Д. Чампьон - День, когда никто не умер
На следующее утро мы с Баттерсли пришли вместе. Остановились на пороге и посмотрели на Оллхофа. Было девять часов утра. Очевидно, он не поглотил еще и пинты кофе. Однако он улыбался.
Мы с Баттерсли переглянулись. Затем осторожно вошли в комнату, ожидая подвоха. Оллхоф жизнерадостно сказал:
— Доброе утро.
— Вы что, выздоровели? — заботливо спросил я. — Или ночью умер ваш лучший друг?
— Ни то ни другое, — спокойно ответил Оллхоф. — Я доволен, потому что Отделу убийство карлика оказалось явно не по зубам. Они скомбинировали ваши с Баттерсли гипотезы.
— И к какому выводу пришли?
— Они решили, в согласии с твоей теорией о Санта-Клаусе, что убийца ушел через дымоход. И вдобавок — что это был Граймс, который отважился на убийство ради какой-то бесценной реликвии.
Тут его одолел припадок смеха, завершившийся чихом.
Что ж, я и впрямь не считал эту теорию такой уж глупой, но не стал возражать, чтобы не портить Оллхофу его радужного настроения.
— А еще что-нибудь они нашли? — спросил я.
— Да. По мнению эксперта, он умер дня четыре назад. Кроме того, они прочесали окрестности и нашли бар, куда заходили выпить Дейнтли с приятелем — предположительно как раз в день убийства.
— Кто этот приятель?
— Бармен его знает. Дейнтли он, правда, не знал. Но сказал, что тот, второй, был карлик. А первого зовут Страусс. Скоро он сюда явится.
Оллхоф занялся варкой очередной порции кофе. Я стал проглядывать краткие сводки, которые ежедневно поступали к нам из главного отделения, а Баттерсли, вздохнув от удовольствия, погрузился в книжку о сыщике Дике Трейси — порок, которого я никогда не понимал в профессиональном полицейском.
Около одиннадцати лестница снаружи заскрипела под чьими-то шагами. Потом в дверь постучали, и вошли двое мужчин.
Глава третья
ЗАСАДА
Один из них был строен, чисто выбрит, одет в двубортный пиджак. У него было умное лицо и темные глаза. Он подошел к столу Оллхофа и сказал:
— Я Дэн Страусс. Вы хотели меня видеть?
Оллхоф кивнул и махнул рукой, приглашая его сесть. Страусс повернулся и представил своего спутника:
— Это мой друг, доктор Уорбертон.
Уорбертон поклонился. Он был сед, осанист, и от него за версту веяло достатком. Я слыхал об Уорбертоне. Он был доктором медицины, сделавшим себе состояние за последние несколько лет. Кроме того, он прославился как собиратель реликвий, имеющих отношение к Вашингтону. В его личном музее хранилось больше предметов, некогда принадлежавших знаменитому президенту, чем в любой другой коллекции. У него было столько писем Джорджа и его брата Лоренса, что это могло изумить даже маститых историков.
Он уселся рядом со Страуссом и посмотрел на Оллхофа. Оллхоф шмыгнул носом — такой звук мог бы издать переутомившийся пылесос.
— С вашей простудой надо что-то делать, инспектор, — сказал доктор.
Оллхоф враждебно поглядел на него.
— Зачем?
— Может стать хуже. Если хотите, я вас посмотрю.
Оллхоф невесело усмехнулся.
— Много вы знаете о простуде!
Уорбертон ощетинился.
— Уж побольше, чем люди без медицинского образования, — холодно ответил он.
— Не верю я в это, — отрезал Оллхоф. — Хотя готов признать, что в трупах вы разбираетесь лучше. Видел-то я их не меньше вашего, а вот сам не делал — разве что по долгу службы.
Доктор открыл рот, собираясь ответить, но Страусс опередил его.
— Ну, инспектор, — сказал он умиротворяющим тоном, — я жду ваших вопросов.
— Пожалуйста, — произнес Оллхоф. — Зачем вы его привели?
— Видите ли, — пояснил Страусс, — в настоящее время мы с доктором состоим в деловых отношениях. Кроме того, он готов подтвердить мое алиби, если вам придет в голову обвинить меня в убийстве этого карлика.
— Алиби? — спросил Оллхоф. — О чем это вы?
— В последний вторник я был в баре вместе с Дейнтли. Мы просидели там около часа. Потом Дейнтли ушел, а я остался. Бармен, мой приятель, подбросил меня на машине к Уорбертону, и всю ночь я провел у доктора: мы с ним играли в карты.
Оллхоф медленно кивнул.
— Значит, если Дейнтли был убит во вторник, вы этого сделать не могли. Так?
— Так.
— Вы его хорошо знали?
— Более-менее.
— Кто, по-вашему, мог его убить?
Страусс покачал головой, давая понять, что не берется ответить на этот вопрос. Оллхоф выдержал длинную паузу, обдумывая ситуацию. Потом он презрительно мотнул головой в сторону Уорбертона.
— Что там у вас за деловые отношения? Он хочет уговорить вас расстаться с совершенно здоровым аппендиксом?
Уорбертон покраснел.
— Черт побери, сэр, — сказал он, — я не потерплю оскорблений! Я собираюсь купить у мистера Страусса чрезвычайно ценное письмо Джорджа Вашингтона, в котором он пишет о смерти своего брата Лоренса через полтора месяца после этого печального события.
Оллхоф равнодушно отхлебнул кофе. Уорбертон, вдохновленный любимой темой, продолжал говорить.
— Да, — сказал он, — писем Вашингтона с подобным содержанием больше не существует! Лоренс умер на Барбадосе в 1752-м, где Джордж…
— Если бы его лечил современный врач, он умер бы раньше, — оборвал доктора Оллхоф. — Ладно, Страусс, пока все. Оставьте сержанту свой адрес на случай, если вы мне понадобитесь.
Страусс дал мне свой адрес. Затем они с доктором пошли к двери. Когда они уже достигли порога, Оллхоф резко спросил:
— Кто-нибудь из вас знает женщину по имени Гарриет Мэнсфилд?
Я внимательно наблюдал за их лицами. Но оба наших гостя остались совершенно бесстрастными.
— Первый раз слышу, — ответил Уорбертон. — А кто это?
Оллхоф пожал плечами.
— Не знаю. С час назад она позвонила мне из Нью-Джерси. Сказала, что завтра утром зайдет. Якобы у нее есть что мне сообщить насчет Дейнтли.
Страусс покачал головой.
— Я тоже не знаю никого с таким именем, — сказал он.
Дверь закрылась, и лестница заскрипела под ногами наших посетителей. Я с любопытством посмотрел на Оллхофа.
— Ну, что там у вас за пазухой? — спросил я. — Зачем вы наврали им про Мэнсфилд?
— Сегодня вечером узнаешь, — ответил Оллхоф. — Баттерсли, немедленно отправляйся в антикварную лавку. Поболтаешь с Граймсом и их охранником. И между делом повторишь им то же самое, что я сказал сейчас насчет Гарриет Мэнсфилд. Сможешь?
— Да, сэр, — сказал Баттерсли. — Смогу, сэр.
— Тогда иди, — произнес Оллхоф, — если, конечно, тебе мозольки не мешают. Если твои страдания не настолько ужасны, чтобы…
Баттерсли испарился в мгновение ока, не дав Оллхофу как следует разогнаться. Оллхоф поставил чашку с кофе и повернулся ко мне.
— А ты, — сказал он, — сегодня вечером домой не пойдешь.
— Но послушайте… — начал я.
— Это ты послушай. Возьмешь в морге адрес этой Мэнсфилд. Она живет с другой девицей. Сегодня после работы поедешь туда. Представишься и будешь там сидеть.
— Сколько?
— Всю ночь.
— Всю ночь? Вы с ума сошли? Я женатый человек. Что скажет моя жена, если я проведу ночь в квартире какой-то девицы?
Оллхоф гнусно ухмыльнулся.
— Может, она похвалит тебя за такое неукоснительное исполнение долга.
Мысль, конечно, была оригинальная.
— И что я там должен делать?
— Ждать, — сказал Оллхоф.
— Чего?
— Того, что случится. Если что, будешь действовать по своему разумению.
— Почему, черт возьми, вы не пошлете Баттерсли? Он холостой.
— Вот именно. Прилипнет к этой бабе. А мне нужен человек дела. Ты-то уже чересчур старый, чтобы интересоваться сексом.
Этим комплиментом и завершился наш разговор.
В шесть вечера я позвонил жене и нагло и откровенно наврал ей про какое-то особое поручение комиссара. По ее тону было ясно, что она мне не поверила. Я вздохнул, повесил трубку и поехал на подземке на перекресток Бродвея и Девяносто шестой улицы.
Бетти Уосмут оказалась недоверчивой брюнеткой с прекрасной фигурой и твердым взглядом. Она впустила меня, когда я показал свой значок. Присев на край дивана и чувствуя себя очень неловко, я объяснил ей, зачем меня прислали. Что далось мне нелегко, поскольку я и сам не имел об этом ни малейшего понятия.
Однако стоило мне упомянуть имя Гарриет Мэнсфилд, как она вцепилась в меня, точно кошка.
— Где она? — завопила Бетти. — Это вы ее забрали, копы паршивые? За что? Вы не имеете права…
Я решил, что если ее припугнуть, она легче перенесет мое присутствие в квартире.
— Гарриет мертва.
Она сразу перестала кричать. Ее щеки побелели — я увидел это даже под наведенным румянцем. Она села, и твердость ее взгляда мгновенно смягчилась слезами.
— О Господи, бедная малышка. Я видела, что она чего-то боится. Но я и думать не думала…
Мне стало ее жалко. Я неуклюже наклонился и похлопал ее по плечу. Произнес с полдюжины идиотских утешительных слов и мысленно проклял Оллхофа, поставившего меня в такое неудобное положение. Через некоторое время она успокоилась и ушла в ванную. Незадолго до полуночи она появилась оттуда и предложила мне чашку кофе, на что я с радостью согласился. Мы немного поговорили. Она спросила, чего же я здесь жду, почему мне велели остаться. Я не смог просветить ее на этот счет, потому что и сам этого не знал.
