Олег Агранянц - Последний ход за белой королевой
– Правда.
Она прижалась ко мне и быстро заснула.
«Как все-таки приятно чувствовать, что ты хоть кому-то да нужен!» – подумал я и с нежностью посмотрел на спящую Мальвину.
82. Бразильское гостеприимство
Вечер догнал самолет над океаном.
– Местное время Рио-де-Жанейро двадцать часов пятнадцать минут, температура воздуха в аэропорту двадцать четыре градуса, – торжественно провозгласила стюардесса.
Самолет коснулся колесами посадочной полосы, затрясся, загудел. Я хотел расстегнуть привязной ремень, Мальвина остановила:
– Только после полной остановки самолета.
Я посмотрел в окно: ничего особенного, люди в униформе, тележки с багажом, как везде.
Самолет подполз к зданию аэровокзала.
– Счастливого пути, – на прощание улыбнулась стюардесса.
* * *Офицер полицейского контроля говорил по-французски.
– Нам с супругой нужна транзитная виза, – начал я. – Мы летим в Парагвай.
– В таком случае у вас будет возможность осмотреть наш город, – полицейский улыбнулся и поставил штамп в оба паспорта.
Встречающие ждали за будками полицейского контроля. Я сразу заметил группу из четырех человек, они держались немного в стороне и разглядывали каждого выходящего с ног до головы. Один из них, высокий, в легком светлом костюме и ярком красном галстуке, решительно двинулся нам навстречу.
– Евгений Николаевич?
Я кивнул.
– Как долетели?
– Хорошо.
– Меня зовут Павел Михайлович, – он улыбался. – Над океаном не очень трясло?
Ответила Мальвина:
– Не очень.
Подошли остальные трое.
Павел Михайлович сказал им что-то по-португальски, потом повернулся к нам:
– У вас много багажа?
– Много, – Мальвина протянула билет с прикрепленными багажными квитанциями.
– Наши друзья вам помогут, – Павел Михайлович взял билет. – Покажите им свои чемоданы.
Объяснялся он с остальными только по-португальски, из чего я сделал вывод, что все они – местные.
Когда Мальвина и местные отошли, Павел Михайлович показал взглядом на мой кейс:
– Тот самый?
– Тот.
– Как-то так получилось, что в Москве мы с вами не встречались. Но Колосов мне много о вас рассказывал. Вы ведь давно знаете друг друга?
Я развел руками:
– Да уже лет двадцать.
– Он надежный товарищ.
Павел Михайлович произнес «товарищ» по-старинному многозначительно, потом посмотрел на часы и заторопился:
– У меня очень мало времени, сегодня ночью я должен лететь. Но мы с вами еще увидимся.
Я никак не мог прийти в себя после полета:
– Вы меня проинформируете, что я должен делать?
– Конечно, конечно. Хотя… – он улыбнулся. – Делать вам ничего не надо. Просто уйти на дно. На пять лет.
– Это я знаю, – вздохнул я.
– У нас будет еще время с вами поговорить. Но потом. Я думаю вернуться месяца через два-три. А вы пока обосновывайтесь, учите язык, отдыхайте.
Он снова посмотрел на часы.
– Ваши вещи отвезут в гостиницу, а мы сейчас проедем в один дом. Это совсем рядом с аэропортом. Побудем там с полчаса, не больше, немного поговорим, отметим начало вашей новой жизни. Потом вас с Мариной отвезут в гостиницу.
«Итак, Мальвину зовут Мариной», – отметил я про себя.
– Марина – хорошая девочка, надежный товарищ.
«Еще один надежный товарищ», – ухмыльнулся я.
Вернулся один из встречавших. Сказал что-то по-португальски.
– Все в порядке, – констатировал Павел Михайлович. – Можно ехать.
Нас с Мальвиной усадили рядышком сзади в новенький американский «Торус». Павел Михайлович расположился впереди рядом с шофером. Как только машина тронулась, он повернулся к Мальвине:
– Как долетели, Мариночка?
– Очень устала.
– Ваш супруг мне рассказывал, что собирались вы второпях.
Ничего подобного я не говорил и теперь искоса смотрел на Мальвину, как та отреагирует на «Мариночку». Мальвина всплеснула руками:
– Он же мне не помогал! Я все одна.
Она возмущалась совершенно искренне. Потом погладила меня по голове.
– Но я на него не в претензии. Он у меня молодец. У него просто было очень много дел.
– Много-много дел, – согласился Павел Михайлович. – Ему досталось в последние дни.
– Досталось, – понимающе вздохнула Мальвина.
Я не заметил, как машина завернула в какой-то дворик.
– Уже приехали? – удивился я. – Быстро.
– Здесь недалеко.
Павел Михайлович вышел из машины, помог Мальвине:
– Есть не хотите, Мариночка?
Мальвина отрицательно покачала головой.
Павел Михайлович открыл дверь ключом, и мы очутились в просторном, совершенно пустом холле.
– Сюда, – Павел Михайлович показал на низенькую дверь в углу холла.
– Здравствуйте, здравствуйте! – встречал нас полный седой мужчина в роговых очках.
Его большие добрые глаза блестели. Он подал руку. Ладонь у него была большая и мягкая.
– Как долетели? Не проголодались? – Он говорил по-русски с небольшим акцентом.
– Это Ромеру, – представил его Павел Михайлович. – Наш большой друг.
– Вы хорошо говорите по-русски, – не удержалась от комплимента Мальвина.
– Я много лет прожил в Москве, сначала учился, потом работал.
– Ромеру – совсем москвич, – Павел Михайлович держал Ромеру за руку. – Даже за «Торпедо» болеет. Не за «Динамо», не за ЦСКА, а за «Торпедо».
– «Торпедо» – это рабочий класс, – твердо и спокойно отпарировал Ромеру.
– А другие не рабочий класс! – проворчал Павел Михайлович.
– Ладно, ладно, – примирительно махнул рукой Ромеру. – Прошу к столу.
«Интересно, из какого ведомства этот Павел Михайлович, – размышлял я – Из нашего? Я бы его знал. Из ЦК партии? Скорее всего».
Такого пестрого стола я отродясь не видел: горки крупно порезанных папай, бананы, какие-то незнакомые фрукты, на большой тарелке куски дымящегося мяса, совсем по-русски поджаренная картошка, в центре большая бутылка «Абсолюта», бутылки с вином и водой.
– Мариночке вина или немного водки? – Павел Михайлович приготовился разливать водку в большие фужеры.
– Водки, только очень-очень немного, – Мальвина села и с любопытством рассматривала стол.
«Чем крупнее посуда, тем лучше, – подумал я. – Прилично будет не пить до конца». Я чувствовал себя совершенно разбитым, меньше всего мне хотелось попасть на бесшабашную пьянку.
Ромеру вытащил откуда-то маленькие разноцветные рюмки, и Павел Михайлович, отставив фужеры, начал разливать водку по рюмкам.
Ромеру поднял рюмку:
– С приездом!
Я отпил половину и краем глаза посмотрел на остальных: Павел Михайлович и Ромеру выпили и того меньше, Мальвина только пригубила.
Не успел я доесть кусок папайи, как Павел Михайлович снова поднял рюмку:
– За нашу замечательную пару: Евгения Николаевича и Марину.
И снова выпили.
– Как там в Москве? – обратился Ромеру к Павлу Михайловичу.
Тот махнул рукой:
– И не спрашивай! Хуже не придумаешь. Снесли памятник Дзержинскому. Варвары.
Потом он посмотрел на часы и долил рюмки:
– Выпьем за наше дело. За наше правое дело.
Голос его стал торжественным:
– Нам очень приятно, что Евгений Николаевич присоединился к нам в столь ответственное время.
«К чему это, интересно, я присоединился?» – подумал я.
Павел Михайлович продолжал:
– Сейчас тяжелое время, но оно должно было наступить. Отход от марксизма дорого обошелся нашей стране. Мы в глубоком кризисе; унижение и разруха – вот результаты, которые предвидели настоящие марксисты. Предупреждал Ленин. Предупреждал Сталин. Правый уклон неизбежно приводит к капитулянтству перед капиталом и дальше к национальной катастрофе. – Он наклонился ко мне. – Вы только не думайте, Евгений Николаевич, что я заскорузлый сталинист, консерватор. Ни в коем случае. Я просто марксист. Марксист не по партбилету, не для спецмагазина, а по убеждению. Таких у нас немного. Разве Брежнев и Суслов были марксистами? Только честно. Были? Нет.
– Да, пожалуй, нет, – согласился я.
Голова у меня кружилась. Наступило такое состояние, когда внутреннее «я» не поспевало за языком. Такое со мной бывало, когда я очень уставал.
Павел Михайлович продолжал:
– Неужели вся героика двадцатых годов – это ошибка? Неужели все комиссары – мерзавцы, а белые офицеры – герои? Ведь погибали люди не за жиреющих буржуев, не за плюющих на свой народ аристократов! Погибали за свободу. За счастливую жизнь. За человеческое существование. Вон французы до сих пор поют «Марсельезу»: «Пусть нечистая кровь оросит наши борозды». А у нас есть подонки, которым не терпится выдать нечистую кровь за чистую. Смеются над «Интернационалом», под музыку которого хоронили их отцов и дедов. Разве это не самая низшая степень деградации?!
Вмешался Ромеру:
– Ничего страшного. Во Франции три раза была реставрация, пока все ни встало на места. Людям нужно время. Вот когда через пару годков спохватятся – поймут.
