Эд Макбейн - Три слепых мышонка
«Чья это арендованная машина?»
— Ненавижу загадки, — сказал он, обращаясь к Май Чим.
— А я ненавижу енотов, — сообщила она загадочно.
Ему показалось, что она была немного пьяна.
— Во Вьетнаме енотов не было. Там много разных животных, но только не енотов.
Мэтью медленно обогнул здание ресторана и повел машину к шоссе. Кто-то из служащих стоянки переключил его радио на другую волну. Он терпеть этого не мог. Мэтью представил, что в его отсутствие чужой человек копается в его машине, слушает радио, расходуя его батарейки. Он переключил радио на волну джаза, — единственная станция, которая передавала в Калузе джаз.
— Ты любишь джаз? — спросил он.
— Что такое джаз? — удивилась она.
— То, что ты сейчас слушаешь, — ответил он.
Она послушала.
Джерри Маллиган.
— Да. — Она как-то очень неопределенно кивнула. — У нас во Вьетнаме был только рок, — сказала она. — Повсюду на улицах Сайгона играли рок. Я ненавижу рок. И енотов тоже ненавижу. Они похожи на больших крыс, ты не находишь?
— Это только здесь, — сказал он. — На севере они маленькие и пушистые.
— Может быть, мне переехать на север? — спросила она.
Слово «может быть» прозвучало довольно невнятно.
— На севере много больших городов, — уклончиво произнес Мэтью.
Она вновь кивнула и замолчала, как будто всерьез размышляя над возможностью переехать на север.
— Мой отец ненавидел солдат, — сказала она безо всякой связи с предыдущим. Слово «солдат» опять прозвучало не очень естественно. — Получается, что он ненавидел всех мужчин, — добавила она. — Во Вьетнаме были только солдаты. Наши солдаты, их солдаты, ваши солдаты. — С каждым разом слово «солдаты» звучало все более неразборчиво. — Мой отец не позволял ни одному солдату даже оказаться поблизости от меня. Он как-то подрался с американским капралом, который мне улыбнулся. Он просто улыбнулся мне. Мой отец по-настоящему его ударил. Представляешь? Такой худой, маленький, ударил такого здорового, высокого солдата. А тот засмеялся.
Сколько раз можно повторять это несуразное слово «солдат»…
— Ты не против, если мы заедем ко мне? — спросила она.
Они ехали в молчании. Под звук саксофона Маллигана.
Мэтью подумал: как можно вот так играть на саксофоне?
— Я их боялась, — говорила Май Чим. — Солдат. Мой отец предостерегал меня. Он говорил, что они меня изнасилуют. Они изнасиловали многих вьетнамских девушек. И я боялась того же.
Природа любит равновесие, подумал он.
Американские солдаты насиловали вьетнамских девушек.
Теперь американка была изнасилована тремя вьетнамцами.
— Но тебя я не боюсь, — прошептала она.
— Хорошо, — успокоил ее он.
А про себя подумал, что нет в этом ничего хорошего. Она слишком много, пожалуй, выпила, и если ее признание о девственности было истинным, он не хотел заниматься с ней любовью, во всяком случае сейчас, когда она была пьяна или почти пьяна. Фортепьяно Оскара Паттерсона разорвало наступившую тишину. Внезапно в его памяти всплыло Чикаго, заднее сиденье отцовского автомобиля, где шестнадцатилетняя девчонка Джой Паттерсон лежала на спине с закрытыми глазами, прерывисто дыша, от нее сильно пахло спиртным, она раскинула ноги. Так ли уж она была пьяна, как изображала? Он дрожащими от волнения руками нащупывал резинки, на которых держались ее нейлоновые чулки, дотронулся до ее нежной мягкой кожи, и его словно огнем опалило, когда он коснулся шелковистой подкладки ее трусов. И все же он стянул их, отчетливо осознавая, что если Джой действительно пьяна, это будет изнасилованием.
Если сегодня он переспит с Май Чим, это тоже будет равносильно изнасилованию.
Прошлое не оставляет нас.
Они подъехали к ее дому на Сабал-Кей. Специальное предписание не позволяло здесь строить дома выше пяти этажей. За домами можно было увидеть океан. Он поставил машину на место, обозначенное табличкой «для гостей», выключил зажигание и свет.
— Не хочешь подняться ко мне выпить на посох? — с милой гримаской спросила она.
Это была не хмельная оговорка, просто слабое знание языка. А где нет общего языка, по ее словам, там всегда возникают подозрения. И, как следствие, ошибки. Много ошибок. С обеих сторон. Он подумал: не грозит ли ему сейчас одна из таких ошибок? И тут же вспомнил фразу, произнесенную ею в их последнюю встречу. Тебя тянет ко мне, потому что я азиатка? И он подумал, что не так-то уж она и неправа. Вопрос Май Чим повис в тишине: не хочешь ли подняться ко мне, выпить на посох? И еще он подумал, что не пойдет он сегодня ни на какой посох, особенно когда Май Чим в таком состоянии. Возможно, этого вообще не произойдет, потому что, несомненно, он очень, очень хочет ее, хочет обладать ею, азиаткой, он никогда не спал с азиаткой. Но это не причина, чтобы ложиться с нею в постель, потому что какими глазами он наутро посмотрит на себя в зеркало.
— Мне завтра рано вставать, — отказался он. — Можно взять отсрочку?
На ее лице отразилось удивление. Она не поняла его слов.
— Отсрочку, — повторил он и улыбнулся. — Это значит — в другой раз.
Она по-прежнему смотрела ему прямо в глаза.
— Я провожу тебя наверх, — сказал он мягко.
Он подошел к машине с ее стороны, открыл дверь и предложил ей руку. Она нетвердо стояла на ногах и, казалось, силилась понять, как она так быстро добралась до дому. Он приобнял ее рукою, чтобы поддержать. Она прильнула к нему.
— Спасибо, — прошептала она.
У входной двери она порылась в сумочке, нашла ключ и вставила его в замок, обернулась и посмотрела ему прямо в глаза:
— А будет ли этот другой раз, Мэтью?
— Надеюсь, что да, — ответил он.
Он не был уверен в своей искренности.
Машина Уоррена стояла у обочины дороги. Уоррен спал за рулем. Стекло было приспущено. Мэтью просунул руку и осторожно коснулся его плеча. Уоррен от неожиданности вздрогнул и машинально сунул руку под пиджак. В следующее мгновение в его руках оказался внушительных размеров пистолет.
— Эй! — крикнул Мэтью, предусмотрительно отступая назад.
— Прости, ты меня напугал.
— Это я-то тебя напугал? Кто кого?
Уоррен отправил пистолет обратно в кобуру и вышел из машины. Они направились к дому. Мэтью открыл дверь и зажег свет.
— Выпьешь чего-нибудь? — спросил он.
— Немного виски, безо льда, пожалуйста, — сказал Уоррен. — Можно от тебя позвонить?
— Конечно. Телефон там, на стене.
Мэтью взглянул на часы. Четверть одиннадцатого. Он подумал, не позвонить ли сейчас Май Чим, извиниться или сказать что-нибудь подобающее. К чему? На кухне Уоррен пытался кому-то дозвониться. Мэтью открыл дверцу бара и плеснул немного виски «Блэк Лейбл» в низкий стакан. Ему захотелось выпить мартини. Он пытался обдумать свое сегодняшнее поведение. Уоррен несколько раз произнес имя «Фиона». Фиона, наверное, негритянка, подумал Мэтью. А может, ирландка. Фиона — имя ирландское. Он подумал, что наверняка Уоррен с ней близок. Уж не потому ли Уоррен с ней спит, что она белая? Он не ответил на этот вопрос. Когда-то давным-давно в Чикаго…
В школе, где он учился, была необыкновенно красивая негритянка по имени Офелия Блэйр. Однажды он уговорил ее пойти с ним в кино, угостил содовой и мороженым, после этого посадил ее в отцовский автомобиль, служивший ему для многих целей, и отвез на пустынную дорогу около футбольного поля. Он полез к ней с поцелуями, дал волю рукам, умоляя разрешить ему «сделать это», потому что он никогда не «делал этого» с негритянкой.
Неважно, что к семнадцати годам он не «делал этого» и с белой девушкой. С его точки зрения, этот аргумент был более чем убедительным — он белый, она чернокожая, их ожидает восхитительное удовольствие, стоит ей только уступить ему и раздвинуть свои прелестные ножки. Он ощущал себя чуть ли не современным Стенли — исследователем Африки. Ему даже и в голову не пришло, насколько он ее тогда унизил, возжелав ее только из-за цвета кожи, отринув ее неповторимую индивидуальность, забыв, что она Офелия, а не просто безликая чернокожая девушка, объект его вожделения. Он так и не потрудился узнать ее поближе, предложив ей роль анонимной фигуры. Он так ничего и не понял, когда она одернула юбку, надела бюстгальтер и, накинув блузку, мягко попросила отвезти ее домой. После этого он не раз пытался назначить ей свидание, но она неизменно вежливо отказывалась.
Чикаго.
Как давно это было.
Сегодня вечером он не стал повторять прежних ошибок.
Он разглядел в Май Чим ее индивидуальность.
Поняла ли это она?
— Как только разделаюсь с делами, Фиона, — произнес Уоррен.
Фиона.
Черная? Белая? Вьетнамка?
Негритянка Офелия Блэйр была настоящей красавицей. Он попытался представить, какой она стала, наверняка необыкновенно красивой женщиной. Он решил, что она живет в шикарном доме на Лейк-Шор-Драйв. Блистает на приемах: мужчины во фраках, дамы в длинных вечерних платьях. Офелия Блэйр. Девчонка, которую он некогда жестоко обидел.
