Рэймонд Чандлер - Блюзы Бэй-Сити
4
Рыжая
Дорога извивалась, ныряла в каньоны и взлетала на холмы. Отсюда три пирса казались очень далекими – тонкими линиями света на черном бархате моря. В каньонах клубился туман, пахло зеленью. Но на холмах тумана не было.
Я проехал мимо маленькой, едва освещенной заправки, нырнул в очередной широкий каньон и с полмили поднимался вдоль дорогого проволочного забора, ограждающего невидимую с дороги виллу. Дома встречались все реже и реже. За домом с круглой белой башней я свернул налево и проехал между единственными на всем шоссе фонарями к большому оштукатуренному зданию. Сквозь задернутые занавеси окон просачивался свет, слабо освещая колоннаду и скопление машин на стоянке.
Это был клуб Конрида. Я не знал точно, зачем сюда приехал, но клуб казался одним из мест, которые следовало посетить. Доктор Остриэн все еще был у пациентов. В регистратуре городской поликлиники ответили, что он обычно возвращается около одиннадцати, а сейчас только десять пятнадцать.
Я припарковался на свободном месте и направился вдоль колоннады. Шестифутовый негр в форме южноамериканского фельдмаршала из комической оперы открыл широкую дверь и сказал: «Вашу карточку, пожалуйста, сэр».
Я вложил доллар в коричневую ладонь. Огромные пальцы накрыли бумажку, как ковш экскаватора. Другая рука смахнула нитку с моего левого плеча и незаметно сунула металлический жетон в нагрудный карман.
– Новый босс строг, – прошептал негр. – Спасибо, сэр.
Я вошел в фойе, похожее на декорации «Бродвейской мелодии», снятой на МГМ[7]. Размером оно было не меньше площадки для игры в поло. Ноги утопали по щиколотку в ковре. У стены были хромированные ступени, сделанные в виде корабельного трапа и ведущие в главный зал. У входа стоял старший официант-итальянец с застывшей улыбкой, двухдюймовой атласной полосой на штанах и пачкой позолоченных меню под мышкой.
На второй этаж, где располагалось казино, вела лестница с белыми эмалированными перилами. На потолке сияли звезды. За входом в бар, в котором, как в зыбком кошмаре, царил фиолетовый полумрак, стояло огромное круглое зеркало, украшенное египетским головным убором. Перед зеркалом расчесывала серебряные волосы леди в зеленом наряде. Ее вечернее платье имело такой глубокий вырез на спине, что открывалось значительно больше, чем обычно показывают женщины.
Гардеробщица в пижаме цвета персиков с маленькими черными драконами взяла мою шляпу и с неодобрением посмотрела на костюм. Ее глаза были такими же черными, блестящими и невыразительными, как кончики кожаных туфелек. Вместе со шляпой я вручил ей четвертак. По сходням спустилась продавщица сигарет с подносом, на котором могла бы поместиться пятифунтовая коробка с леденцами. Из волос торчали перья, а одежды на девушке было как раз столько, чтобы прикрыть трехцентовую марку. Одну прекрасную, длинную, голую ногу она выкрасила в золотой цвет, другую – в серебряный. На лице продавщицы застыло холодное, презрительное выражение дамы, у которой так много кавалеров, что она дважды подумает, прежде чем отправиться на свидание к сногсшибательному магарадже с корзиной рубинов под мышкой.
Я вошел в нежные фиолетовые сумерки бара, где тихо звенели стаканы и раздавался приглушенный шум голосов. В углу дребезжало пианино и женоподобный тенор выводил «Мой маленький ковбой» так же сокровенно, как бармен смешивает «Мики Финн»[8]. Понемногу я стал различать предметы. В баре сидело немало посетителей, но свободные места были. Неожиданно раздался чей-то громкий смех, и пианист выразил недовольство, пробежав пальцем по клавишам в стиле Эдди Дачина.
Мне удалось отыскать пустой столик у покрытой мягкой обивкой стены. Глаза привыкли к фиолетовому полумраку, и теперь я даже разглядел певца-ковбоя. Его волнистые рыжие волосы, вероятно, были выкрашены хной.
За соседним столиком сидела женщина тоже с рыжими волосами, разделенными посередине пробором и зачесанными назад. Огромные, черные, голодные глаза, не очень правильные черты лица и полное отсутствие косметики, за исключением пылающего, как неоновая вывеска, рта. Под пиджак со слишком широкими плечами она надела оранжевую блузку. Из робингудовской шляпы торчало черно-оранжевое перо. Женщина улыбнулась, показав маленькие острые зубы. Но я не улыбнулся в ответ.
Опустошив стакан, она постучала им по столу. Откуда-то выпорхнул официант в белоснежном пиджаке и замер передо мной.
– Виски с содовой! – рявкнула рыжая голосом, в котором слышались пьяные нотки.
Официант едва взглянул на нее и в ожидании уставился на меня.
– Бакарди с гренадином[9], – заказал я.
– Тебя стошнит от этой дряни, медведь.
Я даже не посмотрел в ее сторону.
– Значит, не хочешь играть, – слегка заплетающимся голосом заявила она. Я закурил и выпустил кольцо дыма в мягкий фиолетовый воздух. – Тогда вали отсюда! – дружелюбно добавила рыжая соседка. – Я могла бы подцепить с дюжину таких, как ты, обезьян на каждом перекрестке Голливудского бульвара. Там шатаются толпы безработных актеров и блондинок с рыбьими мордами, которые не откажутся опохмелиться.
– При чем тут Голливудский бульвар? – спросил я.
– При том – только мужик с Голливудского бульвара не ответит вежливо оскорбившей его девушке.
Сидящие за соседним столиком мужчина и женщина посмотрели в нашу сторону. Мужчина с симпатией улыбнулся мне.
– Это относится и к тебе, – заверила его любительница шотландского виски.
– Вы меня еще не оскорбили, – возразил он.
– Меня опередила природа, красавчик.
Вернулся официант с подносом. Сначала он дал мне бакарди. Рыжая громко возмутилась:
– О, эти официанты настоящие джентльмены. Они всегда пропускают даму вперед.
– Прошу прощения, мадам, – ледяным тоном извинился официант и поставил на ее столик бокал виски с содовой.
– Ничего страшного. Забеги как-нибудь, и я сделаю тебе маникюр, если раздобуду тяпку. Этот парень платит за меня.
Официант посмотрел на меня, получил деньги, отдал сдачу, оставив чаевые, и растворился между столиков.
Женщина пересела ко мне, не забыв захватить стакан с виски. Она поставила локти на стол и положила подбородок на ладони.
– Вот это транжира. Я и не знала, что таких рыцарей еще делают. Я тебе нравлюсь?
– Еще не понял, – ответил я. – Говори тише, а то тебя вышвырнут отсюда.
– Конечно! Пока я не начну бить зеркала, никто меня не трогает. Кроме того, я и их босс вот так, – она крепко сжала два пальца и рассмеялась, отхлебнув виски. – Где я тебя могла видеть?
– Да везде.
– А где ты меня видел?
– Тоже везде.
– Ага, – согласилась рыжая женщина. – Сейчас девушке трудно сохранить свою индивидуальность.
– Конечно, она так легко растворяется в бутылке, что потом днем с огнем не найдешь, – заметил я.
– Черта с два. Я могла бы назвать тебе с миллион людей, которые храпят с бутылкой под головой вместо подушки, и им приходится кое-что впрыскивать, чтобы они, проснувшись, не откинули копыта от белой горячки.
– Хм? – усомнился я. – Алкаши из кинобизнеса?
– Угу. Я работаю у парня, который колет их за десять баксов[10], а иногда берет двадцать пять или даже пятьдесят.
– Чудненький бизнес, – позавидовал я.
– Конечно, если только он не прерывается очень быстро. Думаешь, он длится долго?
– Чего бояться? Когда вас отсюда выставят, всегда можно переправиться куда-нибудь с Палм Спринг.
– Кто собирается кого и откуда выставлять?
– Не знаю, ответил я. – О чем мы вообще говорили?
Привлекательностью эта рыжая девчонка не отличалась, но у нее были изгибы в нужных местах. И, кроме того, она работала у человека, который колол пьяниц.
Я облизнул губы.
В бар вошел рослый брюнет и остановился в дверях, ожидая, когда его глаза привыкнут к слабому свету. Затем он начал, не спеша, разглядывать посетителей. Наконец его взгляд наткнулся на нас, и он направился в нашу сторону.
– Ого! – воскликнула рыжая. – Смотри, вышибала. Ты ведь с ним справишься?
Я не ответил. Она гладила щеку бледной рукой и искоса поглядывала на меня. Пианист провел рукой по клавишам и завыл «Мы все еще можем мечтать, не так ли?»
Рослый мужчина остановился у нашего столика. У парня были черные блестящие волосы, холодные серые глаза, словно нарисованные карандашом брови, очаровательный рот и перебитый, но нормально сросшийся нос. Он спросил, почти не разжимая губ:
– Давно вас здесь не видел или меня подводит память?
– Не знаю, – ответил я. – Все зависит от того, что вы пытаетесь вспомнить.
– Ваше имя.
– Не стоит напрягаться, – посоветовал я. – Мы не встречались.
Я вытащил из нагрудного кармана металлический жетон, визитку и бросил их на столик.
– Этот билет мне подарил полковой барабанщик, который стоит на воротах. А на карточке мое имя, возраст, вес, рост, отличительные приметы, количество судимостей и дело, по которому я пришел к Конриду.
