Сирил Хейр - Смерть - не азартный охотник. Самоубийство исключается
Тем временем миссис Диккинсон сидела как печальная королева пчел в центре семейного улья, всей своей внешностью соответствуя положению только что овдовевшей супруги. Джордж с любопытством посмотрел на нее. Когда-нибудь, подумал он, вот в таком же положении окажется его Люси. Ведь она моложе его и жила более обеспеченно, так что наверняка его переживет. Интересно, как она будет выглядеть? Он отогнал эту мысль и сосредоточился на Элеоноре. Что на самом деле она испытывает сейчас в глубине души? Быть замужем за Леонардом — это дело нешуточное. Он почти убежден, что Люси... Нет, черт побери, мы же думаем об Элеоноре! Он был уверен, что вдовство Элеоноры стало для нее величайшим облегчением, хотя пока еще она не вполне это осознает. Сейчас у нее был вид, которого только и можно было ожидать от вдовы, — тихий, подавленный и трогательно-беспомощный.
Вскоре по траурно притихшей комнате начали циркулировать бокалы с шерри в сопровождении маленьких невыразительных сандвичей. Мало-помалу разговор начал оживляться. В одном углу комнаты, где собрались самые безответственные родственники, кто-то даже рискнул засмеяться. Но в целом приличия строго соблюдались и разговор велся на пониженных тонах, так что каждый отчетливо услышал звук притормозившего у входа такси.
— Интересно, кто... — сказал Эдвард, оказавшийся ближе всех к окну и выглянув наружу. — Надеюсь, это не... О, да это дети!
Минутой позже в гостиной появились Стефан и Анна Диккинсон. В этом траурном собрании они выглядели совершенно неуместно. Даже без ледорубов и рюкзаков, которые они, видимо, оставили в передней, они были одеты так, как будто Плейн-стрит, Хэмпстед был ледником или палаткой в альпийском лагере. Их огромные, подбитые железными гвоздями ботинки неуместно грохотали на блестящем паркетном полу, а когда Анна нагнулась поцеловать мать, стало видно, что ее штаны сзади были густо заляпаны каким-то прочным, черт-те какого происхождения веществом. Из угла, где скучились несколько девиц, донеслось приглушенное злорадное хихиканье.
«Детям», как с раздражающим упорством называл их Эдвард, было соответственно двадцать шесть и двадцать четыре года, Стефан был старшим. Оба были высокими, стройными и сильными, но на этом их сходство заканчивалось.
У Стефана были светло-каштановые волосы и обычно очень бледная кожа. В настоящий момент все его лицо пылало красным загаром, а на кончике довольно длинного носа кожа начала слезать, что его не красило. Анна более удачно, а может, более осторожно вела себя при встрече с коварными лучами солнца, сияющего на большой высоте и в разреженной атмосфере. Ее лицо и шея приобрели глубокий загар, который прекрасно сочетался с темными волосами и карими глазами. Это было поразительное лицо, скорее красивое, чем хорошенькое, с твердым, даже слишком четко очерченным подбородком, что контрастировало с ее слегка вздернутым, типично женским носиком. Такой подбородок больше подошел бы ее брату, чей высокий лоб и умные глаза немного портила челюсть, очертаниям которой не хватало определенности. Стефан обладал живыми и непринужденными манерами человека, способного легко освоиться в любом обществе. Напротив, спокойная и сдержанная Анна казалась слишком застенчивой. К счастью, в данный момент именно брату пришлось выворачиваться из крайне неловкого положения.
— Я должен извиниться за наш внешний вид, — сказал Стефан. — Мы уехали сразу, в чем были. Надеюсь, нам перешлют багаж из Клостера. — Он оглядел общество, одетое в траур. — Похороны были сегодня?
— Вам следовало дать нам знать, что вы приедете, — мягко попеняла ему мать. — Мы, конечно, отложили бы похороны, если бы знали, что вы будете здесь.
— А разве вы не получили мою телеграмму? Я дал носильщику в Давосе несколько франков, чтобы он ее отправил, но, видно, парень присвоил их себе, так же как и деньги на телеграмму. Жаль! Понимаешь, мы ведь ничего не знали, и только позавчера я по чистой случайности заглянул в «Таймс».
— Может, это и не мое дело, — сказал Джордж таким тоном, что было ясно — он уверен в том, что это именно его дело, — но тебе не кажется, что просто неприлично являться домой в таком виде, во всей этой одежде туриста; по столь печальному событию?
Стефан подчеркнуто проигнорировал его замечание и продолжал обращаться к матери.
— Понимаешь, мама, — объяснил он, — оказывается, это случилось в тот самый день, когда я прибыл в Клостер. Меня ждали проводники, Анна и вся остальная группа, и с моим появлением мы в тот же вечер отправились в путь. Если бы мы задержались, то узнали бы о несчастье уже на следующее утро. Все это случилось по моей вине, но не мог же я знать... С нами совершенно невозможно было связаться целых три дня, пока мы не спустились в Гуарду, где я подобрал старую газету, которую кто-то оставил, и не увидел сообщения. Времени у нас оставалось только на то, чтобы добраться до станции и успеть на поезд. Если бы мы остановились в Клостере, чтобы забрать одежду и багаж, мы бы потеряли еще один день.
— Конечно, милый, я понимаю. Налей себе шерри. Вы, должно быть, устали. Хорошо, что вы вернулись.
Тем временем Анна пробралась к Мартину, который с ее появлением перестал выглядеть в семейном кругу как собака, потерявшая хозяина. Увидев их рядом, Стефан уже не в первый раз задумался, что могла его сестра найти в этом плотном, рыжеватом юноше, страдающем сильной близорукостью.
— Я пригласила Мартина остаться на ужин, — сказала миссис Диккинсон, таким образом тактично давая понять всему обществу, что отныне Мартин считается членом семьи, и Анне — что у нее будет возможность пообщаться с ним и позже.
«Во всяком случае, эта история является для Мартина ступенькой вверх, — заключил про себя Стефан. — У матери всегда найдется мягкое местечко для этого выскочки. Интересно почему».
Он раздумывал, как бы ухитриться перекинуться парой слов с тетушкой Люси так, чтобы не вовлекать в разговор Джорджа, когда с ним поздоровался самый отдаленный родственник, некий Роберт, который объяснил, что ему удалось начать то, что он назвал «юридической стороной дела», до приезда Стефана. Насильно удерживая Стефана в углу, он достал пачку документов и начал сыпать деталями, касающимися этой стороны, которые требовали особого внимания. Стефан был ошарашен объемом работы, которую предстояло еще сделать. Он совершенно упустил из виду, какие сложные юридические и финансовые проблемы возникают в результате смерти человека, особенно если его кончина наступает внезапно, без предупреждения.
Наконец ему удалось вырваться от кузена Роберта, и он приступил к своим обязанностям хозяина дома, предлагая всем шерри и сандвичи.
— Какая жалость, что вы не успели на похороны, — ядовито проговорила кузина Мэйбл, старая дева, когда он вручил ей бокал. Судя по ее тону, она считала, что он намеренно избежал этой печальной сыновней обязанности.
Стефан готов был пояснить ей, что вряд ли его можно в этом винить, но заставил себя вежливо согласиться:
— Да, кузина Мэйбл, так все неудачно сложилось.
— Я стояла за то, чтобы похороны задержали, но твоя мать не пожелала ничего слушать. Надеюсь, вы пойдете навестить могилу, как только сможете?
— О да, кузина Мэйбл!
— Ты не должен расстраиваться из-за выводов следственной комиссии, дорогой мой мальчик, — сказал дядя Джордж, твердо пожимая ему руку и пробираясь поближе к графину с шерри.
— Каких выводов? Я ничего об этом не слышал. В той газете, которую я читал, ничего такого не говорилось.
— О самоубийстве, — уточнил дядя Джордж, испытывая острое наслаждение от того, что он первым сообщил сыну умершего эту трагическую подробность. — В состоянии помешательства. Помоги мне, Господи, я бы никогда не подумал, что бедный старый Леонард мог...
— Нет, нет! — поспешил поправить его дядя Эдвард. — В состоянии душевного неравновесия. А это не одно и то же, уверяю тебя, Джордж.
— Совершенно то же самое! Разница только в формулировке, вот и все. Какого черта эти идиоты...
— Нет, — настаивал дядя Эдвард. — Ты уж извини меня, Джордж, но это не то же самое. Это уже не ложится, ты понимаешь меня, пятном позора на имя семьи. А в этом-то и вся разница.
Однажды начавшись, спор, казалось, никогда не закончится, но внезапно его оборвала Анна.
— Самоубийство! — воскликнула она. — Ты хочешь сказать, что они действительно считают, что папа покончил с собой?
— Поскольку его душевное равновесие было нару... — снова начал дядюшка Эдвард самым вкрадчивым и пасторским тоном.
— Я этому не верю! Мама, Стефан, вы же так не думаете? Это... это же просто ужасно!
— Но уверяю тебя, здесь нет позора...
— Ты не была при оглашении выводов расследования, Анна, — тихо сказала мать.
— Разумеется, не была. Все, что я видела, это небольшой некролог в «Таймс», из тех, что печатаются на первой странице. Там что-то говорилось о сверхдозе лекарств. Мы были уверены, что речь идет о несчастном случае, верно, Стефан? А разве это не был несчастный случай? Никто меня не убедит, что отец...
