Энтони Бруно - Невезение
– Эй, Томаззо! Прекрати пялиться на жену босса. Тебе платят не за это.
Майк даже не повернул головы. Он слишком хорошо знал этот голос: Ленни.
– Я слежу за ней ради ее же безопасности, – ответил он громким шепотом.
И тут Сидни вдруг обернулась, отвела назад волосы и целую секунду глядела на него. Зеленые глаза, зеленые, точно изумруды. Ярко-красные ногти на фоне сияющих белокурых волос. Затем она опустила ресницы и отвернулась.
О Боже...
– Видал? Ты влип в историю.
Рядом с Тоцци стоял начальник личной охраны Ленни Маковски. Бывший полицейский из Бронкса, мерзкий коротышка с фигурой, похожей на кеглю, и руками огородного пугала. Тоцци уловил запах, исходящий от его напомаженной головы, – Ленни безуспешно пытался соорудить из седеющих волос прическу а-ля Рональд Рейган.
– Занимайся делом, Томаззо, и не нарывайся на неприятности, – прошипел он. Ленни никогда не матерился и невероятно кичился тем, что он благочестивый католик.
Тоцци вынул руку из кармана.
– Свою работу я и без тебя делаю нормально.
– Не задирайся. Слушай меня внимательно, – зашептал он на ухо Майку. – Эта конференция устроена специально для теленовостей, понятно? Здесь может начаться небольшая заварушка. Все будут кричать, грозить друг другу. Боксеры, может, даже вмажут один другому. Но все это только для телевизионщиков, ясно? Так что не нервничай. Это просто пролог к будущему спектаклю. Работа на публику. Грандиозное шоу. – Ленни качнул головой с коком а-ля Рейган в сторону чемпиона Двейна Уокера, который сидел на одной стороне помоста, потом на его соперника Чарльза Эппса, с другой стороны. – Повторяю, не нервничай. Эти парни знают, что им положено делать.
Тоцци кивнул в сторону чемпиона.
– Это он-то знает?
– Да-да, даже он. Так что стой смирно и не дергайся, действуй только в том случае, если мистеру Нэшу будет грозить прямая опасность. Усек?
– Усек. Не беспокойся, Ленни. Расслабься.
Ленни бросил на Майка косой взгляд и отошел к Фрэнку, другому телохранителю, стоявшему позади команды Эппса. Пока Нэш продолжал восхвалять собственные заслуги, Тоцци разглядывал Эппса. Это был высокий мускулистый мужик с довольно светлой кожей, сидевший, казалось, сразу на двух стульях. Держался он на публике свободно и независимо. Эдакий чернокожий Бейб Рат с бритой головой. Водрузив локти на спинку соседнего кресла, он, подобно султану, спокойно взирал на все происходящее. По боксерским меркам он был уже стариком – тридцать один год, и этот бой будет его третьим возвращением на ринг. Впрочем, боксеры никогда по-настоящему не уходят на пенсию. Снова и снова возвращаются, все еще надеясь на чудо и словно моля о снисхождении.
Однако на сей раз трудно винить Эппса за такое решение. Гарантированные восемь с половиной миллионов только за то, чтобы сразиться с Уокером, – перед этим невозможно устоять. Стоит ли думать о каком-то небольшом сотрясении мозга! В семидесятые Эппс побил лучших тяжеловесов – Али, Холмса, Нортона, Фрезера, Формана, – и вот он снова готов выйти на ринг. Никто не думал, что у Эппса есть шанс победить, но что-то было в нем такое – даже в том, как он сидел перед публикой, – что заставляло поверить, что он еще на многое способен. Все, что он делал – вытирал лицо ладонью огромной руки, поводил блестящей бритой головой, словно беря толпу на мушку, с легкой усмешкой на лице, – он делал нарочито медленно и неторопливо, словно тая угрозу. Он был похож на огромного динозавра, пробудившегося от спячки и решившего сытно пообедать.
Тоцци поглядел на Уокера, сидящего по другую сторону, и подумал, что он похож на тех парней, которых можно увидеть на Рикерс-Айленд, – они вечно что-то бормочут и матерят всех и каждого – дурные парни с большим понтом и пустыми глазами. Если в нем и было что-то хорошее, то он очень умело скрывал это. Ему всего двадцать шесть лет, а позади уже двадцать пять выигранных боев, все, кроме одного, нокаутом. Бешеный темперамент. Он умудрялся внушить публике, что ни в грош не ставит тех, с кем сражается на ринге, и вполне способен прикончить своего противника. Боксерские комитеты постоянно выносили ему порицания за драки за пределами, ринга: потасовки с репортерами, разбитые камеры операторов, скандалы в ресторанах, перебранки с женщинами в барах и прочие пакости, а ярые ревнители нравственности даже говорили, что ждут не дождутся, чтобы кто-нибудь выколотил из него всю дурь и сбросил его с чемпионского пьедестала. И все же нельзя было отрицать, что чемпион был хорош на ринге. Крутой и профессиональный боец. У него был прекрасный удар и настоящий талант выискивать у противника слабые места. Тоцци буравил взглядом коротко стриженный затылок Уокера, на котором было выбрито его прозвище: Костолом.
Рядом с Уокером сидел его тренер Генри Гонсалес. Он больше походил на укротителя, обязанного сдерживать чемпиона во время приступов бешенства. Гонсалес – бывший боксер, и вид у него соответствующий: плоский, расплющенный нос, глаза, как у игуаны, на чуть разных уровнях, шишковатая голова, низкая боевая стойка – даже когда он сидел. Этот парень долгие годы тренировал боксеров, и судьба наконец вознаградила его, послав ему Уокера. Гонсалес был единственным человеком, имевшим влияние на чемпиона; некоторые даже утверждали, что его влияние было огромным. Уокер называл его «отцом, которого у меня никогда не было», но Уокер изъяснялся на таком невразумительном жаргоне негритянского гетто, что никогда нельзя было точно понять, что именно он говорит. Кроме роли чемпионского тренера и приемного отца, у Гонсалеса была еще одна и, как говорили некоторые, самая главная – роль адвоката. Он постоянно приносил публичные извинения за своего подопечного, так что Тоцци по меньшей мере дюжину раз слышал по телевизору его байки о том, как Уокера третировали и унижали в детстве, как его третировало общество, как искажали его облик средства массовой информации и какой он, в сущности, славный парень, добивающийся всего собственным трудом, и прочую муру... Всякий раз, когда Уокер устраивал очередное безобразие, Гонсалес появлялся перед камерой и рассказывал очередные байки, и в большинстве случаев им верили. Ведь людям хотелось верить. Конечно, Уокер был отвратительным сукиным сыном, но о нем кричали заголовки газет, а народу нравится смотреть, как знаменитости выкобениваются перед публикой. Тоцци считал, что это позволяет обывателям ощутить собственное превосходство. Вот что сделало Уокера настоящей звездой бокса. Если бы не талант Гонсалеса, Уокер слинял бы и исчез из памяти, подобно какому-нибудь злобному чудовищу из дешевого фильма ужасов. И никого не волновала бы судьба этого подонка. Но Гонсалесу удалось очеловечить Уокера в глазах публики, и потому она по-прежнему проявляла к нему интерес. Сколько бы ни платил Уокер своему тренеру, тот, разумеется, заслуживал куда большего.
Когда репортеры начали выкрикивать свои вопросы Нэшу, Тоцци снова стал разглядывать затылок Сидни. Изысканная дама с чудными волосами, из тех шикарных баб, о которых большинство парней не решаются и мечтать, ибо знают, что у них нет ни малейшего шанса. Тоцци усмехнулся про себя. Ничего схожего с Валери. Его усмешка стала шире. Экий ты испорченный тип.
– Мистер Нэш! Мистер Нэш! – Одному из репортеров удалось перекричать остальных. – Скажите честно, вы ведь не предполагаете, что мы всерьез воспримем все ваши планы? Это ведь просто очередная выходка мистера Нэша, очередной большой спектакль? – Репортер намеренно подначивал боксеров. Остальная репортерская братия захихикала. – Вы ведь на самом деле не предполагаете, что мы отнесемся к этому серьезно?
Нэш начал было отвечать, но тут встал Эппс и наклонился к своему микрофону.
– Я не принимаю это представление всерьез. Тот шут гороховый, который сидит вон там, никогда в жизни не участвовал в серьезном поединке. Только он и должен принимать все это всерьез, так как бой со мной будет иметь для него серьезные последствия.
Уокер мгновенно вскочил с места и заорал через голову Нэша:
– Хрен тебе в рот, ублюдок!
Гонсалес дернул Уокера за рукав:
– Сядь, Двейн. Ну, садись же и будь паинькой.
Эппс медленно повернул голову и глянул в глаза чемпиону с язвительной усмешкой на лице. Потом подошел к Нэшу. В помещении от вспышек камер стало светло. Каждый хотел сделать снимок: миллиардер зажат между двумя боксерами, словно кусок колбасы между двумя ломтями хлеба.
Эппс обхватил своей огромной ручищей микрофон.
– Спусти штаны, сынок, и я откушу его. Если он у тебя есть, конечно.
Лицо Уокера побагровело и скривилось от ярости, его мозги, казалось, перекатывались в голове, пытаясь вырваться наружу. Он сделал выпад, выбросил вперед правую руку и случайно задел локтем затылок Нэша. Нэша отбросило вперед, и он ударился лбом о микрофон. Тоцци вскочил и кинулся к Уокеру, стремясь схватить его прежде, чем тот нанесет еще удар. А Нэш соскочил с подиума и поспешно ретировался.
