Виктор Каннинг - Тающий человек
— Это был не я. Это был личный секретарь О'Дауды, выполняющий его приказы.
— Одно и то же.
Он отшвырнул в сторону стопку полосатых трусов и заорал:
— Не одно и то же! Его больше нет! Теперь есть только я сам! Совсем другой человек!
— Думайте, как хотите, — сказал я. — Я не собираюсь спорить. Но мне нужно поговорить с ними и вы покажете мне, как это сделать. Если нет, я сообщу полиции все, что я знаю о Боване, и новый Денфорд далеко не уйдет. Мне бы не хотелось делать это, но если вы вынудите меня, я это сделаю.
Он какое-то время молча смотрел на меня, затем сказал с горечью:
— Да, вы это сделаете. Вы сделаете все, чтобы получить то, что вам нужно. На мгновение я подумал, что в вас, возможно, и есть что-то, что можно уважать. Но теперь я все понял. Вы такой же, как и они. Вы наденете любую маску, скажете любую ложь, если это поможет вам получить то, что вам нужно.
— Интересная точка зрения, но у меня нет времени обсуждать ее. Покажите мне, как я могу с ними поговорить.
Секунду-другую мне казалось, что он откажется. Он угрожающе смотрел на меня, ненавидя меня и, вероятно, даже более ненавидя себя, и в его мозгу крутились воспоминания о женщине, которую он любил и которая утонула в озере; в мозгу, который был сжат властью О'Дауды до точки противодействия и даже больше. В этот момент он был сумасшедшим. Он был способен на все. Я знал, что если он откажется показать мне, я не смогу его заставить.
Его взгляд вдруг стал хитрым и он спросил:
— И что вы собираетесь им сказать?
— Это мое дело. Я должен поговорить с ними. Давайте же, покажите мне, как это сделать.
Он злобно улыбнулся и сказал:
— Вы все еще пытаетесь поиметь что-нибудь для себя, да? Все еще гонитесь за деньгами, не обращая внимания на страдания других?
— Мне нужно сделать кое-какие дела. Для моего личного удовлетворения.
— Конечно. — Он сказал это крайне резко. Затем он также резко повернулся и вышел из комнаты. Я пошел за ним.
Мы прошли по кроличьим норам коридоров и в итоге вышли к началу главной лестницы. Не оборачиваясь, он поднялся на второй этаж, пересек широкий холл и остановился перед высокими, обтянутыми кожей стальными дверями.
— А нельзя их открыть с этой стороны? — спросил я. — Я хотел бы войти без предварительных объяснений.
Он покачал головой.
— Нет, если они закрылись на защелку изнутри. А они закрылись. Всегда закрываются, когда пьют.
Он подошел к краю дверей и открыл маленькую нишу в стене. Вытащив микрофон, он включил его, нажав какую-то кнопку в нише, и сказал:
— О'Дауда!
То, как он это сказал, должно быть, доставило ему огромное удовольствие. Он вложил в это обращение всю свою неприязнь к этому человеку, сбросив с себя груз нескольких лет служения ему.
Ответа не последовало.
— О'Дауда! — На этот раз громче, и еще несколько лет ушли.
На сей раз ответ был.
Из спрятанного где-то над дверями динамика пророкотал голос О'Дауды:
— Кто это, черт возьми?
— Денфорд.
— Тогда убирайся к дьяволу из моего дома, — пророкотал О'Дауда, затем рокот перешел в рычание. — Пытался украсть мою жену, да, ты, ублюдок с кроличьими глазами. Пошел ты к черту! — Он уже принял, но еще не был пьян, хотя был достаточно экспансивен.
Я увидел, как натянулось лицо Денфорда, пока он пытался взять себя в руки. Затем он поднес микрофон ко рту и сказал:
— Здесь Карвер. Хочет тебя видеть. А в один из дней я докажу, что ты убил ее, ты, злобный ирландский боров.
— Карвер! — пророкотал голос и затем из динамика раздался взрыв хохота.
О'Дауда сказал:
— Как там, ничего? Убирайтесь, оба.
— О'кей, вы сделали свое дело, — сказал я Денфорду. — Теперь вступаю я.
Он отдал мне микрофон и сказал:
— Если вы — человек умный, тогда уезжайте отсюда. Он еще не пьян, но уже в невменяемом состоянии. Что бы вы от него не хотели, вы ничего не получите.
— Ты чертовски прав, парень, — прорычал О'Дауда.
— Вам лучше исчезнуть, — сказал я Денфорду. — Когда они откроют дверь, ваше горло может оказаться в руках Кермода. Идите.
Он колебался какое-то время, затем сказал:
— И все же я советую вам не входить туда.
— Не беспокойтесь.
— Я и не беспокоюсь. Если вам не нужен мой совет, забудьте о нем.
Он повернулся и пошел прочь по галерее. Я проводил его взглядом, а затем подошел к лестнице, чтобы убедиться, что он действительно ушел. Он действительно ушел, и я вернулся к микрофону.
Я взял его и услышал крик О'Дауды:
— Ты все еще здесь, Карвер?
— А почему я должен быть в другом месте? Я собираюсь получить с тебя по меньшей мере пять тысяч фунтов.
Последовала пауза. Она должна была последовать. Я упомянул о деньгах, а деньги для О'Дауды значили много, так много, что любое упоминание о них вызывало у него любопытство.
— А почему ты получишь с меня пять тысяч фунтов? — Его голос утратил часть прежнего запала.
— Простая продажа. Сюда, конечно, не входит мое жалование.
— И что ты собираешься продавать, парень? — Запал потихоньку возвращался, но я знал, что я его зацепил.
Моля всевышнего, чтобы это было так, я сказал:
— Только не рассказывай, что ты забрал на почте сверток и засунул его в сейф, не проверив, что в нем.
Очередная пауза, достаточно длинная и тяжелая для меня. Он, возможно, так и сделал. Я хотел, чтобы он сделал именно так, потому что только такой расклад давал мне то небольшое преимущество перед ним, которого я так желал, только он давал самый минимальный шанс вернуть Джулию. Я молчал. Чем длиннее будет пауза, тем лучше для меня. Я молчал, пока не почувствовал, что попал в точку.
— Не рассказывай мне, что такой осторожный человек, как ты, не проверил сверток?
Он попытался блефануть. Его голос четко выдал это.
— Конечно, я проверил его.
Я рассмеялся.
— Ты не умеешь врать, О'Дауда. Ты думаешь, я такой дурак и открыл все козыри? Имея дело с такими людьми, как ты, Наджиб и парни из Интерпола? Как и ты, О'Дауда, я не доверяю почте. Тот сверток в Эвьене был липой. Я специально послал его туда, чтобы при неудачном развитии событий получить небольшую передышку... а они, признаюсь, развивались там на озере почти неудачно. Ты слушаешь? Слушай хорошо. У тебя нет того, что ты думаешь, что у тебя есть, О'Дауда. Если сейф внутри, открой его и проверь... а потом мы поговорим.
Я сел на кресло времен Французской империи, стоящее у двери, выпустил дым и начал молиться. Очень усердно. Чтобы его сейф оказался не в банкетном зале. Если же он был там, мой блеф очень скоро закончится.
Я сидел, убеждая себя, что я спокоен, зная, что бегуны выходят на последний барьер и я — впереди, зная, что на последнем барьере все может случиться — и обычно бывает так, что то, о чем ты молишь, как раз и не случается. Я выпустил кольцо и стал смотреть, как оно, вращаясь, плывет в сторону динамика над дверями и медленно растворяется подобно серой мечте.
Неожиданно большие двери загудели и не спеша открылись. У порога стоял Кермод и держал нацеленный на меня пистолет.
— Входи медленно и держи руки перед собой, — сказал он.
Я расплылся в улыбке. А почему нет? Я выиграл первый раунд. Чувствовал я себя прекрасно, но следил, чтобы не проявлять излишней самоуверенности.
Я вошел, и он остановил меня. Держа пистолет у моего пупка, он ощупал мои карманы. Я подумал, что Аристид или Наджиб, посчитали бы его работу дилетантской. Пневматический пистолет был засунут стволом вниз в мою левую замшевую туфлю и спадающие брюки надежно закрывали его. Пистолет был сантиметров двадцать пять длиной, сантиметров восемь-десять ствола находились в моей туфле, а рукоятка была над самой моей лодыжкой. Единственное, чего мне приходилось опасаться, так это резких движений, потому что весил он граммов семьсот и мог легко выскользнуть. Но меня это не особо волновало. Я не собирался делать никаких резких движений до того момента, когда пистолет будет в моей руке. Рука Кермода пошла вниз по моей ноге и остановилась сантиметрах в пяти над пистолетом. Кермод отступил назад и сказал, показывая на диван, который стоял напротив каирского купца, или кто он там был, который надул О'Дауду с алмазами:
— Сядь туда.
Я прошел к дивану и осторожно сел, скрестив ноги и прижав внутреннюю сторону левой туфли к дивану.
Оглядев восковые фигуры, я сказал:
— Все те же люди, я смотрю. Пора завести новых врагов.
О'Дауда сидел в дальнем конце комнаты, перед своим огромным, окруженным канделябрами подобием. На нем был свободный восточный халат, черные туфли из искусственной кожи и белая футболка. Халат был черный, с серебряными павлинами. Он удобно расположился в кресле у стола, на котором стояли бокалы и бутылка шампанского и лежал микрофон, шнур от которого тянулся к нише на дальней стене.
Он уставился на меня своими маленькими голубыми глазками — его лицо было ярко-красного цвета — и сказал:
