Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

— А вдруг у него лейкоз? — осторожно предположил Дима.

— Мг-м, погибает, бедняжка. Нет, Дима, нет. Макс онколог, уж он бы знал и сказал бы мне. Хот здоров. Вероятно, какая-то мутация, врожденный дефект генного кода. Незрелые эритроциты живут значительно дольше зрелых. В принципе это может стать одной из разгадок аномально долгой жизни всего организма. Дима, давай мы с тобой покурим, и все.

— Что — все?

— Я буду дальше работать, а ты меня не отвлекай.

— Я тебя отвлекаю? Я сижу тихо, как мышь, ни слова не сказал.

— Ну, прости, не сердись, — она стянула маску, перчатки, встала, — я завелась очень сильно от этого. Я буду сейчас делать генетический анализ. Тут все есть, но это займет много времени. Ты погуляй, можешь поиграть в пинг-понг с Фазилем. Или навести Елену Алексеевну.

Он тоже снял маску и перчатки, приоткрыл окно.

— Я, с твоего позволения, останусь, почитаю.

— Ладно. Если ты обещаешь ни о чем не спрашивать, пока я сама не расскажу, оставайся. И тогда уж сделай доброе дело. Перегони из старого ноутбука в новый записки Михаила Владимировича.

Они стояли у окна, курили. Было все так же пасмурно и тихо. Диме захотелось, чтобы на пустой белой дороге появилась маленькая фигурка дворника Дассама. Но никто не появлялся, и лопата не торчала из сугроба. Со вчерашнего дня снег не шел, дворник отлично расчистил дорожку, мог отдыхать.

— Спасибо, что разрешаешь остаться. Ну, а сейчас, пока мы курим, позволишь мне задать вопрос?

— Прости, я, конечно, монстр, совсем тебя затюкала.

— Ничего, пока терпимо. Скажи, эти анализы нужны Хоту, чтобы ты определила, приживется ли паразит в его организме?

— Разумеется, нет. Никакие анализы ничего не определят, и Хоту отлично это известно. Пробирки что-то вроде визитной карточки. Он пожелал, чтобы я узнала, как он интересен, оригинален, совершенен, чем отличается от простых смертных. Ему нужно доказать свое превосходство. Доктор Макс предупреждал. Ладно, потом. Все потом.

Соня вернулась к приборам, Дима включил ее старый ноутбук. Прошло около часа, каждый занимался своим делом. Соня уже не бормотала, не пела, тишину иногда нарушали мелодичные сигналы приборов.

И вдруг из коридора послышались шаги, голоса, дверь распахнулась. Вошла Орлик, с ней девушка шамбалка в комбинезоне, заляпанном краской. У девушки было мокрое, страшно бледное лицо, она тихо, жалобно стонала.

— Больно, не могу терпеть, не могу-у.

— Держите ее, она сейчас потеряет сознание от боли, — сказала Орлик, — осколок плитки попал под ноготь большого пальца.

Девушку усадили, она закрыла глаза и стала заваливаться на бок. Соня нашла нашатырь. Дима попытался осмотреть раненый палец, но девушка оттолкнула его, схватила за руку Соню и быстро, с сильным шамбальским акцентом, забормотала:

— Ты, ты мне поможешь, Дассам сказал, ты вытащишь!

— Дворник привел ее, — объяснила Елена Алексеевна, — она работает в жилом корпусе. Тут никакого медпункта пока нет. Я уговаривала ее ехать в город, в больницу, не хочет. Вот все, что у меня нашлось. Йод, бинт и пенталгин.

— Больно, больно, не могу терпеть, Дассам сказал, ты вытащишь! Вытаскивай, пожалуйста!

— Как? — растерянно прошептала Соня.

— Пинцетом, — сказал Дима, — я помогу.

Палец облили спиртом, девушке дали две таблетки пенталгина. Осколок сидел глубоко, был скользким, к тому же рана сильно кровоточила.

— Я биолог, не врач, почему я? — прошептала Соня. Девушка плакала, стонала, кричала от боли, Орлик вытирала ей слезы, Дима крепко держал руку и раненый палец. Дважды Соне удалось подцепить осколок, но, чтобы вытащить, следовало глубже ввести острые лапки пинцета. Соня чувствовала, как это больно, у нее все сжималось внутри, и ком стоял в горле.

— Нужно в больницу. Фазиль довезет за полтора часа, я не могу.

— Можешь, можешь, дедушка Дассам сказал, ты вытащишь! Не хочу в больницу! Не отдавайте меня в больницу!

— Чем дольше ты ковыряешься, тем ей больней, — прошептал Дима, — глубже войди, иначе не получится. Давай, очень быстро, спокойно. Я держу ее, отвлекаю. Как тебя зовут? — громко обратился он к девушке.

— Хасанова Лейла.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Ты маляром работаешь?

— Плиточница, третьего разряда.

— Где ты живешь?

— В Шамбальске в общежитии. Сейчас в корпусе живу, где работаю… А-а!

Соне удалось подцепить и вытащить осколок. Палец залили йодом, забинтовали.

— Все равно надо в больницу, — сказала Соня, — ранка глубокая, вдруг инфекция?

— Не хочу, не хочу в больницу, ты вытащила, инфекции не будет никакой, — Лейла всхлипнула, шмыгнула носом и заговорила по шамбальски, поглядывая на Соню узкими, красными от слез глазами.

— Сонечка, она благодарит вас, я уже немного понимаю этот язык, — Орлик улыбнулась. — Она говорит, вы очень добрая и красивая. Лейла, ты могла бы и по русски это сказать. Нет, по русски стесняется. Ладно, пойдем, я провожу тебя, тебе надо лечь. Вернусь, сварю кофейку.

Когда они вышли, Соня выпила залпом стакан воды, закурила.

— Ты даже не понимаешь, какая ты молодец. Ювелирная работа. В больнице ей наверняка содрали бы весь ноготь, — сказал Дима. — Это гены. Прапрадед твой и прабабушка, на которую ты так поразительно похожа, они бы тобой гордились. Может, тебе надо было стать врачом? Эй, ты меня слышишь? Ну что ты опять застыла?

Соня, не отрываясь, смотрела на мониторы. Там прыгали цифры, буквы, ползли кривые графиков.

— Соня, в чем дело?

— Не может быть. О, Господи, нет, я не верю.

— Ну, что, что такое, объясни.

— Показатели крови изменились. Гемоглобин и кислород повысились, глюкоза упала. Я задала программу анализа на биохимию и гормоны. Ты видишь, что он выдает?

— Соня, я вижу только цифры и графики, ничего в них не понимаю.

— Появился альфа- и бета-фетопротеин. Это белки. Они влияют на рост и развитие тканей. Они есть только в крови плода, до рождения. Их не было. Их не может быть в крови взрослого человека. Но главное, количество клеток крови увеличилось. Вот что самое невероятное! Подожди, я должна проверить, — она погасила сигарету, пальцы ее быстро забегали по клавиатуре. — Я уже несколько часов работаю с этой кровью, параметры не менялись. Никаких причин меняться у них нет. Кровь больше суток хранилась в холодильнике.

Соня развернулась на табуретке, уставилась на Диму совершенно безумными, испуганными глазами, губы шевелились, она бормотала что-то, вдруг звонко шлепнула себя по коленке и спросила:

— Сколько времени тут находилась Лейла?

— Около тридцати минут.

— Показатели изменились очень резко, процесс пошел на спад после того, как я вытащила осколок. До этого в течение двадцати минут клетки активно делились. Кровь господина Хота реагировала, жила и развивалась сама по себе, in vitro, вне его организма.

— На что реагировала? На тебя? На Орлик? На Лейлу?

Соня закрыла глаза, помотала головой и произнесла чуть слышно:

— На боль. Боль, страдание послужили стимулом деления клеток. Господи, пожалуйста, пусть это окажется ошибкой, пусть найдется какая-нибудь другая причина.

Федор проснулся, лежал с открытыми глазами, смотрел, как за окном в полумраке кружатся крупные снежинки. Часы показывали без четверти десять. Должно бы уже стать светло. Он подумал, что на улице так мрачно из-за темных снежных туч и что через пятнадцать минут закончится завтрак. Если встать сейчас, можно успеть. Но вставать было лень, к тому же после вчерашнего княжеского пиршества во рту остался отвратительный кислый вкус. Даже мысль о еде вызывала тошноту.

В коридоре звучали шаги, голоса. Кто-то негромко тюкал молотком по стене, наверное, хозяин вбивал гвоздь, чтобы повесить очередную картинку или фотографию.

Федор повернулся на другой бок, натянул перину на голову и решил поспать еще часик. Но стук стал громче и настойчивей. К нему прибавился испуганный голос хозяйки: