Рэймонд Чандлер - Окно в вышине
— Может быть, я не люблю мужчин, — сказала она.
— Тогда вы просто псих, каких я еще не встречал ни разу. До свидания.
Я вышел, плотно прикрыв дверь, прошел пустой холл, затем огромный «похоронный» зал и вышел через парадную дверь.
Солнце играло на зеленой лужайке. Надев темные очки, я пошел по дорожке и опять погладил негра по голове.
— Понимаешь, братец, дело-то намного хуже, чем я ожидал — сказал я ему.
По шатким камням, нагревшимся на солнце так, что они жгли ноги через подошвы ботинок, я пересек лужайку, подошел к своей машине, стоявшей на обочине, сел и, нажав на стартер, отъехал.
За мной почему-то увязался маленький двухместный автомобиль песочного цвета. Я не придал этому значения. Человек за рулем был в соломенной шляпе с яркой лентой и в таких же, как у меня, темных очках. Я направился в город. Проехав несколько кварталов, остановился на перекрестке. Тот автомобиль остановился недалеко от меня. Пожав плечами, я подумал — вот шутник — и покружил несколько кварталов. Автомобиль следовал за мной. Я свернул на U-образную улицу, обсаженную деревьями и, остановившись у обочины, стал ждать.
Автомобиль проехал мимо, блондин в шляпе даже не повернулся в мою сторону. Я поехал по направлению к Голливуду. Несколько раз я оглядывался, но автомобиля за собой уже не заметил.
3
Моим офисом были две проходные комнатки на шестом этаже Кахуэнга-билдинг. Первая из них всегда была открыта на тот случай, если появится слишком нетерпеливый клиент. На двери был звонок, который я мог включать или выключать, сидя во второй комнате — здесь я обдумывал свои дела.
Я осмотрел приемную. Никого и ничего, — только неприятный запах пыли. Я открыл одно окно, отпел дверь между комнатками и вошел в свой кабинет. Три стула, вращающееся кресло, письменный стол, покрытый стеклом, пять зеленых футляров для дел, причем в трех из них ничего не было, на стене — календарь и в рамке разрешение на право заниматься розыскной деятельностью, телефон, умывальная раковина в забрызганном деревянном шкафчике, вешалка, не бог весть какой ковер на полу, на открытых окнах — тюлевые занавески, которые от ветра оттопыривались то туда, то сюда, словно губы спящего беззубого старика.
Не первый год я видел все это. Серость и убогость, но это все-таки лучше, чем тент на пляже.
Я повесил шляпу и пиджак на вешалку, сполоснул руки и лицо холодной водой и, закурив сигарету, положил на стол телефонную книгу. Адрес Илайши Морнингстара был такой: Вест Нинс-стрит, 422, Белфронт-билдинг, 824. Я записал адрес и номер телефона, который был тут же указан, взялся за телефонную трубку, и вспомнил, что забыл включить звонок. Только я успел включить его, как услышал, что дверь приемной открылась.
Я отложил листок с адресом и пошел посмотреть, кто вошел в приемную. Посреди комнаты стоял высокий, худой, самоуверенный тип в тропическом шерстяном костюме серо-голубого цвета с искрой, черно-белых туфлях и рубашке цвета темной слоновой кости. Галстук и декоративный платок в кармане пиджака были красно-фиолетового цвета. В правой руке, обтянутой белой перчаткой из свиной кожи, он держал длинный черный мундштук и морщил нос при виде вытертого старого ковра на полу, стульев, журнального столика с древними журналами — всего того, что говорило о самом скромном бизнесе.
Лицо его было загорелое, рыжеватые волосы зачёсаны назад, удлиняя узкий череп. Над верхней губой — тонкая ниточка рыжих усов.
Обернувшись в мою сторону, он уставился на меня своими сонными, бесцветными глазами, сидящими у самой переносицы.
Он не спеша, и с явным неудовольствием рассматривал меня, затем деликатно выдохнув дым, спросил с легкой усмешкой:
— Вы Марло?
Я кивнул.
— Вы меня разочаровали, — сказал он, — я ожидал увидеть какого-нибудь типа с грязными ногтями.
— Заходите, присаживайтесь, — сказал я, — сидя острить будет гораздо удобнее.
Я придержал дверь, и он прошел в комнату, стряхивая пепел средним пальцем левой руки. Мы уселись по разные стороны письменного стола, он снял с правой руки перчатку и, сложив вместе с левой, положил перчатки на стол. Выбив окурок из мундштука, загасил его в пепельнице, вставил новую сигарету, и прикурив ее большой спичкой из красного дерева, откинулся в кресле с улыбкой скучающего аристократа.
— Номер окончен? — осведомился я, — дыхание и пульс нормальные, холодное полотенце на голову не требуется?
Ему не надо было презрительно кривить губы, потому что он это сделал в тот момент, когда перешагнул порог моего офиса.
— Частный детектив, — сказал он, — первый раз вижу. Ловкий бизнес, должно быть. Подглядывать в замочные скважины, собирать сплетни и прочее, и прочее.
— Вы здесь по делу, — спросил я его, — или миллионер из любопытства посетил трущобу?
В ответ он робко улыбнулся, словно толстая дама, попавшая на бал к пожарникам.
— Моя фамилия — Мердок. Вероятно, это о чем-то говорит вам.
— Вы оказались здесь как раз вовремя, — сказал я и стал набивать трубку.
Он смотрел, как я это делаю, затем медленно проговорил:
— Я узнал, что мать наняла вас и даже выписала вам чек.
Я набил трубку, раскурил ее и, откинувшись на спинку кресла, выдохнул дым в открытое окно. Я ждал, что он скажет дальше.
Он слегка наклонился вперед и продолжал:
— Хитрить и изворачиваться — ваша профессия, но меня это не интересует. Мерль мне все рассказала, — она червяк, обыкновенный садовый червяк, которого все топчут, и который все-таки выживает, впрочем, как и я сам. Я шел прямо следом за вами. Ясно или нет?
— Угу, — сказал я, — только меня это совсем не беспокоит.
— Мне кажется, она наняла вас, чтобы найти мою жену.
Я фыркнул, не выпуская трубку из зубов.
— Марло, — сказал он, словно учитель, объясняющий задачу тупому ученику, — я изо всех сил стараюсь, но вы мне все же не нравитесь.
— Какая жалость, — сказал я, — плачу и рыдаю.
— Если вы позволите, от ваших избитых фраз и хамского поведения дурно пахнет.
— От вас пахнет еще хуже.
Он отклонился назад и сверлящим взглядом уставился на меня. Потом заворочался в кресле, пытаясь усесться поудобнее. Кто только не пытался устроиться в нем поудобнее, но даже у меня, как я ни старался, ничего не получалось.
— Зачем матери понадобилось искать Линду? — сказал он медленно. — Ведь она ненавидит ее, ненавидит до мозга костей. Впрочем, и Линда вела себя неправильно. Что вы о ней думаете?
— О вашей матери?
— Конечно. Ведь с Линдой вы не встречались.
— Эта секретарша висит на ниточке — болтает, совсем не думая.
Он резко кивнул головой.
— Мать об этом пока не знает. Ну, да все равно. Мать не может обойтись без Мерль. Ей ведь надо кого-нибудь тиранить. Она может ударить ее по лицу и орать на нее, но обойтись без нее она не может. Что вы о ней думаете?
— Недурна, правда, несколько в старом стиле.
Он нахмурился.
— Я имел в виду мать. Мерль обыкновенная маленькая девочка.
— Ваша наблюдательность просто потрясает, — сказал я.
Он забыл стряхнуть пепел с сигареты — длинный столбик пепла упал на пол.
— Так что вы думаете о матери? — повторил он нетерпеливо.
— Старый боевой конь, — ответил я. — Золотое сердце, причем золото зарыто глубоко и надежно.
— Зачем ей понадобилось искать Линду? Не понимаю. Ведь на это потребуются деньги, а мать скорее даст содрать с себя кожу, чем истратит лишний цент. Зачем ей нужна Линда?
— Послушайте, кто вам это сказал?
— Да вы сами… и Мерль.
— Мерль романтичная девушка, она все выдумала. Черт побери, она ведь вытирает нос мужским носовым платком, уж не вашим ли?
Он покраснел.
— Глупо. Послушайте, Марло. Будем разумны и вернемся к сути дела. У меня не так уж много денег, но пару сотен я всегда найду.
— А вот тут я вас огорчу, — сказал я. — Я вообще не намерен болтать с вами. Инструкции, знаете ли.
— Отчего же, скажите ради бога.
— Не спрашивайте меня о том, чего я не знаю, — у меня на это, естественно, нет ответа. И не стоит спрашивать о том, что я знаю — все равно я вам не отвечу. Где вы были всю вашу жизнь? Где вы видели, чтобы человек моей профессии, получив работу, отвечал на вопросы первого встречного?
— В воздухе скопилось столько электричества, — зло сказал он, — что человек вашей профессии вдруг ни с того, ни с сего получил две сотни долларов.
Пустое дело, конечно. Пустое праздное любопытство. Я взял из пепельницы спичку из красного дерева и принялся ее разглядывать. У нее были широкие желтые края, и на ней было напечатано: РОУЗМОНТ. Х. РИЧАРДС, 3, остальное сгорело. Я сломал спичку, сложил концы и выбросил в мусорную корзину.
— Я люблю свою жену, — сказал он вдруг и широко улыбнулся, обнажив зубы. — Сентиментальная история, но это чистая правда.
