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. Он поднес к носу Граймса огромный кулак и сказал:
— Сам пойдешь или как?
Граймс судорожно сглотнул. Он пошел сам.
Мы сидели в полной тишине. У всех, кроме Оллхофа, был весьма озадаченный вид. Потом из спальни донеслось сочное проклятие — это ругался Слайго. Мгновение спустя он вышел оттуда, а за ним выскочил и Граймс.
Мне снова показалось, что Слайго разочарован. Граймс же, подобно Уорбертону, был невредим, но слегка ошарашен. Он опять сел на краешек стула. Я заметил, что Уорбертон смотрит на Оллхофа взглядом психиатра, опасающегося, что его пациент может начать буйствовать.
